Нестор стоял у крыльца, закинув голову, и следил, как падает мягкий, пушистый снег. На его волосы налетело уже много снежинок, бороду и плечи тоже покрыли пушистые хлопья, но чернец, казалось, не замечал, что мокнет, что непогода, он любовался серым небом и падающими снежинками, ловя их на немалую, сильную, как у простого смерда, ладонь.
– Слышь, иди, игумен кличет. – Заглядывая в лицо поднимавшемуся по скрипящим ступенькам крыльца чернецу, келейник полюбопытствовал: – Чего написал-то? Кричал игумен, а теперь вон читает…
– А! – отмахнулся тот. – Скукота писать одно и то же, написал своими словами.
– Чего?! – ошалел спрашивающий. Где это видано, чтоб переписчики своими словами писали?! Ежели так всякий станет, что получится?! Прав игумен, что кричал, есть за что. Все, не видать теперь Нестору переписывания книг, оставалось только узнать, какую епитимью наложит на него за своеволие настоятель.
Но, к великому удивлению всех иноков обители, никакой епитимьи не было, игумен строго поговорил с чернецом и посадил уже не переписывать, а самому писать тексты! Такого еще не бывало… И свечей Нестору выдали с избытком, и пергамена приказано не жалеть. А того же келейника приставили, чтоб всякую надобность исполнял, какую Нестор скажет, но не мешал в работе. Чудно…
* * *
Келейник в очередной раз принес дрова в маленькую келью. Очень хотелось поговорить, но Нестор целыми днями молчал, все так же старательно выводя букву за буквой и временами протирая усталые глаза. И сколько можно писать? Так и ослепнуть недолго.
Вечерами к нему приходил игумен, и два монаха подолгу вели неспешные беседы. Видно, что-то такое хорошо понимал Нестор, что Никону было интересно с ним разговаривать. Говорили тихо, потому келейник не слышал о чем. Подозрительно это, ведь сам игумен не так уж давно был митрополитом Иларионом, да только при жизни его покровителя князя Ярослава. А как тот помер, так и Илариона тоже попросили вон, прислали из Царьграда митрополитом снова грека, и потекло все как раньше.
Иларион постригся в Печерской обители, стал Никоном, а теперь вон новую забаву нашел – с Нестором беседовать. Келейнику очень хотелось узнать, о чем ведут тихие беседы игумен с чернецом, а еще – что же такое пишет этот самый Нестор, что с ним носятся, точно с красной девкой.
Однажды это удалось. Келейник зашел, когда Нестору понадобилось выйти вон по нужде. Пока тот ходил, он взял со стола сохнущий лист, на котором Нестор только что вывел витиеватую прописную букву. «…откуда есть пошла… Земля Русская…», прочитал келейник. Удивленно покачал головой: да уж, такого раньше не писали… И едва успел положить лист на место, услышав шаги хозяина кельи.
Не хотел подавать вида, что прочитал написанное, но не смог.
– Ты, выходит, про Землю Русскую пишешь?
– Пишу, – согласился Нестор, не обижаясь, что келейник что-то увидел. Тот чуть осмелел:
– Это тебе игумен велел?
– Я сам начал, а потом святой отец на путь истинный наставил.
– А вот ежели ты неверно что напишешь, будут после думать, что так и было?
Нестор задумался. Прав келейник: его ошибка может ввести людей в обман через много лет. Потом махнул рукой:
– Не выдумываю я, пишу только то, что до меня писано другими.
– Как это?
– А так, многое прочту, а потом перескажу своими словами.
– Так зачем ты и нужен, если чужое пересказываешь? Можно просто переписывать!
Нестору не хотелось спорить с келейником, он поморщился:
– Мне многое и Никон рассказывает, он при князе столько лет пробыл, небось ведает, что у того творилось.
Келейник помнил, что Никон действительно много лет был сначала духовником князя Ярослава еще в Берестове, наверное, и впрямь многое знает. Но снова засомневался:
– А ему кто рассказывал, князь?
– Вестимо, князь.
– А к чему князю о себе дурное говорить? Он, небось, только хорошее и сказывал.
Выручил Нестора от дотошного вопрошальника только приход самого Никона, его келейник боялся пуще огня, а потому спешно исчез.
Он-то исчез, а заданные вопросы остались. Действительно, как писать, чтоб правда в написанном была? Да и может ли быть эта правда, ведь каждый видит и запоминает только то, что хочет видеть и помнить? А летописцу каково? Всякий князь себя хвалить будет, а монаху либо против его воли идти, либо не все как было писать…
Нестор не знал, что еще очень-очень много раз зададут себе этот вопрос люди, кто читая чьи-то записи, кто их создавая. Где правда, все ли было так, как написано? Кто прав, а кто виноват?
Тяжелый труд у летописцев, не только потому он тяжел, что глаза устают и спина затекает от работы, а скорее потому, что ошибиться не имеют права. Одна надежда – что были честны те, кто писал до него, и те, кто рассказывал ныне. А еще на то, что не он один пишет, если у него неправда будет, так другие поправят.
Чернец вздохнул и, осторожно набрав на кончик очиненного пера капельку чернил, вывел первые слова: «В лето…» Работа продолжилась.
Кажется, куда как труднее писать о том, что было в стародавние времена, никто ничего не помнит, не может рассказать… Приходится читать все, что только писано другими, выбирать из этого самое достоверное и записывать заново. Только кто знает, что достоверно, а что нет? И все ли удается прочитать?
Но эти сомнения оказались ничем по сравнению с теми, что настали, когда дело дошло до записи событий ближних… Дивился Нестор: вроде не так давно и было, многие живы из тех, кто рядом с князем Ярославом жил и трудился, а задай вопрос – так глянут, что в другой раз и не подойдешь!
Он хотел писать сначала о том, что люди еще помнят, потому спрашивал и спрашивал. Скоро с ним совсем перестали разговаривать. Тогда Нестор обратился к наставнику. Кому как не Никону знать о князе Ярославе Владимировиче больше других живущих, ежели он столько лет не просто рядом был, а исповеди княжьи слушал и епитимьи накладывал. Небось все о его тайных думах ведал…
Зря надеялся Нестор, что Никон ему в этом поможет. Тот только посмотрел странно и неожиданно задал вопрос:
– А давно ли ты, сын мой, на исповеди был?
– Третьего дня, – подивился чернец.
– У кого?
– У отца Емфимия, вестимо, к нему хожу…
– Не спросить ли мне отца, о чем ты с ним говорил?
– Да как же можно?! Тайна это.
– Твои тайны выпытывать нельзя, а княжьи, выходит, можно?
Нестор встал, как громом пораженный, а игумен дальше и говорить не стал, оставил чернеца стоять столбом. Тот долго после перед образами поклоны бил, прося прощенья за глупость свою и несуразность. Потом еще долго не мог заснуть, все мыслями возвращаясь к ответу игумена Никона.
И вдруг его ужаснуло: выходит, тот человек, что о князе Ярославе многое знал, никому ничего не расскажет? А как же тогда писать?! До самых третьих петухов эта мысль не давала заснуть Нестору.
А утром его позвал к себе Никон.
Главное, что вынес из этой беседы Нестор, – ежели с душой и чистым сердцем к делу подходишь, то Господь не даст неправду написать, рука сама что надо выводить будет. Потому временами и заполнял инок рассказ о делах давних и недавних тем, что по его разумению быть должно. А так или нет было – время рассудит…
Уже крепко сел князь Владимир Святославич в Киеве, сначала прогнав, а потом и вовсе убив своего старшего брата Ярополка Киевского, все вокруг признали его власть. Можно бы и успокоиться. И его жене Рогнеде тоже, а она все копила и копила обиды на мужа.
Полоцкая княжна и без Владимира должна была стать киевской княгиней, ее сватал тот самый Ярополк. К чему Владимиру понадобилось звать за себя Рогнеду, зная, что та уже сосватана? Красавица? Так мало ли таких на Руси? Норов княжеский? Тот норов всем боком вышел.
Рогнеда надменно отказала робичичу, ответствовав, что хочет пойти за Ярополка. Владимир взъярился, захватил Полоцк, обесчестил Рогнеду на глазах у ее родителей, убил Рогволода и его жену, обоих братьев непокорной полочанки, а затем все же взял ее за себя. Но взял на правах добычи, без брачного пира, без почитания обычаев предков.
С того дня затаила Рогнеда обиду в сердце.
Но женское сердце загадка, забыть бесчестье и гибель родных не смогла, а синеглазого князя-насильника полюбила. И дети пошли: сначала двойняшки Изяслав и Мстислав, который умер младенцем, потом Ярослав, Всеволод, Предслава… А князь был ласков, горяч. И красив, одни синие, как весеннее небо, глаза и алые чувственные губы чего стоили!
* * *
Не все в порядке оказалось у одного из сыновей Рогнеды – Ярослава.
* * *
– Глянь-ко, с ногой что не так? – Шепот повитухи был свистящим и перепуганным.
– Не, пройдет!..
– Смотри, княгиня с нас шкуру-то сымет, коли что упустим.
– Ништо, спеленаем потуже, выровняется.
Мальчик не знал, что это о нем, о его «неправильной» ноге. Для него все слова еще были пустыми звуками, но уже пришла и больше не отпускала боль. Она сопровождала каждое пеленание, каждое прикосновение к больной ножке…
