— А-а! — протянул Ленин. — Тогда то вы и решили, что я больше не вернусь?
— Нет! Раньше… намного раньше…
— Это интересно!
— Это очень просто! — возразила она. — Из публикуемых вами статей и брошюр я почувствовала, что для вас не существует ничего, кроме идеи и цели. У меня всегда были такие подозрения… Тем временем я, как женщина, хотела иметь, кроме великой цели, свою, маленькую, личную! Я полна буржуазных предрассудков…
Она спокойно улыбнулась.
Ленин громко заметил:
— Это самый невинный из буржуазных предрассудков, пока!
— Пока? — удивилась Елена. — Может ли быть иначе, если это касается женщин?
— О, может! — воскликнул он. — Я не стану далеко искать примеры! Возьмите хотя бы мою жену — Надежду Константиновну. Для нее существует только общая цель; я для нее лишь повозка, на которой она и все остальные едут к финишу.
— Неужели такое возможно? — спросила она.
— Ручаюсь вам собственной головой, что Надежда Крупская найдет в себе силу и спокойствие духа, чтобы произнести над моей могилой политическую речь и не уронить ни одной слезы! Она использует мою смерть в пропагандистских целях! — в его голосе звучала гордость.
— Это ужасно! — воскликнула она, поднимая вверх руки.
— Это мудро для жены Ленина! — возразил он, кривя губы.
Они замолчали.
— Я долго не знала, что Ленин, этот новый псевдоним, это — вы! — произнесла она. — Мне хотелось убедиться и напомнить вам о себе.
— «Ленин» — это в вашу честь, Елена Александровна! — воскликнул он с беззаботным, искренним смехом. — У вас ко мне какое-то дело? Я буду рад исполнить ваше желание! Правда, прошу мне верить. У меня, кажется, миллион недостатков, но я знаю, что есть и одно достоинство — я умею ценить старых… друзей.
— Собственно, у меня нет никакого особого дела, — ответила она. — Я врач и руководитель приюта для бездомных детей. Сегодня до меня дошли слухи, что новая власть должна сменить руководство всех учреждений. Я хотела бы попросить, чтобы меня не увольняли… Я честно исполняю свои обязанности и собираюсь так же поступать в дальнейшем. Я знаю своих воспитанников и оказываю на них положительное влияние…
Ленин быстро написал на обрывке бумаги несколько слов и передал Елене со словами:
— Прошу всегда иметь при себе эту расписку! Ее будет достаточно в любом случае. А пока у нас есть более важные заботы, чем детские приюты! Когда мы приступим к творческой работе, я обращусь к вам, Елена Александровна.
Она встала, собираясь уйти.
— Прошу остаться! — попросил он. — Я уже давно ни с кем не говорил так, как сейчас. У меня ощущение, что я говорю сам с собой, без обиняков, без учета мнения слушателя… Я понимаю сам себя с первого слова и, уверен, что вы меня тоже легко поймете!
— Раньше я вас понимала… — ответила она.
— Раньше было совсем иначе! — воскликнул он. — Я весь был под впечатлением смерти моего брата Александра, да и вы, кажется, тоже…
— Ах! — сказала она тихо. — После того как мы расстались, я читала одну брошюру об организации покушения на Александра III. Это ваш брат придумал сделать адскую машину в виде книги, которую заговорщики должны были бросить в царскую карету. Если бы не предательство, такой смелый революционер не был бы повешен!
Он кивнул головой и прошелся по комнате. Засунув руки в карманы брюк, начал говорить тихим глухим голосом:
— Его смерть, слезы матери, слежка за нами со стороны жандармов, постоянные обыски, подколки учителей, насмешки, презрение богатых друзей, глупые, отвратительные нравоучения попа из гимназии разбудили во мне ненависть и жажду мести! О, рано, очень рано я стал готовиться к мести за смерть брата и за угнетение народа! Я воспитал себя трезвым, холодным мстителем и вождем. Сегодня я радовался, глядя, как толпа кухарок, сторожей и городской рвани тащили по грязи и мостовой забальзамированные останки Александра III! Треск его пустого, скачущего по камням черепа казался мне самой восхитительной музыкой! Эта сцена дважды снилась мне в молодости и повторилась наяву во всех подробностях!..
— Я слышала об этом… — прошептала Елена. — Меня это ужаснуло! Вы могли вызвать на себя возмущение черни…
— Ха-ха! — рассмеялся, щуря глаза, Ленин. — Петр Великий заставил Россию, как норовистого, дикого жеребца, встать на дыбы и ходить на задних ногах, словно по цирковой арене! Я смогу сделать то же самое еще раз! А эта «чернь» будет вынуждена отречься, растоптать и все остальное, она оплюет свои, вчера еще считающиеся неприкасаемыми, чудесными, посланными небом божества!
Елена слушала молча. Ленин внезапно замолк и, взглянув на нее, с улыбкой спросил:
— Вы были когда-то сторонницей «Воли народа»? Вы посылали меня с бомбой на царя? Остались ли вы социалисткой-революционером, или перешли в лагерь социал-демократов? — В социал-демократах я не уверена! — спокойно ответила она, пожимая плечами.
— Почему?
— Я не верю в успех теоретического, соглашательского и эволюционного социализма. Это долгий путь, а для России — во сто крат более долгий, нежели для других народов!
— Гм! Гм! Очень разумно! Я тоже с первых дней изучения марксизма в это не верю и не поверю никогда! — крикнул он, потирая руки. — Значит?…
— Я осталась убежденной социалисткой-революционером — ответила она. В партии я не состою, потому что непригодна для подпольной работы.
— Сторонница Виктора Чернова и тех, что мечтают о конституанте? — проворчал он, хмуря брови.
— Руководители не играют роли, — спокойно ответила она, поправив шляпку. — Я имею в виду то, что Россия — это одна большая пашня, на которой в первую очередь должны хорошо и счастливо чувствовать себя 100 млн. крестьян-пахарей и сеятелей. Им принадлежала и будет принадлежать Россия…
— Не будет! — воскликнул Ленин и топнул ногой. — Не будет принадлежать так, как это воображает себе Чернов и его глупая, подлая банда, которая уже 80 лет поднимает крик, а в момент опасности прячется в кустах!
— Что вы говорите?! — резко запротестовала она.
— Эх, дорогая моя! Нельзя верить писанине и обещаниям этих шантажистов революции. Они не способны ничего сделать, потому что не имеют строго обозначенного пути и решительности, так же, как и социал-демократы. Они надеются на альтруизм, на здравый рассудок правительства и земельной буржуазии. Слепцы! Они никогда этого не дождутся! А если такое чудо случится, они немедленно превратят крестьян в новую буржуазию, с которой уже не справится ни один революционер! Это будет камень, гранит, мертвая, недоступная трясина…
— Зачем же новая революция, если крестьянская масса станет хозяйкой земли? — спросила она, глядя на Ленина с недоумением.
Расхаживая по комнате, потрясая плечами и лысой головой, он продолжал хриплым голосом:
— В истории бывают переломные периоды. Что-то внезапно сломается и перед человечеством открывается бездонная пропасть. Что делать? Беспомощно остановиться и ждать? Чего мы должны ждать? Может, пропасть чем-нибудь заполнится, или ее берега сомкнутся? Нет! Так не бывает! Никогда! Никогда! Мы уже более 10 лет стоим на краю этой пропасти, не зная, как поступить дальше. Никто не осмеливается бросить вызов и осуществить дерзкий проект! Но я на это решился!
Он посмотрел на Елену и поспешно добавил:
— Я… тут дело не во мне — Владимире Ульянове… Я воспринимаю себя как избранника, вобравшего все мысли и стремления угнетенных… поэтому я решился…
— Что же вы намерены сделать? — спросила она шепотом.
— Я хочу разбудить спящие в народе силы. Более всего их накопилось в деревенском люде. Клад неизвестный, неоцененный, чудесный, охраняемый различными черными дьявольскими силами. Они вырвутся и начнут бушевать первыми. В этом вихре на дневной свет выйдут настоящие, пока еще спящие, ленивые и пассивные силы. Но скоро они проснутся!.. Они одним прыжком перепрыгнут пропасть и понесутся вперед, увлекая за собой остальные народы! Никто не будет сопротивляться, потому что нами, Елена, будут двигать любовь и забота о судьбах человечества! Ничего не встанет у нас на пути, мы подавим, сметем, разрушим все во имя великого строителя…
— Великого строителя?… — спросила она, подняв глаза на желтое лицо Ленина.
— Это свободный, думающий о земной жизни, а не отравленный миражами человек, — ответил он глухим голосом.
— Не понимаю… — перебила его Елена.
— В Библии сказано, что когда-то люди взялись за небывалый труд вознесения Вавилонской башни, чтобы заглянуть в глаза Богу. Построив ее, люди поняли бы, что таинственное небо — это космическая пустыня; в результате их мысль была бы направлена на земские дела, потому что только они способны увековечить человеческую любовь и справедливость. Наша мудрая пословица говорит, что «синица в руке лучше, чем журавль в небе!» Тем временем человечество испугалось мнимого бездумно Бога, прекратило свой дерзкий замысел, поубивало строителей и поссорилось навсегда. С тех пор господствует нечеловеческое, чуждое, враждебное право, которое нас отравляет и парализует… Мы построим другой мир, засеем в нем мысли человеческие, понятные и увеличивающие силы до такой степени, какой не знал ни один Бог!
