Следовательно, для правящего монарха или для наследника трона, женитьбы была очень серьезным делом, на которое нельзя было решиться без долгих раздумий и советов. Нужно было принимать в расчет не только сиюминутную политическую ситуацию, но также и династические перспективы дальнейшего будущего. Империя Карла V сложилась в результате серии таких союзов и едва ли могла создаваться по плану, но устроители браков Габсбургов могли наверняка почувствовать, что Всемогущий посмеялся над их усилиями. Внутренние браки, разумеется, не несли с собой ни риска, ни выгоды иностранного союза, но были чреваты случайностями иного характера. Эдуард IV предпочел жениться на вдове одного из своих баронов, вместо того чтобы скрепить династический альянс с Францией. Очень непохоже, что это был просто романтический жест. Эдуарду крайне необходимо было продемонстрировать, что он способен принимать самостоятельные решения, и в особенности свою независимость от графа Варвика, который усиленно продвигал французские переговоры[3]. Мог или не мог он обдумывать новый политический союз с кланом своей жены, но это не был предсказуемый результат. Это было сделано весьма неуклюже, возможно, из-за неопытности короля, и остальные советники, независимые от Варвика, оскорбились тем, что с ними не проконсультировались. Главные мятежи 1469 и 1470 гг. были в определенной мере вызваны этим недовольством, но за этим последовало десятилетие благополучного и спокойного правления, так как члены родственного клана королевы, Грей и Вудвилл, заключили внутренние браки с наследственной знатью. Вряд ли Эдуард виновен в том, что его преждевременная смерть в 1483 году подвигнет прежде верного ему брата, Ричарда Глостера, начать войну с этим кланом и в ходе ее сокрушить дом Йорков. С позиций времени брак Эдуарда был, вероятно, не более и не менее ошибочным, чем брак его предшественника, Генриха VI. В противоположность этому, брак неуверенного Генриха VII с Елизаветой Йоркской в 1486 году оказался безусловно удачным. Он ознаменовал воссоединение домов Йорков и Ланкастеров, а также решительно предотвратил попытки использовать юную принцессу против того, кто занял место ее дяди. Генрих оказался неспособен обеспечить признание его матримониального союза за пределами страны в начале своего царствования, но цена, за это уплаченная, была достойной.
Между 1415 и 1603 гг. только один английский монарх вступил на трон женатым. Из оставшихся девяти три (Эдуард V, Эдуард VI и Елизавета) умерли, не имея брачных уз. Генрих V, Генрих VI и Мария выбрали своих партнеров за границей, Эдуард IV и Генрих VII женились дома, и только Генрих VIII женился не единожды, взяв двух невест из других королевских семей, а четырех — из числа собственных подданных. Несмотря на столь разнородный опыт, существовали тем не менее определенные, строго установленные условности, и присущая правителю свобода выбора обычно не была столь беспредельна, как может показаться. Чтобы заключить почетный союз с чужеземной невестой, необходимо было происходить из мощной и крепкой династии, и хотя от такого брака не ждали устойчивых родственных связей, клан невесты мог заметно воздействовать на свободу действий жениха. Подобным же образом супруга из великого благородного рода могла оказывать в своем доме нежелательное давление, но брак на более низком социальном уровне влек за собой одновременно и зависть, и пренебрежительное отношение. Эдуард IV создал себе серьезные затруднения и тем, что женился на признанной выскочке, и тем, что принял свое решение втайне. Отсутствие благородного происхождения было одним из бесчисленных обвинений, которые выдвигались против Анны Болейн[4]. Немногие короли рассчитывали видеть в лице жены помощницу. Маргарита Анжуйская добавляла немного жесткости, которой так сильно не хватало Генриху VI, но это была вместе с тем исключительная ситуация и вряд ли кому-нибудь захотелось бы ее повторить. Обычно в обязанности супруги не входило активное участие в правлении, поэтому соответствующие способности не особенно превозносились. Более полезным было благочестие, и не только потому, что оно помогало поддерживать образ Короны, но и потому, что могло привлечь некоторые необходимые Божественные милости. Красота тоже была весьма ценным достоянием. Согласно Кастильоне, «многого не хватает женщине, которая лишена красоты», поскольку в этом случае она лишена главных средств для того, чтобы убедить мужчину не замечать ее недостатков[5]. Однако самым желанным достоинством была плодовитость, и именно с ней были связаны самые хитроумные расчеты. После смерти Елизаветы Йоркской Генрих VII вполне серьезно обдумывал план женитьбы на психически больной Хуане, овдовевшей герцогине Бургундской, потому что ей удалось родить своему последнему мужу двух здоровых сыновей и нескольких дочерей[6].
Генрих также поручил своим посредникам с теми же целями оценить овдовевшую королеву Неаполитанскую, но их правдивый отчет не давал пищи воображению. Однако из такого, почти клинического, подхода не стоит делать вывод, что королевские браки были абсолютно лишены естественной склонности. Немногие монархи могут позволить себе жениться по любви, но есть масса примеров, когда такие политические союзы зачастую перерастали в истинно близкие отношения, приносившие удовлетворение и той и другой стороне. Теплые отношения могут способствовать приумножению рода и отвлекать супругу от опасных политических интриг, но для каждого, кроме самих партнеров, это было неуместным отклонением от правил и могло даже стать препятствием, если по каким-то причинам нужно было положить конец данному браку. Развод в современном смысле был фактически невозможен, но аннулировать брак удавалось по многим причинам, например, по причине не возникших брачных отношений или скрытого кровного родства. Порой такие предлоги служили лишь прозрачным прикрытием политических расчетов. Например, в 1499 году Людовик XII Французский сумел избавиться от своей супруги Жанны, чтобы жениться на Анне Бретонской, вдове своего предшественника, и объединить таким образом их значительные владения. Канонический закон о браке представлял собой истинные джунгли, и средневековая церковь позднего времени не всегда достаточно скрупулёзно разбиралась в нем, но ни один из английских королей никогда не считал необходимым пытаться аннулировать не удовлетворяющий его союз. Может быть, причиной было то, что Плантагенеты никогда не страдали от недостатка потомства. Генрих VI и Ричард III смогли иметь только по одному сыну, зато Эдуард IV оставил двух сыновей и четырех дочерей. Его брат Джордж, герцог Кларенс, также оставил после смерти сына и дочь. Сначала казалось, что Тюдоры будут столь же удачливы. В начале династии Генрих VII и Елизавета имели трех сыновей и двух дочерей[7]. Но когда в 1503 году умерла Елизавета, в живых оставался всего один сын и престолонаследие оказалось под угрозой.
Генрих VII (1457–1509) (неизвестный художник, около 1515 года)Это не только заставило короля срочно искать вторую жену, но и высветило тот факт, что престолонаследие в Англии управлялось не законом, а традицией. Когда Ричард Йоркский в 1460 году предъявил права на корону короля Генриха VI, судьи и судебные исполнители объявили, что они недостаточно компетентны, чтобы судить о столь высокой тайне. Вместо этого они предложили опираться на «различные документы и хроники» в надежде, что история представит подобный прецедент[8]. По этому пункту существовало разногласие между главным наследником, с основным правом, переданным по женской линии, и младшим наследником по мужской линии, право которого передавалось непосредственно от отца к сыну. Закон не мог решить, является ли Корона титулом или собственностью, и это решение стало ставкой в войне. Права потомков не могли быть признаны безусловно, даже если у монарха был законный сын. У Генриха VI был безусловно законный сын, когда Йорк был признан его наследником. Более того, и законность рождения могла оказаться слабой подпоркой. Хотя и ходили слухи, но никто всерьез не сомневался в законности сыновей Эдуарда IV, пока Ричард Глостер не оспорил это летом 1483 года. Отвергнув главные притязания графа Варвика на основании формальностей, он после этого захватил трон сам. Он был принцем королевской крови, достигшим совершеннолетия, дееспособным, и этого оказалось достаточно для большинства пэров Англии. Не законность притязаний Йорков свергла его с престола два года спустя, а возобновление притязаний Ланкастеров при французской поддержке. Будущему Генриху VIII было около одиннадцати лет и он обладал неоспоримыми законными правами, когда его отец заболел и некоторые «знатные особы»
