– И кто же теперь будет в Киеве князем? – спрашивали старейшины. – У него же вроде сыновей никого не осталось?
Все посмотрели на наших отцов, и те покачали головами.
В одном мудрому Одду не повезло: ему пришлось пережить своих сыновей, и многие считали, что именно такова была цена за его слишком выдающиеся успехи. Судьба ведь ничего не дает даром, и если она позволила человеку возвыситься больше, чем он мог ожидать, расплачиваться за это придется его потомству.
– В Усвяте слышал, что новым князем признали его внука, – сказал вуй Гремята. – Его тоже зовут Олег, что, конечно, делу помогло[1]. А к тому же он по отцу княжьего рода – так кому же, как не ему? Киевские бояре за ним проехали через Усвят еще раньше нас.
– Но он же вроде малец еще? – Князь Судогость посмотрел на нас: мы рядком лежали на полатях, свесив головы.
– Вовсе нет, – возразил стрый Вальгард. – Его дочь вышла замуж за Предслава Моровлянина лет двадцать назад, так что его внук давно взрослый. Мы не слышали, чтобы он женился, но я бы не удивился, если бы оказалось, что мой брат Одд успел дождаться и правнуков.
– Да уж наверняка его в Волховце женили, – заметил старейшина Доброзор, наш с Аськой и Кетькой дед по матери. – Коли на возрасте, то без жены они его в Киев не отпустят.
Глядя с полатей на родичей и гостей, на блюда, чаши и рога, слушая разговоры, мы еще мало что понимали. Наш двоюродный племянник, который был уже взрослым мужчиной, недавно провозглашенным киевским князем, рисовался нам весьма смутно. В наши головы тогда не приходило даже мысли, что мы сможем когда-нибудь его увидеть.
В конце пира стрыиня Домаша отошла к двери и ответила за покойного, кланяясь из тени:
– Я с вами да насиделся,
Да на вас да нагляделся,
Я всего да накушался,
Да спасибо вам за все,
Да живите да не ссорьтесь.
А мне пора да восвояси,
Восвояси, да в темну могилку.
Далека да моя дороженька –
По темному лесу, по болоту…
Нам было страшновато: Эльгина мать будто и правда ненадолго превратилась в покойника. Но уже на другой день мы обо всем этом забыли. Казалось, далекий и неведомый Одд Хельги на миг бросил на нас пристальный взгляд из Закрадья и снова скрылся навсегда.
До Олега Моровлянина – того человека, которого смерть Олега Вещего затрагивала сильнее всех, – весть дошла еще позже.
Миновало немало дней, прежде чем обоз от Усвята, пробираясь через метели и заносы, на которые щедра оказалась нынешняя зима, дополз до берегов Ильменя. Обогнув замерзшее озеро, минуя гнезда, веси и городцы, он наконец притащился к истоку Волхова, где стоял городок под названием Волховец. К этому времени уже все жители Поозерья знали о важном событии, поэтому обоз сопровождали незваные гости из Будгоща, Ярилина и Варяжска, лежащего на реке Варяже. Все хотели знать, что будет дальше.
Городок Волховец был не так стар, как соседний Словенск. Когда-то это место на Восточном пути называлось просто Скипстад – Корабельная Стоянка. Уже века полтора назад, а то и больше здесь приставали на отдых варяги, искавшие путь сперва на Волгу, а потом и на Днепр – к богатым восточным рынкам.
Всякое лето здесь дымили костры, возле них сидели кучками понурые пленники; местные жители, завидев эти дымы, съезжались предложить свой товар в обмен на привезенный. И далеко не всякий раз торг обходился мирно. Порой после отплытия варягов берег бывал усеян отрубленными головами коров и лошадей, захваченных в селениях по пути и забитых на мясо перед дорогой.
Укрепления возвел более полувека назад Тородд конунг, перебравшийся сюда из Ладоги. Он первым оценил преимущества пригорка над Волховом, ближайшего со стороны устья: заняв его, можно было держать в руках путь с Волхова в озеро и обратно. И сейчас еще Волховец заметно отличался от других городцов Поозерья и Приильменья, где сидели старинные словенские роды, пришедшие сюда века четыре назад. Его стены, выстроенные из засыпанных землей срубов, не опоясывали вершину холма или мыса – как у тех городцов, что выросли из старинных родовых укреплений, – а полумесяцем огибали часть берега, где когда-то лежали вытащенные на сушу корабли и стояли шатры первых варягов на волховском пути.
С появлением здесь Тородда наконец прекратились набеги на Приильменье с моря: его дружина, пребывавшая в постоянной готовности, защищала окрестные поселения гораздо успешнее, чем худо вооруженные родовые ополчения, которые еще нужно было долго собирать. Закончились и разнобразные столкновения между проезжающими и местными: Тородд обеспечивал на месте торга мир и соблюдение обычаев, по которым живут все подобные места по берегам Варяжского моря. В обмен на это Тородд стал брать со словен дань в основном съестными припасами, тканями и мехами, необходимыми для содержания его дома и дружины. Обеспечивая безопасность торгового пути, он взимал плату с проезжающих за постой, за право прохода и за охрану на пути через Ильмень.
Подчинив себе многие области, населенные чудью, за три поколения волховские конунги накопили немалые богатства и обзавелись таким влиянием, что чувствовали себя сильнее не только родовых старейшин, но и словенских князей. Те, огорчаясь усилению чужаков, уже не раз пытались избавиться от них: сын Тородда, Хакон, воевал с восточными поозерами, захватил их городец Белогорье на реке Маяте и уничтожил укрепления, чтобы больше никто не смел ему противиться. После этого еще несколько десятилетий отношения между ильменскими варягами и западными поозерами оставались враждебными, и только при Ульве, внуке Тородда, снова был заключен мир.
Когда на другом конце пути, по которому приходят серебро и паволоки, сидят другие варяги, союзники здешних, приходится как-то с ними мириться.
Выгод от торговли с греками лишиться не хотела и старая знать. Иные порой держали речи: «Деды наши жили без паволок, и мы проживем!», но не встречали понимания даже у собственных жен.
Ныне Волховец был самым сильным и влиятельным из трех варяжских городцов в Поозерье.
Ульв конунг возводил свой род к Ингвару конунгу, который поселился в Ладоге еще со времен битвы при Бровеллире. Ингвара считали сыном самого Харальда Боезуба, пережившим то легендарное сражение. Неизвестно, правдой ли было это, но родовые саги обеспечивали Ульву почет, которого заслуживал человек подобного положения. По соглашению с его отцом, Хаконом конунгом, Одд Стрела с дружиной когда-то проследовал на юг, чтобы найти себе державу на среднем Днепре, откуда лежал путь в Миклагард. Оба конца этого пути, верхний и нижний, равно желали, чтобы товары не встречали никаких препятствий, но обеспечить полную безопасность торгового потока было не в их власти. Влияние Ульва кончалось на южном берегу Ильменя. Дальше путь пролегал через множество племенных и родовых владений, хозяева которых нередко предпочитали просто грабить обозы, довольствуясь хорошей добычей сегодня и не думая, что будет завтра.
По существовавшему договору, каждый властитель Пути Серебра, южный и северный, отдавал своего наследника в дом другого: молодые люди служили заложниками мира, а заодно привыкали видеть в соперниках своих друзей. И родичей, поскольку жену им по обычаю подбирали здесь же.
Уже шесть лет в Волховце жил Олег Моровлянин, внук Олега Киевского, прозванного Вещим. До него здесь довольно долго пребывал сын Олега Рагнар, но он погиб на охоте.
У Ульва и его жены Сванхейд было одиннадцать детей, однако выжили не все. Приняв в доме четырнадцатилетнего Олега, Ульв предназначил ему свою дочь Асхильд, на год старше его. Замысел не удался: Асхильд умерла в ту же зиму. Следующей дочери, Мальфрид, тогда было всего одиннадцать, а отдавать дочерей замуж, пока не минует хотя бы пара лет после их телесного созревания, фру Сванхейд отказывалась наотрез, какие бы выгоды это ни сулило. Так что свадьбу сыграли всего неполных два года назад.
Следующий за Мальфрид по возрасту Ингвар еще ребенком отправился в Киев, в обмен на Олега.
Дома сейчас жили еще трое младших: Тородд, Хакон и сестра Альдис.
Жена и принесла Олегу первую весть о перемене в их общей судьбе.
Было очень раннее зимнее утро, глухая тьма, Олег даже еще не проснулся, но Мальфрид уже ушла в коровник присмотреть за служанками. Но почти сразу вернулась и положила холодную ладонь на голову мужа:
– Хельги! Проснись! Это важно!
Она говорила на северном языке, как было принято в Волховце, хотя знала и словенский. Олег же поначалу говорил только по-словенски. В Киеве, где он родился и рос, северный язык не был в ходу, и даже от деда он никогда его не слышал. Но за шесть лет он выучился языку своих далеких северных предков, который постоянно звучал вокруг.
