— Господин шевалье, будьте благоразумны. Садитесь на мою лошадь. Проедете хотя бы несколько миль, а затем поменяемся.
— Ты думаешь, я бы тебе также предложил свою лошадь?
— На вашем месте я был бы уже в седле.
— Хорошо, я согласен. Но при одном условии: мы переходим на «ты», никаких «господин» и «шевалье». В конце концов все это ерунда, особенно эти вандейские церемонии!
— Благодарю тебя! Я очень рад, лейтенант.
С этого момента они периодически менялись местами, что происходило все чаще, по мере того, как накапливалась усталость. Скоро они уже не могли пройти пешком больше одной мили за один переход. Единственное, чего они боялись, так это того, что лошадь не выдержит и упадет. Они проявляли чудеса изобретательности, чтобы раздобыть для нее корм. Однажды Ландро поспорил с каким-то майором из-за клочка сена, он уже обнажил саблю и, если бы не Десланд, наверное, убил бы его.
— Плевать, — ворчал он угрюмо. — Одним больше, одним меньше. Кто их теперь считает?
Затем добавил, когда они уже продолжали путь:
— Ты славный парень, Десланд. Я тобой восхищаюсь. Ты сохранил в себе еще что-то человеческое. Не знаю, как такое возможно в этом аду? Оглянись вокруг. Здесь можно увидеть все круги преисподней с фресок, измалеванных в наших церквях. Принцы крови, аристократы, простые солдаты — все смешались, превратились в наряженные скелеты, в призраки… Вон тот, с сосулькой под носом, — генерал без свиты и перья где-то потерял… Нас было семьсот тысяч, когда мы пересекли Неман. А сейчас? Наверное, и пятидесяти тысяч не осталось. Слава императору!
— Помолчи, нас могут услышать.
— Ну и пусть. Все равно!
Проехав какую-то деревню, они сбились с пути. Их случайные попутчики, несколько пехотинцев, артиллерист гусар из полка Десланда, несмотря на увещевания какого-то старого солдата с длинными обвислыми усами, свернули на лесную дорогу.
— Глупцы! — кричал им вслед шевалье. — Вы попадете прямо в лапы к русским!
— Да иди ты… — озлобленно донеслось в ответ.
— Это безумие, — пытался остановить своего гусара Десланд. — Оставайся с нами… Вернись… Ты пропадешь…
— Сам погибнет, и лошадь зря пропадет, а она еще в хорошем состоянии, — сказал Ландро, вытаскивая пистолет.
Увидев оружие, Десланд бросился к нему.
— Нет, Юбер! Только не это! Я тебя умоляю!
Шевалье криво усмехнулся:
— Твоя чувствительность убьет тебя быстрее, чем мороз.
— Пусть! Тем лучше для тебя. Моя лошадь останется тебе одному!
Десланд сел на лошадь, Ландро подошел к нему, взялся за стремя.
— Жаль, друг, что мы с тобой встретились в этом аду.
— Да, это так. Знаешь, я думаю, нам надо больше говорить друг с другом. Не замыкаться в себе, не оставаться наедине со своими мыслями.
«У него больше души, чем у меня, — подумал шевалье. — И сердца тоже больше».
— Давай говорить, — сказал он вслух.
— Когда уходили из Москвы, сколько человек было в твоем полку?
— Около сотни. Еще майор и четыре лейтенанта. Проклятая Московия.
— А в моем — пятьдесят и полковник.
— И все из-за бравады Мюрата и его тупости. Этот неаполитанский королек возомнил себя настоящим принцем. Дрался с казаками на пиках. Посылал вызовы на дуэль, показывая всем свою невероятную глупость… А ты, старина? — обратился он к ветерану.
— У нас осталось две роты без командиров, — ответил солдат.
— Этот Мюрат совсем спятил.
— Мы все тоже.
— Похоже на то. Поражения превращают солдата в дикое животное.
— Да, неудачи озлобляют, господа лейтенанты.
— Если бы ты знал, Десланд, о чем я постоянно думаю со вчерашнего дня!
— О чем же?
— Я все время вспоминаю того толстого полковника на вороной кобыле. Я все время твержу себе, что это несправедливо: почему он на ней ехал, а не я?
— Вокруг одна несправедливость, мой лейтенант, — сказал солдат, сгибаясь под тяжестью ранца. Его руки были замотаны шарфом, тряпкой был замотан и курок ружья. — Разве император заслужил такое? Почему этот чертов русский царь не капитулировал? Мы его разбили? Да или нет?
— Да, бравый капрал.
— Эх, господа лейтенанты, вам ли жаловаться? Вы молоды, в расцвете сил. А мне уже сорок пять. Я записался в армию добровольцем, спасать Республику от опасности. Прошел Вальми, Италию, Египет, был под Аустерлицем. Да, я видел восходящее солнце наших побед. А теперь все изменилось. Наступили холода.
— А почему ты не в Старой гвардии, с твоим-то послужным списком?
— Старая гвардия — дело случая. ОН меня ни разу не заметил. Наши пути не пересекались. Я никогда не был там, где проезжал император. Чуть раньше, чуть позже, но никогда вовремя.
— И тебе никогда не предлагали войти в Старую гвардию?
— Какое там! Командиры держались за меня. Я тянул всю службу. Мне не было равных по опыту. На службе, в наряде — я кремень. Пристрелю генерала, если он не скажет пароль. А кто воспитывает новобранцев? Посмотрели бы вы на меня, когда я ими командую. А дисциплина у меня… Но есть один недостаток…
— Бутылка?
— За кого вы меня принимаете? Нет, мой лейтенант, неграмотный я. Могу только свое имя написать. Поэтому нашивки, эполеты — все другим. Прямо беда. Скажите, разве это справедливо?
Снова повалил снег. Ветер становился все более пронзительным и обжигающим. Еловые ветви сгибались под непосильной тяжестью. Иногда они сбрасывали снежную шапку и облегченно взмывали вверх темными мохнатыми лапами или, словно надорвавшись, ломались с сухим треском, похожим на звук треснувшей на морозе стали. В короткий момент затишья снова послышалось бормотание солдата:
— От самой Москвы несу свое имущество. На моем ружье нет ни пятнышка ржавчины и на тесаке тоже. Патронная сумка полна пороха и пуль… Я их набрал у мертвых. Ох, как давно это было! Как далеко мы ушли! Ноги стер до костей…
Лейтенанты обменялись взглядами. Подхватив солдата с двух сторон, они усадили его в седло.
— Ребята! — воскликнул тот растроганно. — Я этого не забуду! Вот что я называю истинным солдатским братством. Жаль, что ОН не видит. ОН бы оценил.
Из осторожности они придерживали лошадь. Солдат не был кавалеристом и мог свалиться. Он сидел, нахохлившись, в седле и был похож на дрожащую, ощипанную курицу. Легкие, искрящиеся перья снега летали вокруг. Внезапно перед ними возникли грозные силуэты марширующих солдат. Они шли сомкнутыми ровными рядами, словно на параде, и над колонной стоял какой-то рокот, должно быть, это была походная песня.
— Гвардия! — выдохнул солдат. Он расправил плечи и приподнялся на стременах. — Старая гвардия! ОН там! Быстрее туда!
В своем возбуждении он забыл о состоянии своих попутчиков. Десланд и Ландро ускорили шаг, чтобы не лишить ветерана этого зрелища. Во главе темной колонны колыхались знамена уже исчезнувших в мясорубке сражений и под снежным саваном полков. Их трехцветные полотнища были разорваны и пробиты пулями.
— Быстрее! Я хочу его видеть.
Впереди шел батальон из генералов без дивизий и полковников без полков. За ними — маленький, скрюченный человек в казачьей папахе и лисьей шубе, с палкой в руке. Рядом шагали два маршала. Сзади четверка лошадей тащила карету.
— Это он! Да здравствует император!.. Да здравствует император!.. Да здравствует…
У солдата сорвался голос, и он в отчаянии простонал:
— Не узнал меня!.. А ведь под Москвой, на Большом редуте, я был представлен ему моим полковником. «Сир, — сказал полковник, — вот солдат, который первым ворвался на редут, впереди всего полка». Великий Наполеон был доволен и приказал своему адъютанту: «Монтийон, запиши его имя, он достоин креста». Так и сказал. О чем ОН сейчас думал?.. Если бы он меня узнал!..
— Однако, — усмехнулся Ландро, — видел бы ты свою физиономию с этими усами.
— Проклятие. Из-за этого налипшего снега они мне оттянут нос.
Снова поднялся злой, колючий ветер. Там и тут, на дороге и по сторонам ее, возвышались сугробы, из которых выглядывали то султан кивера, то рукоятка сабли, то ствол ружья или посиневшая рука со скрюченными пальцами. Лошадь осторожно, повинуясь инстинкту, перешагивала через эти страшные холмики. Солдат оказался большим знатоком воинской геральдики и по различным деталям определял принадлежность погибшего:
— Третий пехотный.
Или:
— Первый егерский.
И еще:
— Кавалергарды. Элитная рота. Офицер…
Они вдруг оказались посреди лесной чащи. И почти сразу где-то совсем близко раздались дикие выкрики, ругательства и чужая гортанная речь.
— Казаки!
Солдат почти упал с лошади.
— Я привык воевать, стоя на земле, — сказал он.
На них выскочили два всадника, преследуемые русскими. Одним прыжком Ландро взлетел в седло. Выхватил саблю из ножен, изготовился к бою. Казаки, верные своей тактике, непрерывно крутили вокруг своих жертв карусель. Они наскакивали, затем, увеличивая дистанцию, отъезжали в сторону и снова бросались вперед с пиками наперевес. Один из французов получил удар пикой в грудь и упал. Другой храбро защищался, но ему было все труднее сдерживать врага. Ландро понесся вперед. Он наносил, быстрые, разящие удары направо и налево. Уже его сабля перебила древки нескольких пик и пару раз достала до цели. Три казака свалились замертво от выстрелов Десланда и солдата. Двух других, задетых саблей Ландро и застрявших в стременах, поволокли за собой лошади. Остальные ретировались. Шевалье остановился, не решаясь преследовать их в лесу. Вытирая клинок сабли, он огляделся, пытаясь рассмотреть, кого же он спас. Сначала он узнал кобылу, ее стройные ноги, пышный хвост и несравненный взгляд ее больших влажных глаз, потом и всадника — толстого полковника егерей, его меховая накидка висела, разрубленная в клочья, забрызганная свежей кровью.
