ДЕВУШКА: Наверно.
УЛЫБКИН: Впрочем, вид у него довольно осмысленный. Я бы даже сказал — и благородство есть в лице… Еще пива!
ДЕВУШКА: Нет, довольно с вас. (уходит).
УЛЫБКИН: (посматривает на Рено)… Да… что-то в нем есть загадочное… Надо, пожалуй, поближе с ним познакомиться (встает, поправляет бантик на шее, подходит к Рено). Пардон! Не разрешите ли вы сесть мне на этот стул?
РЕНО: А мне что — садитесь… Для того и стул, чтоб на нем сидеть.
УЛЫБКИН: Хе-хе-хе… Изумительно сказано. Умно. Для того и стул, чтоб на нем сидеть… Простая мысль, но многозначительная… Пардон, если мне не изменяет память, вы… вы…
РЕНО: Шофер. Вы уже спрашивали.
УЛЫБКИН: Да, да, я помню… Прекрасная, благородная профессия… И, вообще, кругозор необычайный — едешь себе по улицам, а кругом — дома… э-э… вывески… магазины там… Мотор гу-гу-гу-гу… Пассажир спит…
РЕНО: Это я вам, скажу, какой пассажир. Иной, верно, спит, а другой, ежели пьяный, так облает тебя да еще по шее, по шее…
УЛЫБКИН: Ну, конечно, есть и хамы… Люди невоспитанные, плебсы, так сказать… Но я полагаю, это единицы… Нет, что ни говорите, а ваша профессия… мосье… мосье…
РЕНО: Рено… Марсель Рено.
УЛЫБКИН: Прекраснейшая фамилия Ре-но! Благозвучнейше звучит. Не фамилия, а целая автомобильная фирма…
РЕНО: А чем вы э-э…
УЛЫБКИН (встает и кланяется): Жан Оскарович Улыбкин.
РЕНО: Очень приятно. А позвольте узнать: чем вы, мил-человек, занимаетесь?
УЛЫБКИН: То есть, как это чем?… Неужели вы сразу не можете определить?
РЕНО: Да, как вам сказать — определить-то, конечно, можно…
УЛЫБКИН: Ну, безусловно.
РЕНО: Во-во. Я сразу вижу человека. К примеру: вы за такси никогда денег не заплатите…
УЛЫБКИН: Нет, зачем же-с… Даже очень люблю платить. Особенно теперь, перед Светлым праздником грешно не платить…
РЕНО: Вы русский?
УЛЫБКИН: Д-с… русский. Почетный потомственный русский эмигрант… А вообще, я актер! (смотрит, какое впечатление произвели его слова па Рено). Я — актер столичных сцен. Всю жизнь снимался в кино. Удивительно фотогеничная физиономия у меня… На снимках — я красавец… А как читаю! Не хотите ли прослушать монолог Гамлета?
РЕНО: Не очень… Я, знаете ли, недолюбливаю актеров, непутевый народ они… бездельники, сказать откровенно. Один вот этак-то стал у меня в машине читать стихи, а потом я затормозил, а он — фють! — выпрыгнул из машины и денег не заплатил…
УЛЫБКИН: Гм… гм… Хам какой-нибудь… бывает.
РЕНО: И вообще шоферское дело трудное. Иногда какой-нибудь мальчишка, сопляк сядет и вези его. И денег-то у него — франк или два… А так едет, для шика. Еще стакан пива!
УЛЫБКИН: Не заметили ли вы, что здесь чудесное пиво?
РЕНО: Заметил.
УЛЫБКИН: И… и сравнительно дешево…
РЕНО: Да, не дорого.
УЛЫБКИН: Всего несколько копеек стоит.
РЕНО: Чепуху стоит.
ДЕВУШКА (входит, ставит перед Репо пиво и идет снова за сцену).
УЛЫБКИН: Пардон! (догоняет ее). Не дадите ли, мадмуазель, в долг… один стаканчик?
ДЕВУШКА: Не могу!
УЛЫБКИН: Ну, понимаете, у меня с этим режиссером дело наклевывается.
ДЕВУШКА: А я, кажется, ошиблась. Это не режиссер, а в самом деле шофер.
УЛЫБКИН: Что-о?! Пардон! Это чорт знает что! Я не позволю себя морочить!…
ДЕВУШКА: Как угодно (пожимая плечами, уходит).
УЛЫБКИН (подходит к своему столу): Безобразие! Кабак, а не ресторация!
РЕНО: Мосье актер! Что же вы ушли? Садитесь, мы уж по-свойски с вами… за одним столом.
УЛЫБКИН: Вы забываетесь! Это чорт знает что! Я н-не позволю со мной так разговаривать! Кто вы такой? Бензиновая душа! Коробка скоростей!
РЕНО: Что с вами? Какая вожжа вам под хвост попала?
УЛЫБКИН: Замолчите! Не смейте говорить пошлости! Причем тут вожжа? Причем тут хвост? Пошло, мерзко, гадко… Же ву при! Больше моя нога не ступит в этот кабак… Где мои спички? Я спрашиваю: где мои папиросы и спички?… Их украли! Паслюште! Эй, кто там?
ДЕВУШКА (входит): Что опять случилось?
УЛЫБКИН: То есть, как это — что случилось? А вы не видите? У меня украли серебряный портсигар, в нем было около 200 папирос и… и спички украли.
ДЕВУШКА: Да у вас их, наверно, и не было.
УЛЫБКИН: Пардон! Как не было? Были. Но кто украл? Ведь всего-то нас двое: я и вон этот тип… Значит — кто-нибудь из нас. Я не могу сам у себя украсть… Значит — кто?
ДЕВУШКА: Тише, мосье Улыбкин. Неудобно. Я вот сейчас пригляделась к нему — по-моему, я опять ошиблась. Это именно он, этот режиссер. Никакой он не шофер.
УЛЫБКИН: Что?! Что?! Вы что мне голову морочите, мадмуазель? Как можно так ошибаться?… Гм… То-то я смотрю: не похож он на… на… воришечку. Какое милое лицо! Ах, мадмуазель, мадмуазель… В какое положение вы меня ставите перед этим приличным человеком. Заставляете произносить неприличные слова. Дайте пива за обиду…
ДЕВУШКА: Никакого пива вы не получите (уходит).
УЛЫБКИН: Да-с… нехорошо-с… Что же делать? Неудобно, чорт возьми, получилось… Однако, он что-то все на меня посматривает… Я, видимо, ему нравлюсь… Вперед, Жан! Смелее! Лучшая роль в фильме тебе! (поправляет бантик и робко подходит к Рено). Вам не душно, господин Рено?
РЕНО: Нет, ничего.
УЛЫБКИН: Я могу окошечко открыть, дым выйдет… вашей головке легче будет…
РЕНО: Не беспокойтесь, мосье актер. Мы люди простые, нам не привыкать… Вот забавное лицо у вас, я смотрю.
УЛЫБКИН: Да уж что может быть забавнее моего лица… хе-хе… Я могу делать разные выражения… Вот, например (делает гримасу), или вот (снова гримаса). Это, правда, больше для злодеев. Для героя-любовника я свое лицо оставляю, как оно есть… Могу совмещать куплеты с танцами. Вот, например (берет трость, надевает канатье и начинает напевать что-то опереточное, попеременно изображая то мужчину, то женщину. Входит девушка и останавливается, пораженная).
РЕНО: Чудно! Еще, мосье Улыбкин! Еще! (достает из-под стола картон для рисования и начинает что-то набрасывать карандашом. Улыбкин продолжает петь и танцевать).
РЕНО: Браво, мосье Улыбкин! Еще! Еще! (Выпучив глаза, Улыбкин доходит до экстаза, танцуя и напевая. Так длится несколько минут. Рено продолжает лихорадочно рисовать, время от времени подбодряя Улыбкина выкриками: «Еще!… браво!… Еще!…» Выбившийся из сил Улыбкин падает на пол).
УЛЫБКИН (еле дыша): Ну, как?… П-подойду?
РЕНО: Еще как! Вот спасибо вам, мосье Улыбкин! Вот выручили!
УЛЫБКИН: Не стоит благодарности… Рад, что подошел…
РЕНО: Голубчик вы мой! Уж как вы меня выручили! Семь лет искал! Семь лет! Я художник, пишу картину на русскую тему: «Иван Грозный и его шут». Так вот шута я семь лет искал!… Благодарю, благодарю вас сердечно! (хватает наброски и стремглав бежит из ресторана). Ура! Семь лет! Семь лет!… (убегает).
УЛЫБКИН (тихо, девушке)… А на восьмом — нашел, подлец.
ЗАНАВЕС
Драма в 3-х действиях, 5-ти картинах
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ ШИРОКОВ — инженер-конструктор, генерал-майор, 60 лет.
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА — его жена, 55 лет.
АЛЕША — их старший сын, художник, 33 года.
БОРИС — второй сын, летчик-испытатель, Герой Советского Союза, 26 лет.
НАТАША — их дочь, студентка последнего курса московского университета, 22 года.
ЕЛЕНА — жена Алеши, 30 лет.
ЕВГЕНИИ КЛИМОВ — служащий Министерства Иностранных Дел, 32 года.
СЕВЕРЦЕВ — начальник Особого отдела МВД, полковник.
РАСШИВИН — следователь МВД, помощник Северцева, майор.
КУЗЬМИЧ — дальний родственник Широковых, 50 лет.
ВЕРА — домашняя работница Широковых, 18 лет.
КОНВОИР
КАРТИНА 1-я.
Столовая на даче Широковых в Переделкине, в 18-ти километрах от Москвы, где, как известно, живет советская элита. Накрытый стол. Буфет. Пианино. Диван. Стулья. Кресла. Столик с телефоном. Постамент с моделью тяжелого танка. Стенные часы. Налево — дверь в кухню и в комнаты Веры и Кузьмича, и дальше — на двор. Направо — дверь в жилые комнаты. Лестница в рабочий кабинет Широкова. Прямо — двустворчатая стеклянная дверь на веранду. Она открыта, виден сад. Солнечный июльский день. Воскресенье. 1952 год. Широков один на сцене, в полной генеральской форме. Из пухлого портфеля достает что-то объемистое, аккуратно завернутое в бумагу.
ШИРОКОВ (напевая, развертывает сверток):
