— Такой, какого он заслуживает, и даже если ему придет в голову мысль просить моей руки… Ах да, я забываю, что должна… что должна стать мадам Агафокл… Красивое имя, в нем есть что-то античное…
— Луиза, ну будь же серьезнее!
Но эта девушка и так была достаточно серьезной и вместе с тем веселой и очаровательной. И сказано это вовсе не потому, что такой всегда представляется героиня романа. Луиза выглядела действительно прелестной в расцвете своих двадцати лет. И, кроме того, она обладала искренней натурой, живым и подвижным лицом, бархатистыми и вместе с тем блестящими, цвета лазури глазами, пышными белокурыми волосами, грациозной походкой, скажем даже — шелковистой, если воспользоваться эпитетом, который Пьер Лоти,[94] пока не стал академиком, решился применить, описывая полет ласточки.
Кажется, достаточно этого легкого карандашного наброска, чтобы представить себе облик Луизы Элиссан. Как заметит читатель, она производит несколько иное впечатление, чем тот простак, которого ей направили из Сета вместе с другими грузами на борту «Аржелеса».
Наконец приблизилось время прибытия судна. Мадам Элиссан окинула хозяйским оком комнаты, приготовленные для Дезиранделей, позвала дочь, и они вдвоем отправились в порт. По дороге им захотелось зайти в городской сад, амфитеатром раскинувшийся над рейдом. Отсюда открывался широкий вид на открытое море. Небо было изумительным, горизонт — безупречно чистым. Солнце уже клонилось к косе Мерс-эль-Кебир — этим «Божественным вратам» античности, где броненосцы и крейсера могут найти отличное укрытие от частых шквальных западных ветров.
В северной части моря белело несколько парусов. Далекие дымы обозначали суда тех многих пароходных линий Средиземноморья, которые связывают Европу с берегами Африки. Два-три из них наверняка шли в Оран, и одно уже находилось не более чем в трех милях от гавани. Но был ли это «Аржелес», ожидавшийся столь нетерпеливо — если не дочерью, так матерью? Ведь Луиза совсем не знала молодого человека, которого приближал к ней каждый оборот винта парохода. И кто знает, может, этому судну, пока не поздно, дать задний ход…
— Скоро уже полседьмого, — заметила мадам Элиссан. — Давай-ка спустимся!
— Хорошо, мама, — откликнулась девушка.
По широкой улице, выходившей на набережную, мать и дочь спустились к месту обычной стоянки судов. У одного из проходивших здесь портовых служащих мадам Элиссан спросила, известно ли уже точное время прибытия «Аржелеса».
— Да, мадам, — ответили ей, — он подойдет через полчаса.
Мать и дочь обошли порт, так как в северной его части высокие сооружения заслоняли им вид на открытое море.
Минут через двадцать послышались длинные свистки. Пароход огибал километровой длины мол, который тянулся от подножия форта Ла-Мун и после нескольких поворотов доходил до набережной.
Как только установили трап, женщины поднялись на борт. Мадам Элиссан обняла мадам Дезирандель, несколько воспрянувшую духом в гавани, затем месье Дезиранделя и Агафокла. Луиза держала себя скромно, что вполне естественно для молодой девушки.
— А вот и я, дорогая моя, чудная моя мадам Элиссан! Мы ведь знавали некогда друг друга в Перпиньяне! Я помню вас, да и мадемуазель Луизу тоже… Правда, теперь она повзрослела. А не подарите ли вы поцелуй, а то и два нашему милому Дардантору?..
Патрик надеялся, что при встрече с оранскими дамами его господин выкажет светскую сдержанность, но при виде той легкости, с какой месье Дардантор вступил в игру, испытал глубокое потрясение. И слуга, суровый, но справедливый, удалился как раз в тот момент, когда его хозяин чмокал мадам Элиссан в сухие щеки, что отозвалось звуком барабана.
Разумеется, Луиза не избежала объятий семейства Дезиранделей, а вот Кловис Дардантор, несмотря на его бесцеремонность, не стал одарять молодую девушку отцовскими поцелуями, которые она наверняка приняла бы с милой улыбкой.
Агафокл подошел к Луизе и удостоил ее механическим приветствием, то есть движениями шейных мышц наклонил голову, и затем отступил, не промолвив ни слова.
Девушка не могла удержаться от презрительной гримаски, не замеченной Кловисом Дардантором, но не ускользнувшей, однако, от взглядов Марселя и Жана.
— Ого, — произнес первый, — не ожидал увидеть столь хорошенькую особу!
— И правда, хороша, — согласился второй.
— И она должна выйти замуж за этого недотепу? — промолвил Марсель.
— Она!.. За него!.. — вскричал Жан. — Прости меня, Господи, но уж лучше я нарушу клятву никогда не жениться, чем допущу их брак!
Жан действительно дал такую клятву, во всяком случае, так он говорил. Впрочем, его возрасту свойственно давать подобные заверения и не выполнять их. А вот Марсель, заметим кстати, никогда не зарекался от женитьбы. Но какое это имеет значение? И тот, и другой прибыли сюда с намерением служить в Седьмом африканском стрелковом полку, а не вступать в брак с мадемуазель Луизой Элиссан.
Чтобы не возвращаться больше к этому, упомянем, что плавание «Аржелеса» от Пальмы до Орана прошло в на редкость благоприятных условиях. Море было таким гладким, словно на его поверхность вылили все масло Прованса. С левого борта дул северо-восточный бриз, и это позволило поставить стаксель[95] и паруса на фок-мачте и бизани.[96] Ни одной бурной волны за эти двадцать три часа плавания. Поэтому нет ничего удивительного в том, что после отплытия из Пальмы почти все пассажиры заняли свои места за общим столом. И, к сожалению, пароходной компании пришлось все же досадовать на столь большое число сотрапезников. Отметим кстати, что месье Орьянталю очень пришлась по вкусу та рыба, именуемая «морскими дроздами» и приготовленная по-неаполитански. Поедая ее, он выказал плотоядность профессионального гурмана.
Из вышеизложенного достаточно ясно, каким образом все пассажиры — даже мадам Дезирандель, перенесшая в пути столь тяжкие испытания, — добрались до Орана в добром здравии…
Месье Дезирандель, хотя и вновь обрел телесную и душевную бодрость на втором этапе своего путешествия, не собирался завязывать знакомства с двумя парижанами. Они просто его не заинтересовали и казались ему гораздо ниже Агафокла, несмотря на их ум, представлявшийся, впрочем, ему вульгарным. Вольно Дардантору находить общение с молодыми людьми приятным, а разговор — забавным. По мнению месье Дезиранделя, знакомство этой троицы прекратится, как только «Аржелес» станет на якорь в Оране. Поэтому, естественно, месье Дезирандель и не думал представлять кузенов мадам Элиссан и тем более ее дочери. Но Кловис Дардантор, в силу своей южной бесцеремонности и привычки действовать по первому же душевному порыву, без малейших колебаний исправил положение.
— Месье Марсель Лориан и месье Жан Таконна из Парижа, — сказал он, — два молодых друга, к которым я испытываю живейшую симпатию, притом небезответную. Надеюсь, наша дружба продлится дольше этого короткого путешествия.
Какие пассажы у этого перпиньянца! Что за чувства, выраженные языком вполне литературным! Жаль, что Патрик не мог слышать сейчас своего хозяина.
Молодые люди поклонились мадам Элиссан, и она сдержанно их поприветствовала.
— Госпожа, — произнес Марсель, — мы очень тронуты вниманием месье Дардантора… Ценим его, как он того заслуживает. И тоже надеемся, что дружба наша будет долгой…
— Отцовской с его стороны и сыновней — с нашей, — присовокупил Жан.
Мадам Дезирандель, заскучавшая от всех этих любезностей, глядела на своего отпрыска, так и не открывшего рта. И была глубоко признательна мадам Элиссан, которая не пригласила молодых людей к себе в дом во время их пребывания в Оране. Движимые материнским инстинктом, обе женщины без слов понимали, что лучше выказывать осторожную сдержанность по отношению к этим чужакам.
Мадам Элиссан предупредила месье Дардантора, что его ждет трапеза у нее дома и ей доставит радость, если он с первого же дня будет обедать вместе с семьей Дезиранделей.
— Пора мне наведаться в гостиницу, — ответил перпиньянец. — Приведу себя в порядок, сменю куртку и матросский берет на более подходящий наряд, а затем приду отведать вашего супа, дорогая мадам Элиссан!
Кловис Дардантор, Жан Таконна и Марсель Лориан попрощались с капитаном Бюгарашем и доктором Брюно, сказав им, что если бы им когда-либо пришлось вернуться на борт «Аржелеса», то они порадовались бы встрече с любезным доктором и предупредительным капитаном. Доктор и капитан в свою очередь ответили, что редко встречали более приятных пассажиров. И все расстались, довольные друг другом.
А в это время месье Эсташ Орьянталь, с торчавшей за спиной подзорной трубой в кожаном футляре и саквояжем в руке, ступил на африканскую землю и пошел вслед за носильщиком, тащившим его тяжелый чемодан. Поскольку во время плавания он всегда держался в стороне, то с ним никто и не попрощался.
