Апраксины, Петр и Федор, только что вышли из верхней Столовой палаты, где царь принимал гостей, на весеннее солнышко — подышать свежим воздухом. Стража из стрельцов выстроилась длинным коридором до Спасских ворот, наводя порядок среди посетителей Кремля. Пятидесятники строго смотрели, чтобы какой воришка или, не дай Бог, юродивый не затесался в очередь.
— Сие государь по-мудрому поступает, — вполголоса сказал Петр, — а то было народ баить почал, што царь-то обычаи православные на чужую веру променял.
— Чураться ежели вовсе простых смердов, к добру не приведет. Им-то, подневольным, тож иногда и полюбоваться на царя великий праздник. Вона Мишка Долгоруков, — Федор перекрестился, — попомнишь, со стрельцами-то хорохорился и плохо кончил.
После Святой недели, в Фомино воскресенье, в полдень оба берега Москвы-реки, Зарядье и Замоскворечье сплошь усеял пестрый, разноликий народ. От кремлевской пристани отплыл целый караван судов. Первым тронулся в путь царский карбас, обитый красным сукном и устланный коврами. За ним шел ботик с Апраксиным и другими стольниками, следом двигались в кильватере пять нарядных стругов. Летописец дворцовых разрядов отметил это событие примечательной записью: «…водяным путем, Москвою-рекою, в судах, а к тому его государскому шествию изготовлено было плавное судно особым образцом, на корабельное подобие, с парусами и с канаты, и убито было червчатым сукны. И изволил он, великий государь, иттить в том судне. А за ним, великим государем, бояре и окольничие, и думные и ближние люди, да стольники и стряпчие шли в стругах. А около судна, в котором изволил великий государь иттить, шли в малых стружках и в лодках потешные с ружьем, с пищали и с корабины и из ружьев стреляли. И изволил он, великий государь в то село приттить во втором часу ночи».
Караван благополучно добрался до Коломенского, где началось празднество…
Не успели вернуться из путешествия в Коломенское, царь затеял военные игры в Преображенском.
— Следующим месяцем произведем генеральное сражение, а к тому готовиться будем, — задумал Петр.
Три недели с небольшими перерывами пешие марши сменялись атаками конницы. Пехота штурмовала редуты, пушки стреляли деревянными ядрами.
«Генеральное сражение» замышлялось Петром по-боевому.
— Неча нам токмо деревяшками бросаться, — задорно сказал царь, — надобно и пороховыми гранатами стрельцов да солдат потчевать, пущай порох нюхают…
Но порох нюхать пришлось не только рядовым. В первом же сражении при штурме крепости в Семеновском в ход пошли ручные гранаты — глиняные горшки, начиненные порохом. Петр, обнажив шпагу, вырвался вперед атакующей цепи, за ним побежали Гордон, Меншиков, Апраксин…
В пылу сражения из-за стены кто-то бросил гранату под ноги Петру. Сверкнувшее пламя обожгло лицо царя, опалило брови и волосы. Разлетевшиеся осколки черепицы ударили по шее Гордона, Федору поцарапало нос и висок, досталось и другим.
Начали искать виновника, но Петр остановил:
— Буде, я сам на рожон полез, с меня и спрос. Покуда отбой барабаны пускай бьют…
Меншиков повез Петра к лекарю, а Федор отправился домой.
— Эк тебя разукрасило, — вытирала мать лицо сыну, — дайка подорожника приложу, отлежись дома-то.
Вечером появился младший брат:
— Государь ныне объявил, никаких марсовых боев, покамест лето, не учинять. Захар Гульст сказывает, государю на поправку недели три уйдет.
За ужином разговорились, Федор устало потянулся, зевнул:
— Слава Богу, не было бы счастья, нынче хотя отоспимся. Не по душе мне эти игры по сухопутью. То ли дело на воде. Вона в Коломенское плыли, — Федор разомлел, — кругом благодать, ветер-то легонько парус раздувает, кормщик знай кормилом правит. Солнышко-то печет, а на водице прохлада. Стрельцы из пищалей постреливают, ворон пугают.
Андрей расхохотался:
— Так-то и дурак обрадуется. А ты попробуй-ка воинскую забаву на воде. Ну-ка твою посудину прострелят, утопнешь враз. Тут, брат, одной царапиной не откупишься.
— Тому искусу Нептунову, стало быть, тож обучаться надобно, — встрепенулся Федор. — Вона на Плещеевом озере мы с Петром Алексеичем затею почали, судно с пушками ладить.
— Ну, то когда еще будет, — засомневался брат, — бабушка сие надвое сказывала.
О марсовых потехах царь вспомнил осенью. В окрестностях Преображенского Стремянный стрелецкий полк сражался против пехоты Семеновского полка и конницы московского дворянства. Поодаль атаковали друг друга два стрелецких полка. Били барабаны штурм, грохотали пушки, в азарте боя стрельцы и потешные яростно колотили друг друга прикладами и кулаками. Кого-то обожгло порохом, кому-то переломали руки или ноги, раненых везли не одну дюжину. Перепало и Гордону, деревянное ядро повредило ногу, лицо опалило порохом. Целую неделю просидел дома и не разделил веселого застолья участников сражения после перемирия.
До наступления зимы участники сражений приводили себя в порядок, залечивали раны. Однако царю не сиделось на месте, редкий день не заглядывал на стапель в Преображенском. Яхта получилась между тем добротной и изящной. На масленицу Апраксин проверил снаряжение, успели даже порох к пушкам подвести.
— Старики бают, нонче ранняя весна грядет, — сообщил он Петру, а у того загорелись глаза.
— Подбирай команду, лед сойдет, и айда в Коломенское.
Весна в самом деле наступила раньше обычного. В конце марта в половодье яхта покачивалась на Яузе, а в первых числах апреля Петр сам открыл навигацию на Москве-реке привычным рейсом до Коломенского и обратно. Как и год назад, в Фомино воскресенье несколько судов отплыли по знакомому маршруту. Посадские люди начинали привыкать к царским причудам.
— Глянь-ка, нынче государь-то опять водой поплыл, тешатся на лодьях-то. Кому что, по интересу.
Бородатые бояре ворчали. На стругах продувало ветром, покачивало, на излучинах струги кренились. Шальная речная волна обдавала веером холодных брызг.
— Неймется ему. Посиживал бы в Думе, за порядком смотрел, указы отправлял…
Но царь не унимался, поход опять всколыхнул все в памяти.
— Подумываю я, Федор, пора бы на Плещеево озеро вернуться. Нет здеся простора, река она и есть о двух берегах. Добро половодье не прошло, а так рукой подать до другого. Да и плывешь токмо по ниточке, ни вправо ни влево, перекаты…
Время шло, вроде бы царь не заводил тот разговор по весне, а Федор не напоминал. Но оказалось, царь ничего не забыл…
Прошел яблочный Спас, накануне Успенья на подворье Апраксиных неожиданно появился Меншиков.
За последние год-два этот сметливый проныра вошел в доверие к Апраксину, особенно после памятной осени, когда разгорелась война с Софьей. Приворожил он Федора Апраксина беспредельной собачей преданностью царю, способностью интуитивно предугадывать малейшие его желания и капризы и мгновенно их исполнять.
Распахнулась дверь, в светелку, как кот, впрыгнул Меншиков.
— Здорово, Федор Матвеевич, как живется-можется?
«Вот сукин сын, — с превеликим трудом открывая веки, подумал Апраксин, — сей же день поутру виделись у Лефорта, ни о чем не спрашивал».
— Ну, чего тебе?
— Мне-то нипочем, — притворно равнодушно ответил Меншиков, — государь велел тебе кликнуть Брандта да Якимку Воронина да с ними к нему поспешать. Тиммерман уже у него высиживает.
— Што так?
Меншиков пожал плечами, хитро прищурился:
— Видать, опять ехать комарье кормить на Плещеево озеро.
«Еще забота, — закряхтел Апраксин, — стало, не позабыл государь».
В Преображенском в своей светелке Петр крутил ногой маленький станок, точил какую-то култышку. Не останавливаясь, кивнул, не глядя, головой — садись.
Окончив точить подсвечник, повернулся к Апраксину:
— Помнишь, Федор, отец Дионисий нам писание вычитывал о русичах на море Варяжском да Понте Эвксинском?
— Как не помнить, мудрые там мысли.
— И я о том же размышляю которое время. — Петр помолчал, оглядел пришедших.
— Вчерась на Кукуе Лефорт и Гордон с голанцами спорили. В Европе-то который год сеча продолжается Людовика супротив Вильяма Оранского. Голанцы, слышь, одолевают француза на море и тем замыслы их опровергли. — Петр нахмурился. — А в нашей-то державе срам один. Ни флота, ни мореходов нема.
Закончившееся недавно кипение страстей вокруг трона на Руси не было каким-то особенным русским явлением. Испокон веков велась неистовая борьба за право владения престолом почти во всех странах просвещенной Европы.
В этих схватках подчас решающую роль приобретало могущество соперников на море. Так случилось год назад, когда голландский принц Вильгельм Оранский, используя благоприятную обстановку, своим флотом обеспечил высадку войск в Англии и в конечном итоге воцарился на английском престоле. Пятьсот транспортов под прикрытием пятидесяти кораблей сделали успешный бросок через Ла-Манш. Голландским флотом командовал, как ни странно, бывший маршал Франции, гугенот, бежавший от Людовика IV, Шомберг.
