Англичане новый, еще неизвестный народ. Очень сильный и самый богатый в мире. Их красные мундиры самые храбрые. Они ничего не боятся, ничему не удивляются.
В Японии есть старинные храмы с террасами, открытыми в искусно подобранные сады, в которых все кажется естественным, но все до единой травинки посажено человеком. Надо сесть на заданном расстоянии от края террасы; известно в каждом храме – на сколько сун и сяку[29]. И смотреть. В четырехугольнике, образуемом крышей, толстыми стенами и полом, предстает дивная картина. Молящиеся и мыслящие сидят часами и созерцают. Всегда видны деревья, кусты, цветы и травы. И в глубочайшей тишине окружающего леса вдруг вблизи храма раздается удар дерева о дерево, дощечки о дощечку. Такое устройство в ручье: сосуд и деревянная лопатка. Когда сосуд наполняется водой, то все устройство опускается и переворачивается, а лопатка хлопает о доску. Раздается удар. Чтобы тишина не была мертвой! Такая прекрасная музыка дерева!
Все создано природой и человеком! Хлопки напоминают человеку, что даже в священной тишине время идет и конец приближается!
Когда Точибан с борта английского корабля смотрел на сады Нагасаки, он вспоминал, как любил наслаждаться созерцанием цветов, камней, скал, но потом все забыл, отверг, пил, хвастался, познался с разными очень опасными людьми и добывал средства для преступных любовниц игрой... и попался. Его запутали, запугали и заставили под угрозой казни...
Чай и фарфоровая посуда – произведение искусства. Бумажные изделия. Это все предметы для удовольствия детей и взрослых всех сословий. Бедные, дешевые, но прекрасные вещи созерцаются, как леса в пору цветения сакуры. Богатые японцы учат бедных наслаждаться чаем и придавать этому созерцанию характер преданности идее. Идее красоты. Любоваться храмами и дворцами князей. Их выездами. Много-много есть всяких приемов, как сделать народ счастливым. Кроме опиума и сакэ! Народ должен быть счастлив идеей. Также чашкой душистого чая! Дешевые наслаждения истинно прекрасны. В этом особый смысл!
А бедным все это не нравится. Хотели бы разбогатеть, чтобы пить сакэ с утра, каждый день, курить контрабандное зелье, ходить в публичные дома, не работать, при этом строго воспитывать и счастливо растить детей.
Известны ли английским даймио[30] такие понятия, что народу лучше всего питаться чаем и идеей?
Исследование или гибель! Одна из этих целей будет избрана судьбой! Коосай чувствовал, что впадает в отчаяние. Гордость его уязвлялась непрерывно как в Японии, так и на английском корабле. Если убьют, не надо мучиться и всю жизнь оставаться шпионом! Вероятно, после казни удастся отдохнуть.
Да, у древнего бревенчатого храма в лесах под Киото, если вода наполнит чашу, то прикрепленная к ней палка с деревянной лопаткой переворачивается и раздается звонкий хлопок в тишине! Нужен ли такой удар в важной и достойной жизни на английском корабле?
Чем наслаждаются англичане? Им любезны лошади и собаки. Они любят красивые камины. Но ничему не придают значения, берут все как должное, их невозможно удивить.
Точибан видел на пароходе много прекрасных книг и вещей. Но высшее благородство – ни на что не обращать никакого внимания, словно даже самые хорошие вещи совершенно не нужны? Это есть и у знатных японцев. Внешнее невнимание ко всему красивому и дорогому, чем любуешься исподтишка, чтобы другие не узнали, что любопытен.
Отправляясь с «Барракуты» на флагманский корабль, Точибан с трепетом ждал встречи с адмиралом Джеймсом Стирлингом. Он посмотрел на него с благоговением, как на божество, несмотря на его ругань.
Плаванье в Гонконг такое длительное, что постепенно меняешь мнение. Точибану начинает казаться, что морской генерал Стирлинг сам близок к безумию.
Как же узнать истину? Надо изучать. Англичане очень гордые. Повторим главное – они ничему не удивляются. И ничего не боятся.
...Артур Стирлинг слушал отца понурившись. Сэр Джеймс это помнил. Хотя считал себя совершенно правым. Отец, по мнению Артура, не пожелал пренебречь традицией? На громадном, неповоротливом деревянном корабле в век пара... Тешил себя несбыточной мечтой? Может быть, и сыну надоел постоянными криками и угрозами, с которыми обращается к подчиненным!
Сэр Джеймс сам недоволен своими исследованиями. Из плаванья ничего путного пока не получилось. Придется все начинать сначала! Но когда? И как? И кому придется начинать заново? Может быть, не Стирлингу. Против адмирала плетется интрига в Гонконге! Всеми действиями сэра Джеймса недоволен губернатор колонии, он же посол королевы в Китае – сэр Джон Боуринг. Когда корабли шли из Гонконга, на все это смотрелось проще. Теперь, когда эскадра туда возвращается, неприятности становятся значительней.
На ночь адмирал оставался в своих трех отделениях гигантской каюты, которые равны трем комнатам в приличном доме. Иногда он запирал двери. Значит, не боялся одиночества, необходимого в его положении.
Утром сэр Джеймс через открытую дверь спальни вошел в салон и вложил ключ во входную дверь, чтобы затем взять колокольчик и позвонить. У трапа, ведущего в адмиральскую каюту, находятся часовые. Рядом каюта камердинера. У дежурного адъютанта на непредвиденный случай имеется второй ключ от каюты.
Сэр Джеймс уже поднял ключ и, повернув при этом голову, увидел, что в его святая святых – в адмиральском салоне на диване кто-то сидел. Это кем-то установлена статуя человека. Он изображен в японском халате и с веером. Это было японское изваяние! Статуя, изображающая японца в кимоно. Сюрприз? Какая прелесть! Подарок от благодарных офицеров за успешную кампанию. Это намек, что адмирал Стирлинг первый европейский дипломат, заключивший выгодный договор с упрямым современным японцем. Да, он вспомнил! Он догадался! В Нагасаки среди офицеров эскадры была подписка на подарок адмиралу.
Адмирал обмер. Сюрприз шевелился. Он качал головой, его глаза моргают. Искусная работа азиатских выдумщиков? Или... Может быть, это померещилось? Нет... О-е!
Сэр Джеймс шагнул обратно к двери, снова сунул ключ в скважину, ухватив ручку. Ключ не поворачивался, а дверь не открывалась.
– Сюда! – истошно закричал Стирлинг, дергая и распахивая дверь. Все тело его выражало сильное, небывалое напряжение. Неуверенный в себе и в том, что происходит ли все, что он видит, на самом деле, сэр Джеймс заметался по каюте. Он подумал, что, кажется, готов выбежать на палубу и броситься в море... Стирлинг на миг остановился и взял себя в руки.
– Кто вы такой? Как вы сюда попали? – спросил он. – Что вы тут делаете?
– Yes! – отвечала фигура. Человек слегка приподнялся и, не спуская поджатых ног с дивана, стал кланяться.
Это явно японец! Какое чудище! Стирлинг протер глаза пальцами. Он увидел, что в каюте находятся также офицеры и с трапа заглядывают матросы.
– Скажите, что вы тут делаете? – спросил он любезней. – Откуда вы взялись?
Теперь Точибан убедился, что, несмотря на величайшую важность и скуку, даже самый высший англичанин может обмереть со страху и растеряться. Значит, они еще не совсем конченый народ! Значит, и вы человек. Спасибо!
А Точибан, наблюдая, не раз думал – зачем они живут! Если что-то делают, то бессердечно. Никто не догадался спросить: «Ты японец? Как попал? Зачем едешь? Куда? Как тебе нравится у нас? Что, по-твоему, имеется хорошего у англичан?» Нет, ничего подобного. Ни единого такого вопроса задано не было. Как будто Точибана Коосай не существовало. Англичане видели только самих себя и то как-то тускло. Теперь спасибо! Наконец он заставил обратить на себя внимание и его спросили: «Кто ты такой, как сюда попал?» Сам морской генерал!
Англичане переполошились и забегали, между ними было много споров, и они все стали людьми. Точибан, благодаря, простерся перед адмиралом на полу в почтительном поклоне.
Сам Стирлинг кричал:
– Как мог на мой корабль попасть японец? Он мог зажечь все судно! Они – фанатики! Это желтая раса! Ужас будущего! Он мог и в пороховой погреб забраться... Для осуществления подобных целей они себя не берегут! Вы все сошли с ума!
Точибан был глубоко благодарен своим предкам. Они создали эту школу! Но он и сам изобрел...
У Точибана было умение, редкая таинственная способность, он мог незамеченным пройти мимо любых сторожей, мимо зоркого хозяина и даже проскользнуть вовремя, в выбранный миг, мимо любых западных часовых, а иногда и мимо самураев княжеской охраны. Он очень редко пользовался этим своим умением.
Адмиралу Стирлингу говорили и докладывали, со слов пленных офицеров, про ученого японца, служившего в русском экипаже. Сын рассказывал. Но сэр Джеймс никого не слушал, помнил только о долге, думал только про свою главную цель и про своего главного врага – гонконгского губернатора сэра Джона Боуринга. Про японца забыл совершенно, не помнил даже разговора о нем. И сейчас потрясен, узнав, что есть японец на судне, при этом казалось всем, очевидно, что адмирал выжил из ума.
