— Мой отец? Тебя, княжна, уже приучили смотреть на нас как на врагов, но в чем же, ради всего святого, виновен мой отец? В том, что напомнил Ходкевичам о данном ими слове, что позвал их в суд, когда не захотели сдержать его? Есть ли большая провинность, чем нежелание держать слово, нарушение обещаний? Они позорно разорвали договор.
— Ничего не говори о них, князь, — упрашивала София, — я не буду этого слушать, потому что я должна их отблагодарить. Уходи! Уходи!
Господь нам поможет. Если так случится, если все придут к соглашению, ты найдешь меня такой, какой я была тогда, когда мы в детстве играли с тобой в Бресте!
При этих словах княжной овладели воспоминания о давних детских годах, она невольно задумалась и умолкла, так живо они встали перед глазами.
— И это все, что ты можешь мне сказать, София?
— Только это я и могу сказать, потому что я не принадлежу себе, не могу сделать то, чего хочу сама, могу только плакать и терпеть. Зачем было сердить их, зачем было доводить до последней грани терпения?
— Не могли же мы унижаться перед ними. Мы! Радзивиллы! — кипятился Януш.
— Разве нельзя было это сделать ради меня?
— Ни для кого, ни за что и никогда!
Княжна отступила несколько шагов назад.
— Иди, — волновалась она, — ты и так стоишь здесь очень долго; сейчас окончится молебен, люди пойдут по коридорам, могут повстречаться с тобой. Иди, иди, Богом прошу!
— Еще одно слово, только слово, — промолвил Януш, — мне так непривычно говорить с тобой украдкой. София, я вынужден добиваться тебя с помощью оружия, войной, знай это! Вспомни о нашем детстве, обо всем прежнем. Когда тебя спросят, хочешь ли ты выйти за меня замуж, ты не промолчишь, не оттолкнешь меня? Я могу надеяться на это? София!
Князь ждал ответа. София молча смотрела на него.
— Недавно меня об этом спрашивал каштелян, он задавал те же вопросы, и я сказала ему, что я твоя, что никогда не отрекусь от тебя, но и пообещала ему, что никогда не буду твоей без его позволения. Он не допустит, чтобы я стала между вами.
— Спасибо тебе за эти слова! — воскликнул Януш. — Ты дала мне новые силы для борьбы за тебя! Если так, то я вынужден настаивать на своем, я добьюсь того, что ты решишь все сама, ты будешь моей! Да, да, — уверил Януш, — будь спокойна, напрасно Ходкевичи упираются, они уступят нам, им не по силам равняться с нами. Если бы даже довелось разрушить весь город и добыть тебя, мы разрушили бы его, превратили в руины, разнесли по кирпичику! Ничего не бойся, София, не теряй надежды, если ты за меня, мы добьемся своего! Ты будешь моей!
Едва князь договорил, как София повернулась и дала ему знак уходить, но тут неожиданно послышался скрип дверей и еле успел князь закрыть лицо, как показалась экономка во всем своем пестром убранстве. Она в удивлении застыла на пороге.
— Что такое? Кто это? Кто посмел сюда войти?
Княжна быстро подбежала к ней.
— Дорогая пани Влодская, не кричите, не ругайте меня. Я хотела передать этой бедной женщине подаяние и позвала ее сюда с улицы. Что в этом плохого?
— Что плохого? — возмутилась экономка. — Да это же неслыханно! Что хорошего в том, что вы якшаетесь с какими-то нищенками? Что сказал бы на это пан каштелян, если бы увидел? Все знают, что все нищенки — воровки.
— Но она же всегда молится в нашей церкви, я несколько раз видела ее там, — ответила княжна.
— Она разносит по городу заразу и болезни, — резко запротестовала экономка, — еще, упаси Господи, и тебя заразит какой-нибудь гадостью! Прочь! Прочь! Я ее проучу, в следующий раз поостережется таскаться по дворцам!
— Ради всего святого, пани Влодская, не делайте этого, не делайте! — закричала княжна. — Это нехорошо, мне будет стыдно, потому что я сама попросила ее зайти, и вы обидите ее, это падет на мою совесть, дорогая пани. Не трогайте ее!
Потом она повернулась к князю:
— Ступай с миром, добрая женщина. Иди, Господь с тобой, чего стоишь?
Князь пошел к дверям, а София схватила экономку за руку и снова начала ее уговаривать. Та пробовала вырваться, хотела позвать слуг, чтобы они сбросили нищенку с лестницы. Тем временем князь сбежал по ступенькам и поспешил к воротам, но неожиданно ему навстречу попалось несколько слуг, которые разговаривали со сторожем. Они преграждали ему путь. Князь хотел протиснуться между ними, но побоялся рисковать, поэтому повернул назад и затаился в темном углу. Тьма уже почти совсем окутала дворец. Слуги поговорили и начали расходиться. Князь Януш подался к воротам, но тут сторож подстерег его и попробовал задержать.
— Ты почему здесь одна? Зачем приходила? Воровка! — закричал он. — Эй! Есть тут кто-нибудь? Тебя нужно задержать и хорошенько отлупить! Как ты сюда попала? Как? — орал сторож, а на его крик уже бежали люди. Князь Януш почувствовал, что может попасться, вырвался от сторожа и побежал к другим воротам, надеясь, что их еще не закрыли. Но они уже были замкнуты и на засове. Оттуда он побежал вдоль стены к конюшне, увидел там какое-то сено, спрятался в нем и затаился.
А сторож все кричал: «Воры! Воры!»
На его крик сбежались люди.
— Что случилось? Где вор? — спрашивали они.
— Вот здесь, здесь он был, я уже поймал его, — кричал сторож, — но он вырвался и побежал вон в ту сторону! Несите фонари! Фонари!
Побежали за фонарями. Все это князь Януш слышал и не знал, что ему делать. Он нащупал под лохмотьями кинжал и в тревоге ожидал, что будет дальше. Во дворце началась суета, его искали. Заглядывали во все углы, открывали двери, исходили весь двор. Голоса приближались и к конюшне, но почему-то искать здесь никому не пришло в голову… Так прошел томительный час. Наконец, сторож запер ворота и сказал:
— Вот наступит день, тогда мы его и найдем. Через стены он не перескочит, если же где и спрятался, то я подкараулю, когда буду утром открывать ворота.
Пока все не разошлись, князь Януш ожидал в сене на конюшне. Наконец все утихло. По времени, по крикам ночных стражей можно было предположить, что приближалась полночь. Князь не задумывался над тем, как ему выйти, потому что у него был с собой ключ из оттиска на воске, который по его приказу изготовил Тамила. Вот только Януш запамятовал, от какой двери тот ключ. Он вышел из конюшни и пошел вдоль стены к двери на улицу Савич, вытащил засов, но ключ не подходил.
Нужно было пробраться через весь двор, чтобы найти другую дверь. К счастью, князь прошел через двор незамеченным. Как только он приблизился к нужной ему двери, нащупывая ее в темноте, услышал, что кто-то идет за ним. Он остановился. Да, кто-то шел, как и он, к этой же двери. А князь тем временем уже отомкнул ее и собирался выйти.
— Кто там? — послышалось из темноты.
Князь Януш вспомнил, каким способом Тамила Тамилович раздобыл этот ключ, и ответил:
— Свой, иду за вином для пана Барбье.
— Что? — воскликнул подошедший мужчина. — И вы? А кто вам дал ключ?
— Кто? А вам какое дело?
— Очень даже такое, — сказал, приблизившись к нему, пан Брожак (это был он), — потому что и у меня есть ключ от этой двери, мне его дал пан Бурчак, и я тоже иду за вином для пана Барбье.
Пока Брожак говорил это, князь уже исчез в темноте и торопливо зашагал в сторону своего дворца. Там у ворот Януша поджидал встревоженный Тамила Тамилович, он беспокоился, почему князя так долго нет. И уже не знал, что делать, боялся гнева воеводы, опасался, как бы тот не прознал обо всем.
— Это вы! — вскричал он. — Слава богу! Я уже несколько часов трясусь от страха.
— Я же говорил, что ты трус, Тамила Тамил ович! — откликнулся князь. — Если бы ты побывал на моем месте и в моей шкуре, когда меня пытались поймать как вора, то, небось, помер бы со страху.
— Как вора! — воскликнул Тамила. — И кого — вас!
— Это счастье, что у меня с собой был твой ключ, иначе мне бы там несдобровать! — рассказывал Януш, входя во дворец. — А так я выскользнул из их рук.
И со смехом добавил:
— А твой знакомый пьяница снова пошел за вином, я как раз встретил его с кувшином возле двери. Когда он спросил меня, кто я такой, я ответил, что иду за вином для пана Барбье. Там будут очень удивлены.
— Это ничего, — успокоился Тамила. — Хорошо, что вас там никто не узнал, а что уж они будут думать — не наша забота!
Невдалеке от монастыря и церкви Святого Духа с одной стороны, а с другой — от гостиного двора русских купцов, на Остром конце, возвышается одна из пяти городских брам, построенных сто лет назад, когда страх перед нападением татар заставил задуматься короля, воеводу и епископа Войцеха об укреплении города и его защите. Эта брама была надточена зубцами и двумя башнями, в которых, если присмотреться, можно заметить две пустые черные бойницы. Ушли в прошлое годы страха, и орудия снова лежали и ржавели в городском цейхгаузе. Тяжелые дубовые, обитые железными гвоздями ворота держались на мощных осях, сверху опускались густые железные решетки, чтобы закрывать вход. Вблизи не было никаких жилых построек, только со стороны города в деревянной каплице в неглубокой нише можно было увидеть икону Остробрамской Божьей Матери, защищенную окрашенными ставнями. Перед ней слабым огоньком теплилась лампада. По обе стороны ниши была устроена небольшая галерея, к которой верующие могли подниматься по узкой лестнице, примыкавшей к внутренней стене. Уже в те времена икона Остробрамской Божьей Матери была в большом почете у православных и католиков, которые каждый день молились перед ней, шли к ней со своими бедами и горем. Но перед иконой не было алтаря, и в нише горела только одна лампада, зажженная стараниями верующих, а узкая галерея, ведущая к иконе, могла уместить только несколько человек. Если недоставало пожертвований, магистрат зажигал лампаду перед иконой за свой счет — так он стал опекуном и охранителем Остробрамской Матери Божьей, кроткое обличье которой со скрещенными на груди руками возвышалось над головами горожан. Казалось, что она влекла к себе обиженных и плакала над ними. Проходя под брамой, горожане и приезжие по неписанной традиции в знак почтения снимали перед иконой шапки и капюшоны, а русские купцы, стоя в дверях гостиного двора, гоняли евреев, проходящих под Острой брамой, не снимая шапок. Вот почему евреи редко, разве что ночью, отваживались там ходить.
