одно фото, глянцевое, много лет спустя, изображает семью: на нем мужчина, женщина, двое подростков. И последняя фотография: женщина стоит на берегу спиной к морю. Я переворачиваю снимок и читаю надпись по-арабски: «Папа, это мое любимое место. Я люблю тебя. Целую».
В гостиную спускаюсь с тяжелым сердцем. Решаю сходить на прогулку. Направляюсь к круглосуточному магазинчику; уже на улице слышна арабская музыка. Песня мне незнакома, но мелодия переносит домой; интонации и ритмы, звучание родного языка успокаивают.
– Доброе утро, – по-английски говорит мне мужчина, когда я захожу внутрь.
У него хорошее произношение. Средних лет, гладковыбритый, стоит он так прямо, будто охраняет это место. Мужчина убавляет громкость и следит за мной взглядом, пока я хожу по магазину. Останавливаюсь возле стойки и смотрю на незнакомые мне газеты: «Таймс», «Телеграф», «Гардиан», «Дейли мейл».
– Прекрасный денек, – говорит он.
Собираюсь ответить по-арабски, но не хочу затевать разговора. Не хочу, чтобы меня спрашивали, откуда я и как сюда добрался.
– Да, – отвечаю я.
Продавец улыбается.
За журналами, на последнем ряду полок, замечаю блокнот для заметок и цветные карандаши. Нахожу в кармане мелочь и покупаю их для Афры. Мужчина поглядывает на меня, хочет что-то сказать, но из служебного помещения его зовет женщина. Я ухожу.
Поздно вечером возвращается марокканец. Переступив порог, тут же зовет меня по имени:
– Нури! Мистер Нури Ибрагим! Иди же сюда, у меня есть для тебя подарок!
Я выхожу в коридор. Марокканец стоит там с широченной улыбкой на лице, держа деревянный поднос с пятью растениями.
– Что такое? – спрашиваю я.
– Да так, накопил деньжат и пошел к одному торговцу на улице. Я купил вот это для пчелы!
Вручает мне поднос и подталкивает к стеклянным дверям в гостиной. Марокканец берет в углу двора перевернутый пластиковый стол, смахивает с него грязь и сухие листья.
– Так, ставь сюда!
Некоторое время он просто наслаждается цветами. Я вижу донник, чертополох, нарциссы.
– Торговец подсказал, какие взять цветы, что именно понравится пчеле.
Марокканец идет в кухню и возвращается с кувшином воды. Выставляет в ряд цветочные горшки, чтобы пчела могла перебираться с одного на другой, не перелетая, потом опускает кувшин на поднос.
– Мне кажется, ей захочется пить, – говорит он.
Я не могу пошевелиться. Вижу, как марокканец смотрит на меня, ждет, что я посажу пчелу в ее новый дом. В глазах старика появляется тень разочарования, ведь я совсем не проявляю энтузиазма. Стоя там, под деревом возле цветов, среди лучей яркого солнца, вспоминаю отца. Как он посмотрел на меня, когда услышал, что я не хочу наследовать семейный бизнес, что мне не интересно продавать ткани. Больше всего мне хотелось стать пчеловодом, как Мустафа, работать на свежем воздухе, на лоне природы, ощущать под ногами почву, солнце на лице, слушать песни насекомых.
Я столько лет наблюдал, как усердно отец работает в своем темном магазинчике с ножницами, иголками, сантиметром. Смотрел на опухшие кулаки и все оттенки мира – цвета пустыни, рек, лесов, заключенных в шелка и лен.
– Из этого шелка можно сшить шторы. Разве не напоминает он цвет Хамада на закате?
Вот что отец говорил покупателям, а мне повторял:
– Закрой шторы, Нури! Закрой шторы, чтобы свет не испортил ткань.
Помню, как он смотрел на меня, – я сказал, что не хочу всю оставшуюся жизнь работать в его крошечной темной пещере.
– Тебе что, не понравилось? – нахмурившись, спрашивает марокканец.
– Нравится, – отвечаю я. – Спасибо.
Подставляю пчеле ладонь, и она заползает мне на палец. Переношу ее в новый дом. Она изучает цветы, перебираясь из одного горшка в другой.
– Почему вы сюда приехали? – спрашиваю я марокканца. – Что вы делаете в Великобритании?
Он напрягается и отходит на шаг от деревянного ящика.
– Давай-ка зайдем внутрь… Посмотрим, как пойдут тут дела завтра.
В гостиной марокканец садится в кресло и открывает книгу.
– Похоже, здесь очень важны очереди, – говорит он мне со своей обычной ухмылкой.
– Где же ваша семья? – спрашиваю я. – Вы приносите мне растения и напоминаете о Сирии, а когда я спрашиваю, зачем вы здесь, то просто не отвечаете.
Он закрывает книгу и смотрит на меня:
– Как только я оказался на корабле, идущем в Испанию, то понял, что продал свою жизнь – или то, что от нее осталось. Мои дети хотели уехать, они искали лучшей жизни. Я не хотел оставаться один. У них были мечты. Молодые люди до сих пор мечтают. Они никак не могли получить визы, дома стало совсем тяжко – проблем выше крыши… и они занялись подпольным бизнесом, а это очень опасно. Мы решили уехать все вместе, но моего сына и дочь отослали в другой хостел, где живут с детьми. Они тоже ждут, а моя дочь… моя дочь…
Марокканец замолкает, сверкая маленькими глазками, спрятанными среди морщин. Сейчас мыслями он далеко. Я больше не задаю вопросов.
Диоманде поднялся к себе в комнату. Он пошел наверх, когда уехала Люси Фишер, заперся и с тех пор не выходит. Марокканец и прочие постояльцы ложатся спать, а я выхожу во двор. Приближаюсь к датчику движения, чтобы включился свет, и смотрю, как ползает пчела по нарциссам, устраиваясь в своем новом доме.
Мое внимание привлекает дерево. На нем распустились тысячи цветков. Я поворачиваюсь, ожидая увидеть в темном углу сада Мухаммеда. Опускаюсь на колени и смотрю сквозь отверстие в заборе, пытаясь разглядеть зеленую листву кустов и деревьев. Сажусь, прислонившись спиной к дереву, и вытягиваю перед собой ноги. Закрываю глаза. Здесь тихо, не считая шума машин. Я зажмуриваюсь и слышу волны. Они поднимаются, словно на длинном вдохе, и опадают. Кажется, я стою у воды, а возле ног плещется темное чудище. Ложусь. Моим телом и разумом завладевает
море
было темным и бурлящим. Мухаммед стоял на берегу, весь в черном – почти невидимый на фоне ночного неба и чернильной воды. Волна лизнула ему ступни, он отпрянул и схватил меня за руку. Афра стояла поодаль, повернувшись к суше, а не к воде. Сюда мы приехали на автобусе, проделав трехчасовой путь по территории Турции. Люди вцепились в спасательные жилеты и свои скромные пожитки. В квартире проводника нас было двадцать, сейчас же число путешественников выросло до сорока. Проводник общался с капитаном нашей шлюпки.
Лодка, отчалившая прошлой ночью, перевернулась, люди потерялись в море. Из воды достали четверых выживших и восемь тел. Все кругом обсуждали это.
– Но здесь плыть лучше, чем между Ливией и Италией. Там ужасные течения! – сказала одна женщина, обращаясь к мужчине. – Некоторые тела даже вынесло
