В этот момент штабс-капитан взял в свои руки и немецкие «ручные бомбы» (старое название) и управление боем.
– Юнкер, понимаю возбуждение боя, но будьте мужественны, вы же сын офицера! Ну что вы трясётесь как банный лист? Вот так вот, аккуратно, не спеша, раскручиваем колпачок, а то вы излишне суетитесь и производите операцию медленнее (это правда, я действительно в спешке срывал резьбу, приходилось отложить гранату или дольше провозиться с колпачком). Подождите, не рвите шарик. Послушайте. Как сорвёте, считаете до трёх, а потом уже бросаете. Я засёк время горения запала, оно не меньше пяти секунд.
Это похоже на злую шутку. А если граната с браком, если она взорвётся в руках?! Я посмотрел на неё так, будто впервые вижу, будто в моих руках ожившая змея.
Поймав мой взгляд, штабс-капитан лишь усмехнулся, и сорвав шарик, выждал 4 (!) секунды, а уж затем точно метнул её к встающему на ноги испанцу. Граната взорвалась в воздухе, накрыв осколками не только неудачливого гранатомётчика, но и несколько метров пространства вокруг, зацепив ещё одного противника.
Вокруг нас рвались бомбы, а «медведь» будто считая себя неуязвимым, преспокойно высовывался наружу и метал очередной «снаряд». В этот момент во мне родилась какая-то весёлая злость. Такое бывало, когда я лез в схватку со сложным противником, точно зная, что пересилю его, несмотря ни на что. Усмехнувшись нахлынувшим чувствам, аккуратно свинтил крышку, дёрнул шарик, на три высунулся из окопа и на четыре бросил гранату к ползущему врагу. Крик боли сквозь разрыв подтвердил точность попадания.
Метая вдвоём гранаты, мы с Аркадием Юрьевичем сумели отогнать противников, пытающихся взорвать нас. Правда, в один момент три человека в едином порыве устремились к окопу бегом. Я сплоховал, бросив свою М-24 как попало, не выждав времени. Но сухо треснул маузер где-то справа, в траншеях, и замахнувшийся уже испанец упал как подкошенный; его граната взорвалась рядом с ним. «Владислав Михайлович помог!». Ещё одного «накрыл» удачным броском «медведь». А вот третий сумел-таки забросить гранату в окоп. Он также стал добычей снайпера; его же «ручная бомба» не взорвалась. Оказалось, что смелый испанец впопыхах не привёл оружие в боевое положение. Нам повезло. Но от этого везения по коже пошёл мороз…
Последние немецкие гранаты, так удобно метающиеся за счёт длинной ручки, полетели к тем, кто не давал штабс-капитану достать пулемёт. Несколько подсбив азарт республиканских стрелков, «медведь» всё же исхитрился достать машингевер и от души приложился по противникам.
«Гранатомётная схватка» на деле заняла не более трёх минут. Но за это время я основательно выпал из общего боя, и полную картину происходящего увидел только сейчас.
Остатки роты франкистов сумели всё же отступить на исходные позиции. Укрывшись в окопах, они, наконец, открыли организованный огонь. Но республиканцы подобрались довольно близко, метров на пятьдесят. Стрельба с обеих сторон велась практически в упор и была одинаково смертельна – неглубокие окопы на таком расстояние плохо защищали. Кроме того, республиканцев было больше. Им остался финальный бросок, и тогда их преимущество в численности станет решающим.
И вот он, крик человека, сумевшего остановить «красных», когда те уже готовы были бежать. Вот он, высокий и крепкий мужчина, неистово бросается вперёд, а за ним поднимается с диким победным криком вся цепь.
И в тоже мгновение знакомый треск маузера справа. Командир «красных» падает вперёд, будто силясь продолжить свой бег… Одновременно с этим, по поднявшимся в атаку испанцам открывает убийственный фланкирующий огонь «медведь». Один пулемёт – это не так много, но у нас позиция с идеальным обстрелом. Убийственно-точная стрельба штабс-капитана находит всё новые цели.
Задние ряды республиканцев начинают отползать, а потом и вовсе в рост бежать назад. Аркадий Юрьевич не ведёт по убегающим стрельбу, как бы подталкивая оставшихся врагов к единственному выбору – отступить. И «красные» ломаются, начинают бегство, хоть им и оставалось всего несколько метров до цели.
Им в спину стреляют франкисты; продолжает рычать на секунду замолчавший пулемёт. Хотя что-то внутри меня категорично выступает против, я молчу. На этой войне другие законы, которые мне только предстоит постичь.
Полностью уничтожить врага не позволяет «красная» артиллерия. Её огонь заставляет нас вновь схорониться в окопах.
Итак, первый бой обошёлся нам большими потерями. Сказалась и самоубийственная контратака, и недостаточно качественная фортификация.
До нас вновь добрался Илья Михайлович. Лицо осунувшееся, белое. Голова перевязана, в районе виска повязка набухла от крови. Отвечая на немой вопрос, капитан произносит:
– Ерунда, царапина. Итак, господа, атака отбита, а от роты осталась едва ли половина личного состава. Офицеры погибли, так что руководить теперь нам. Аркадий Юрьевич, один справишься?
– Так точно, господин капитан!
– Добро. Юнкер, идём со мной, пришла пора твоего повышения.
– Господин капитан (видимо, в бою «дрозды» обращаются только по званиям), как я смогу командовать, я же не знаю языка!
– Личным примером. Послушай, никто из нас не знает языка. Сколько я и прапорщик не бились, на нас никто не обратил внимание, хоть мы и старались организовать оборону. А вот поручик сумел скорректировать стрельбу находящихся рядом. Всё удивительно просто. У него с западного фронта осталась снайперская привычка делать зарубки на винтовке после каждого попадания. Когда он в начале атаки сделал три такие зарубки, испанцы обратили на него внимание. Дальше всё просто: показав паре человек, как правильно совместить мушку с планкой прицела, и «мягко» потянуть за спуск, Владислав Михайлович сосредоточил «своих» испанцев на меткой стрельбе. И его бойцы показали лучший результат. Вот так вот, личным примером…
Когда мы прибыли на тот участок, который мне предстояло возглавить, Илья Михайлович проинструктировал меня на счёт дальнейших действий:
– Трупы уберите, своих павших пока назад. Ночью будем хоронить. Пока ещё прохладно, запахнут не скоро.… Соберите все боеприпасы, особенно гранаты, раздайте каждому равное количество. Главное – углубите окопы. Для гранат, кстати, можно сделать ниши на уровни груди. И всё быстро, не думаю, что перерыв между атаками затянется!
Испанцы вокруг смотрели на меня со странным выражением, в котором читалось усталость, обречённость, угроза и… надежда. Что же, личным примером – так вы сказали, господин капитан?
Отстёгиваю штык-нож, вонзаю в землю и выбрасываю горсть из окопа. Затем указываю на своё орудие, жестом показывая, что копаю. Получилось! Испанцы закивали, кто-то быстро сбегал за шанцевым инструментом, и мы все споро взялись углублять и расширять траншеи.
Однако, пока наша рота окапывалась, пока эвакуировали раненых и подносили боеприпасы, бой в долине не затихал. Обзор с горы был действительно великолепным; мне казалось странным, что на ней не установили какой-либо мощной артиллерии: отсюда можно было держать под огнём даже тылы «красных».
Тем не менее, отсутствие орудий никак не мешало мне наблюдать подробности ожесточённого сражения. Если высоту силы франкистов, численностью до батальона, удержали, то в долине республиканцы явно потеснили противника. На моих глазах в контратаку бросились кавалеристы, все сплошь в красных фесках. Марокканцы!
Я впервые в жизни видел (впрочем, как и многое в этот день) атаку кавалерии. Она, подобно морской волне, устремились на противника, неудержимо катясь вперёд. Их удар, безусловно, смял бы наступающих «красных». Но в этот момент с позиций противника ударила артиллерия.
Это были не те пушки, что били по высоте с утра: совершенно иным был звук, не было разрывов снарядов на земле, среди наступающей конницы. Вместо этого прямо перед марокканцами стали всплывать те «облачка», наподобие которых отогнали сегодня самолёты противника.
Зенитки! Да, зенитные орудия, поставленные на прямую наводку, безжалостно выкашивали нашу конницу, не оставляя последним никаких шансов. По марокканцам, навскидку, работало не менее пяти стволов. Этого было достаточно, чтобы превратить порядки атакующих эскадронов в страшный клубок гибнущих людей и животных. Оставшиеся в живых разворачивали коней назад…
