Насколько хорошо она на самом деле знает этого незнакомца, своего сына? Ему было всего семь, когда ее заточили, и двадцать три, когда она вновь обрела свободу. Он всегда был сыном Гарри, а не ее. Королева не ожидала ощутить такую грусть, такое чувство утраты. Но при воспоминании, что этот человек совершил – предательство, которое только Бог способен простить, – в ней начал разгораться гнев, и этого ей тоже не хотелось.
– Что же, – сказала она. – Тебе хотя бы хватило смелости приехать.
Джон потянул время, наливая еще один кубок, и порадовался, что рука не дрожит. Перейдя через всю комнату, он протянул вино матери.
– Надеюсь, ты не швырнешь кубок мне в лицо, – сказал принц. – Жаль попусту растрачивать добрый напиток. Ты знаешь, почему я здесь, мама. Мне нужно, чтобы ты замолвила за меня словечко. Ты ведь единственная, к кому Ричард может прислушаться.
– Смею сказать, ты прав, Джон. Но мне нужно кое-что взамен.
Во рту у Джона пересохло, и он отхлебнул вина, в то время как Алиенора к своему даже не притронулась.
– Что именно? – осторожно спросил он. – Чего ты от меня хочешь?
– Правды. Когда два года назад я не дала тебе покинуть Англию и уехать к французскому двору, мне казалось, мы пришли к пониманию. Я сказала тебе, что всегда буду предана Ричарду, но если у него не будет сына, мое желание, чтобы наследником стал ты, а не Артур. И я обещала, что сделаю для этого все от меня зависящее. Почему тебе этого оказалось недостаточно, Джон?
Джон не стал увиливать, понимая, что его поступкам нет оправдания. Нет способа отбелить сговор с королем Франции, отрицать, что, если бы их план удался, Ричард сидел бы в какой-нибудь Богом забытой французской темнице и молил о приходе смерти. Такое невозможно как-то разумно объяснить или сослаться на помрачение рассудка. Он мог сказать лишь правду, какой бы жестокой та ни была.
– Можешь мне не верить, но я собирался придерживаться нашего соглашения.
– И почему же не стал?
– Потому что плен Ричарда сместил баланс. Я и правда не верил, что брат вернется, вновь когда-нибудь обретет свободу. Только не с такими врагами, которых он нажил. Корона внезапно оказалась на расстоянии вытянутой руки, и я сделал свою ставку.
Алиенора закусила губу. Она просила откровенности и получила ее – бесстыдную, без угрызений совести и сожалений. Как же они с Гарри так оплошали? Почему не смогли взрастить в сыновьях братскую любовь?
Ее долгое молчание стало казаться Джону зловещим.
– Так что, – выдавил он, когда дольше уже не смог терпеть, – ты заступишься за меня перед Ричардом?
Она бросила на него взгляд, который он не мог разгадать.
– Уже заступилась.
Облегчение Джона было глубоким, но недолгим. Так значит, вся эта сцена – одна из ее проклятых игр. Неужели она не могла сказать ему с самого начала?
– Спасибо, – сказал принц, и даже в его собственных ушах это прозвучало неубедительно.
Не поверила ему и Алиенора, но она не искала благодарности. Королева знала, как мало значит благодарность в их мире.
– Если ты попытаешься выглядеть слегка раскаявшимся, – сухо сказала она, – это поможет. Только не трать зря время, рассказывая Ричарду, как сильно тебе жаль. Как ему прекрасно известно, жалеешь ты лишь об одном – что проиграл.
Обуреваемая внезапным желанием поскорее с этим покончить, Алиенора повернулась, и когда Джон не последовал за ней, обернулась и посмотрела на него через плечо.
– Ричард внизу, в большом зале. И время подходящее – ни хуже и не лучше любого другого.
– В большом зале? – испуганным эхом отозвался Джон.
Он считал достаточным наказанием необходимость смирить свою гордыню наедине с Ричардом и сжался от необходимости унижаться перед полным залом враждебно настроенных свидетелей. Принц открыл рот, чтобы возразить, но сдержался. Как и Ричард, его мать судила других людей по стандартам, не дававшим скидку на присущие человеку слабости. Ричард оценивал мужчин по готовности пролить кровь, поставить свою жизнь под удар меча. Устраиваемые матерью проверки были более хитрыми и сложными. Она могла простить хитрость и предательство, но не слабость. И прежде всего, она ожидала, что мужчина должен отвечать за последствия своих поступков.
– Веди меня, – промолвил он с натянутой улыбкой. – Упаси нас Господь заставлять короля ждать.
* * *
Ричард восседал на помосте в дальнем конце зала, вполуха слушая архиепископа Кентерберийского. Его мысли постоянно обращались к тому, что происходит в соларе у них над головами. Когда его мать скользнула на свободное место слева от него и кивнула, он поднял глаза. По внезапно воцарившейся тишине король понял, что в зал вошел его брат. Толпа поспешно раздалась в стороны, освобождая путь к помосту. Ричард думал, что сумел потушить гнев, но угли еще тлели, и, глядя как Джон проходит самый долгий, вероятно, путь в своей жизни, чувствовал, как искра ярости разгорается снова. Будто уловив это, Алиенора осторожно положила свою руку на его, и Ричард накрыл ее ладонью, безмолвно заверяя мать, что не нарушит обещания. Он помилует Джона за то, что в их жилах течет одна кровь. Но сперва выпустит Джонни немного этой самой крови – у него есть на это право.
– Монсеньор. – Остановившись перед помостом, Джон медленно отстегнул ножны и положил их на ступени, затем опустился на колено. – Мне нечего сказать в свое оправдание, я могу лишь просить у тебя прощения, хотя я знаю, что не заслуживаю его.
Ричард изучал младшего брата, замечая пульсирующую на горле жилку, испарину, выступившую на лбу. Решив, что Джон вот-вот выскочит из собственной шкуры, король поднялся на ноги.
– Что же, ты здесь, а это кое-что значит. И наша госпожа мать просит простить тебя. Это значит еще больше. Полагаю, я должен просто порадоваться тому, что при всей твоей склонности к предательству заговорщик из тебя, по счастью, никудышный. – Он подождал, пока утихнет смех, а принц зальется краской. – Не нужно бояться, Джон. Ребенка не наказывают за то, что он послушался плохого совета. Это те, кто сбил тебя с пути, ощутят на себе мой гнев. – Ричард протянул руку, помогая брату встать.
