— А я, пожалуй, навещу свою семью, — с кислой миной сказал Джек.
Филип остановился в дверях, обернулся, словно собирался что-то сказать, но только с грустью взглянул на юношу и вышел.
Джек закрыл на замок ящик с инструментами. Черт его дернул за язык говорить про семью. Он согласился работать на условиях приора, и нечего было теперь жаловаться. Но он постоянно злился на Филипа и не всегда мог сдерживаться.
В полночь он вышел с монастырского двора и направился в бедняцкий квартал, к домику Алины. Она счастливо улыбнулась, увидев его. Джек тоже очень обрадовался, но они не поцеловались: теперь они старались даже не касаться друг друга, боясь, что не смогут сдержать своих чувств, и тогда им придется либо расстаться возбужденными и неудовлетворенными, либо отдаться своей страсти и нарушить обещание, данное приору Филипу.
Томми играл на полу. Ему было уже полтора года, и его новой забавой было вставлять одни предметы в другие. Перед ним лежало четыре или пять мисок, и он неутомимо пытался вложить меньшую в большую и наоборот. Джек очень удивился: неужели тот не соображает, что большая миска никогда не поместится в маленькой; он считал, что даже малыши должны понимать такие вещи. Но Томми точно так же пытался овладеть пространственным воображением, как Джек бился подчас в попытках мысленно увидеть нужную форму камня для свода.
Джек приходил в восхищение от Томми, но одновременно у него появлялось и чувство тревоги. До сего дня он никогда не сомневался, что в любой момент может найти работу, не потерять своего места, прокормить себя и семью. Даже когда отправился во Францию, у него и в мыслях не было, что он вдруг будет нуждаться и голодать. Но теперь ему очень хотелось спокойствия и уверенности в завтрашнем дне. Забота о Томми стала главным в его жизни. Впервые он почувствовал себя ответственным за кого-то.
Алина поставила на стол кувшин вина и ароматный пирог и села напротив Джека. Он налил себе стаканчик и с удовольствием выпил. Алина дала кусочек пирога Томми, но есть тому не хотелось, и он смахнул его со стола на пол.
— Джек, мне нужны деньги, — сказала Алина.
Он, похоже, был очень удивлен:
— Я же даю тебе двенадцать монет в неделю. Это половина того, что я зарабатываю.
— Извини, но ты живешь один. Тебе не нужно так много.
Джеку показалось, что это уже чересчур.
— Рабочие на стройке получают шесть монет в неделю, а у многих — по пять-шесть детей!
Алина смотрела сердито:
— Я не знаю, как жены твоих рабочих ведут хозяйство, меня этому не учили. На себя я совсем ничего не трачу. А ты каждый день приходишь обедать. И потом, еще Ричард…
— А что Ричард? — Джек тоже разозлился. — Он уже может сам о себе позаботиться.
— Он ничего не умеет.
Джек решил, что кормить еще и Алининого брата будет слишком большой обузой.
— Я и не знал, что должен еще и о нем заботиться, — сказал он.
— Я должна. И если уж ты содержишь меня, то позаботься и о нем.
— На это я, по-моему, согласия не давал, — строго сказал он.
— Не злись, прошу тебя.
Но было поздно: Джек уже разошелся.
— Ричарду уже двадцать три. Он на два года старше меня. С какой стати я должен кормить его? Почему мне приходится есть на завтрак черствый хлеб, тогда как он уплетает бекон на мои деньги?
— Кроме того, я опять беременна.
— Что?
— У меня будет ребенок.
Гнев Джека сразу улетучился. Он схватил ее за руку:
— Вот здорово!
— Ты рад? — сказала она. — Я боялась, что ты разозлишься.
— Разозлюсь? Да я на седьмом небе от счастья! Мне не пришлось увидеть Томми грудным младенцем, так что теперь я смогу наконец узнать, чего лишился в свое время.
— А как же насчет дополнительных обязанностей и денег?
— Да к черту эти деньги! У меня просто плохое настроение, потому что нам приходится жить раздельно. У нас полно денег! Ты только подумай: у нас будет еще один ребенок! Хорошо бы родилась девочка. — Он о чем-то задумался и нахмурился: — А когда…
— Я думаю, в последний раз, когда мы были вместе, перед тем как Филип заставил нас жить порознь.
— Наверное, в канун Дня Всех Святых. Помнишь ту ночь? Ты скакала на мне, как лошадка…
— Помню, — сказала она и покраснела.
Он нежно посмотрел на нее:
— Я хочу тебя, сейчас.
— Я тоже. — Алина улыбнулась.
Они руками потянулись друг к другу через стол.
И тут вошел Ричард. Разгоряченный, весь в пыли, он ввел за собой коня.
— Плохие новости, — сказал он, тяжело дыша.
Алина подняла Томми с пола, чтобы он, не дай Бог, не попал под копыта.
— Что случилось? — спросил Джек.
— Завтра нам надо уйти из Кингсбриджа.
— Но почему?
— В воскресенье Уильям Хамлей опять собирается сжечь город.
— Нет! — закричала Алина.
У Джека мороз пробежал по коже. Он вспомнил страшную картину пожара три года назад, всадников Уильяма с горящими факелами в руках, безумство, охватившее горожан, крики, стоны и запах обуглившейся человеческой плоти. Он вновь увидел бездыханное тело своего отчима с проломленным черепом. Джек почувствовал, как тошнота подступает к горлу.
— Откуда тебе известно? — спросил он Ричарда.
— Я был в Ширинге и видел, как люди Уильяма покупали новое оружие у оружейника.
— Но это не значит…
— Значит. И очень многое. Я пошел за ними в трактир и подслушал их разговоры. Один из них спросил, как защищен Кингсбридж, а другой ответил, что никак.
— О Боже, это правда, — сказала Алина. Она посмотрела на Томми, и рука ее легла на живот, где уже билась новая жизнь. Она подняла глаза и встретилась взглядом с Джеком. Оба подумали об одном и том же.
Ричард продолжал:
— Позже я разговорился с новобранцами Уильяма, те не знали, кто я. Мне пришлось рассказать им о битве при Линкольне и намекнуть, что я снова хотел бы поучаствовать в каком-нибудь сражении. Они сказали, чтобы я шел в Ерлскастл, но только сразу, в этот же день, потому что назавтра они уезжают, сражение должно начаться в воскресенье.
— Воскресенье, — испуганно прошептал Джек.
— Я съездил в Ерлскастл, чтобы во всем убедиться самому.
— Ричард, зачем, ведь это же было опасно? — сказала Алина.
— Все оказалось правдой: туда-сюда сновали посыльные, воины точили оружие, чистили лошадей… Сомнений нет: готовится набег. — И голосом, полным ненависти, закончил: — Этот дьявол Уильям ни перед чем не остановится. — Его рука, дрожа, потянулась к правому уху, и он дотронулся до горящего шрама.
Джек с минуту внимательно смотрел на Ричарда. Конечно, он был бездельник и вообще никчемный человек, но во всем, что было связано с войной, его суждения были достойны внимания. И если он говорил, что Уильям готовится к набегу на город, значит, так оно наверняка и было.
— Это будет катастрофа; — сказал Джек, обращаясь, скорее, к себе самому. Кингсбридж только-только начал возрождаться. Три года назад сгорела овчинная ярмарка, два года назад на головы прихожан рухнула церковь, а теперь еще это. Люди подумают, что город приговорен к несчастью. Даже если им удастся спастись бегством и избежать кровопролития, Кингсбридж будет превращен в руины. Никто больше не захочет жить здесь, приезжать торговать на рынке или работать. Для кого тогда строить новый собор?
— Надо немедленно сообщить приору Филипу, — сказала Алина.
— У монахов сейчас как раз ужин. Идем, — согласился Джек.
Алина собрала Томми, и они в сумерках поспешили в монастырь.
— Когда построят собор, рынок можно будет устраивать внутри него. Он будет защитой от разграбления, — сказал Ричард.
— Но пока нам нужен рынок, чтобы на доходы от него строить собор, — сказал Джек.
Ричард, Алина и Томми остались ждать снаружи, а Джек вошел в монастырскую трапезную. Все монахи молча ужинали, и только один молодой монах вслух читал на латыни. Джек узнал отрывок об апокалипсисе из «Книги откровений» Иоанна Богослова. Он встал в дверях и встретился взглядом с Филипом. Тот, казалось, был удивлен, увидев юношу, но тут же встал из-за стола и подошел к нему.
— Плохие вести, — мрачно сказал Джек. — Я позову Ричарда, он все расскажет.
Все вместе они прошли в восстановленный алтарь, и там, в кромешной тьме, Ричард поведал приору о планах Уильяма. Когда он закончил, Филип сказал:
— Но у нас же нет теперь никакой ярмарки. Так, небольшой рынок.
— По крайней мере, — сказала Алина, — мы можем еще увести всех завтра из города. Нельзя допустить, чтобы кто-то пострадал. А дома мы опять восстановим, как в прошлый раз.
— Если только Уильям не вздумает преследовать людей, — тревожно сказал Ричард. — С него станется.
— Даже если мы все спасемся, думаю, рынку конец, — с угрюмым видом произнес Филип. — После этого никто больше из страха не захочет ставить свои ларьки и прилавки в Кингсбридже.
