III
Овчинная ярмарка в Ширинге была в этом году как никогда богатой и шумной. Вся площадь перед приходской церковью, где обычно шла торговля и заключались сделки, была уставлена ларьками и прилавками, вокруг которых толпился народ. Шерсть была, конечно, главным товаром, но тут же можно было купить все, чего только душа не пожелает: новенькие сверкающие мечи, резные, с богатой отделкой седла, жирненьких поросят, соломенные шляпы… Уильям, проезжая верхом вдоль рядов вместе с епископом Уолераном, про себя уже подсчитал, что в этом году торговля принесет ему больше денег, чем обычно. И все же удовлетворения от этого не испытывал.
Он с трудом переживал унижение, которое ему пришлось испытать после поражения в Кингсбридже. Кто же мог знать, что ему будет дан такой жестокий отпор, что его людям придется спасаться бегством, оставляя на поле боя убитых и раненых. Но самым страшным для него оказалось то, что построили эту чертову стену под началом Джека Джексона, любовника Алины, того самого, которого он собирался убить.
Да, ему не удалось задуманное, и тем сильнее он стремился к отмщению.
Уолеран тоже, похоже, думал о Кингсбридже:
— До сих пор в голове не укладывается: как им так быстро удалось построить стену?
— Ну, настоящей стеной это назвать трудно, — сказал Уильям.
Уолеран кивнул:
— Но и Филип уже наверняка думает, как укрепить ее. Если бы я был на его месте, то сделал бы ее и выше, и крепче, возвел бы сторожевые башни и посадил бы туда наблюдателей. Судя по всему, тебе придется забыть о набегах на Кингсбридж.
Уильям про себя согласился, но виду старался не показывать.
— Можно попробовать взять город в осаду.
— Это совсем другое дело, не такое простое. О молниеносном набеге король может и не узнать. А вот длительная осада, когда горожане, не дай Бог, успеют отправить королю письмо с просьбой о защите… Это уже опасно.
— Стефан не станет ссориться со мной, — сказал Уильям. — Я нужен ему.
Впрочем, он совсем не был убежден в этом. В конце концов придется, наверное, уступить и согласиться с епископом, решил Уильям, Но ему очень хотелось, чтобы Уолеран приложил к этому какие-то усилия и почувствовал себя немного обязанным ему. А потом Уильям потребует от него то, что не давало ему покоя последнее время.
Из толпы вышла худющая, изможденная женщина. Прямо перед собой она толкала хорошенькую девочку лет тринадцати, возможно свою дочь. Мать распахнула верх тонкого платьица девочки, обнажив ее крохотные незрелые грудки.
— Шестьдесят пенсов, — прошептала она.
Уильям почувствовал возбуждение, но покачал головой в знак отказа и прошел мимо.
Ребенок, торгующий своим телом, заставил его вспомнить об Алине. Ей было чуть больше, когда он взял ее силой. С тех пор прошло уже десять лет, а он все никак не мог забыть ее. Может быть, мне никогда больше не заполучить ее, подумал он, но и другим она не достанется.
Уолеран выглядел задумчивым. Он, похоже, совсем не смотрел себе под ноги, но люди и так расступались перед ним, словно боялись даже прикоснуться к его черному одеянию.
— Ты слышал, что король взял Фарингтон? — вдруг спросил он.
— Я был там.
Это была решающая победа во всей гражданской войне. Стефану удалось взять в плен сотни рыцарей, захватить множество трофеев и заставить Роберта Глостерского отступить на запад. Победа короля была настолько впечатляющей, что его давний соперник на севере, Ранулф Честерский, сложил оружие и присягнул на верность Стефану.
— Теперь, когда король почувствовал свою силу, он, думаю, не потерпит, чтобы его бароны вели свои собственные войны, — сказал Уолеран.
— Возможно, ты и прав, — ответил Уильям, почувствовав, что сейчас настал момент согласиться с епископом и выложить ему свою просьбу. Но он никак не решался. Просить — значит раскрыть душу, а граф этого терпеть не мог, тем более перед таким безжалостным человеком, как епископ Уолеран.
— Оставь Кингсбридж в покое, хотя бы на время, — продолжал епископ. — Теперь у тебя есть овчинная ярмарка, каждую неделю открывается рынок, пусть даже не такой большой, как прежде. Твоя торговля идет куда как успешно. У меня дела тоже идут неплохо. Я увеличил свое богатство, навел порядок в своих владениях, построил новый замок. Так что нет, пожалуй, особой необходимости воевать с приором Филипом — по крайней мере сейчас, когда это политически опасно.
На рыночной площади повсюду люди жарили, варили и тут же торговали всевозможной едой, воздух был напоен самыми разными запахами: супов с приправами, свежего хлеба, сахарной карамели, вареных окороков, жареного бекона, яблочных пирогов. Уильям почувствовал тошноту.
— Пошли в замок, — сказал он.
Они ушли с рынка и отправились вверх по склону холма. Шериф устраивал сегодня ужин. У ворот замка Уильям остановился.
— Похоже, ты прав насчет Кингсбриджа, — сказал он.
— Я рад, что ты меня понял.
— Но я по-прежнему хочу отомстить этому Джеку Джексону, и ты мог бы помочь мне, если бы захотел.
Уолеран красноречиво повел бровью. Выражение его лица говорило, что он готов с удовольствием выслушать, но не считал себя связанным какими-либо обязательствами.
— Алина обратилась с просьбой расторгнуть ее брак, — продолжал Уильям.
— Да, я знаю.
— И что ты думаешь?
— По всей видимости, у них никогда не было брачных отношений с Альфредом, и брак считается несовершенным.
— И этого достаточно?
— Судя по всему, да. Согласно одному ученому человеку, Грациану — а я сам встречался с ним, — брак подразумевает согласие двух сторон; но он также говорит, что физическая близость супругов «дополняет» и «улучшает» семейную жизнь. И если мужчина женится на женщине, но не совокупляется с ней, а потом женится на другой и исполняет свои супружеские обязанности, то действительным, то есть совершенным, признается второй брак. И очаровательная Алина, без сомнения, указала это в своем прошении. Я думаю, приор Филип дал ей хороший совет.
Уильяма вся эта болтовня начала раздражать.
— Так, значит, она получит развод.
— Разве что кто-то сможет опровергнуть Грациана. Есть два противных суждения: одно — теологическое, другое, скорее, от жизни. Теологическое состоит в том, что изречения Грациана способны очернять брак Иосифа и Марии, поскольку он был несовершенным. Практическое же — в том, что часто в политических целях либо для объединения двух владений родители условливаются о браке их детей задолго до достижения ими зрелости. Если же жених или невеста умирают до срока, брак между ними, согласно Грациану, признается недействительным, и последствия могут быть самыми неприятными.
Уильям никогда не мог уловить сути эти мудреных клерикальных споров, но очень хорошо усвоил способ, которым они разрешались.
— То есть ты хочешь сказать, что просьбу Алины можно решить и так и эдак.
— Да.
— И это зависит от того, кто оказывает давление?
— Да. В данном случае результат зависит только от этого. Здесь не затронуты ни интересы собственности, ни вопросы о преданности или военном союзе. Но если на карту будет поставлено нечто большее и кто-то — скажем, архидиакон — сумеет достойно опровергнуть Грациана, может быть, их брак и не будет расторгнут. — Уолеран бросил на Уильяма хитрый многозначительный взгляд, от которого тот поежился. — Мне кажется, я догадываюсь, о чем ты теперь меня попросишь.
— Я хочу, чтобы ты выступил против расторжения этого брака.
Уолеран сощурил глаза:
— Никак не возьму в толк: то ли ты любишь эту несчастную, то ли ненавидишь ее.
— Я и сам не могу понять, — ответил Уильям.
* * *
Алина сидела в глубокой траве в тени могучего бука. От шумевшего поблизости водопада разлетались и, точно слезы, падали на камни у самых ее ног крупные капли. Здесь, на этой поляне, Джек часто рассказывал ей свои удивительные истории. Здесь он впервые поцеловал ее; поцелуй получился таким торопливым, мимолетным, что ей потом долго казалось, уж не во сне ли она все это видела. На этой поляне она в первый раз в жизни почувствовала, что влюблена, но даже самой себе не посмела признаться в этом. Теперь ей страстно хотелось только одного: вернуть тот миг, отдаться Джеку, выйти за него замуж, рожать ему детей и уже сегодня быть ему законной женой.
Она прилегла, чтобы дать отдохнуть спине. Был самый разгар лета, воздух был горячим и неподвижным. Носить второго ребенка оказалось намного труднее, а до срока было еще долгих шесть недель. Сначала ей даже показалось, что у нее будут двойняшки, хотя ножки бились в одном месте, да и Марта, сводная сестра Джека, приложив как-то ухо к Алининому животу, сказала, что слышит только одно сердце.
Сегодня, воскресным днем, Марта присматривала за Томми, и Алина с Джеком могли ненадолго встретиться в лесу, поговорить о своих делах. Архиепископ отказался дать согласие на развод, может быть, потому, что против этого возражал епископ Уолеран. Филип посоветовал Алине подать новое прошение, но до поры запретил ей жить с Джеком. Приор признал, что это было несправедливо, но сослался при том на волю Божью. Эта воля показалась Алине злой.
