Потёмкин жил в те поры под Москвой вместе с Екатериною II, в маленьком, не более шести комнат домике, — императрица купила у князя Кантемира его деревню Чёрная Грязь. Приехав туда, Державин нашёл при дверях вельможи камер-лакея, который воспрещал вход в уборную, где Потёмкину чесали волосы. Поручик смело отстранил лакея со словами:
— Где офицер идёт к своему подполковнику, там ему никто препятствовать не может!
Громадный Потёмкин сидел в пудер-мантеле, из которого торчали только мясистые, несмотря на молодое лицо, щёки.
Оп уставил единственный сверкающий глаз на Державина. Поручик сказал своё имя и подал письмо. Фаворит пробежал глазом бумагу:
— Ступай! Я доложу государыне...
Через несколько дней, во время полкового ученья, Державин напомнил о себе Потёмкину, и тот сказал, что императрица наградит его б августа, в день преображения, когда изволит удостоить обеденным столом штаб- и обер-офицеров Преображенского полка.
В назначенный день царила теплынь, и в Черной Грязи столы были выставлены прямо на воле. В ожидании торжества Державин слонялся между военного народа и увидал вылезающего из кареты Петра Михайловича Голицына. Тридцатисемилетний генерал-аншеф сам подошёл к своему любимцу. Державин начал жаловаться на судьбу, рассказал, что оренбургское его именьице вконец расстроено поборами, учинёнными командою подполковника Михельсона.
— Жили у меня в деревне, яко в съезжем месте, недели с две. Съели весь хлеб молоченый и немолоченый, солому и овёс, скот и птиц. И даже сожгли дворы и разорили крестьян до основания, побрав у них одежду и всё имущество...
Голицын нахмурил своё красивое лицо:
— Сколько ж ты хочешь?
— Надлежало б тысяч до двадцати пяти...
— Э, братец, это пустое. Могу дать тебе квитанцию только на семь.
Позвали к обеду, и Голицын ушёл за верхние столы. Когда празднество было в разгаре, императрица сказала прислуживавшей ей камер-юнгфере Перекусихиной:
— Марья Савична! Как хорош генерал Голицын! Настоящая куколка.
Её слова оказались роковыми для молодого князя: их услышал Потёмкин. Помрачнев, он для виду посидел ещё немного, а потом ушёл из-за столов. Встретивший его Державин решил напомнить о себе, но граф поглядел на него и молча отскочил.
Преисполненный ревности к Голицыну, фаворит через некоторое время подослал к нему офицера Шепелева (впоследствии женатого на одной из потёмкинских племянниц), тот вызвал Голицына на дуэль и предательски убил его. Державин лишился ещё одного покровителя.
Впрочем, поручик был слишком далёк от двора, чтоб знать его тайны. С квитанцией на семь тысяч рублей он помчался в Питербурх — задобрить банковских судей, продолжавших требовать с него денег но поручительству. Но сумма была чересчур мала. Рассудив, что оп раздет и нуждается всего боле во всём нужном гвардейскому офицеру — бельё, платье, экипаже, — Державин издержал полученные деньги. Из семи тысяч осталось лишь пятьдесят рублей.
Куда их потянуть?
Он решил поискать счастия в игре, которою в то время славился лейб-гвардии Семёновского полка капитан Жедринский. Его богатая квартира па Литейном была, ровно проходной двор, открыта днём и ночью. Там за зелёными столами можно было видеть молодцов военных, которые только и знали, что карты и дуэли. Ужасные шрамы па лицах свидетельствовали об их подвигах; у иных были и вечно зашнурованные рукава. Сам хозяин, смуглый гигант с чёрными подусниками, беспрестанно сосал свою пипку, с которой не расставался даже в постели, и нещадно дымил ею в лицо партнёрам.
— Господа! Великое множество червей ждёт своего освобождения из неволи! — провозгласил Жедринский, с вкусным треском распечатывая новую колоду атласных карт.
— Вот-вот! — подхватил обычный в таких случаях картёжный «звон» граф Матвей Апраксин, богач и мот. — На зелено поле пора их выпустить...
Державин сел понтировать — играть против банкомёта, место которого занял Апраксин. Карта пошла по маленькой, но удачно. Граф, удивлённо восклицая: «И хлап проиграл?» «Всё хватает, окаянный поручик, грандиссимо!» — только успевал придвигать к нему кучки золота. К утру у Державина было восемь тысяч рублей. Переехали на квартиру Апраксина, и картёж продолжался с удвоенной силой. В решительный момент поручик, моля господа простить его («О, грешен, окаянный!»), загнул несколько уголков и выигрыш утроил. Картёж сделался ежевечерним. Державин всегда верил, что выиграет. Без этого чувства он за столы не садился, и ему часто везло. Но теперь, глядя, как целые имения передвигаются к нему по сукну, ощутил что-то другое, и его окатил озноб.
— Вот, извольте получить. Десять тысяч. Больше наличными не имею, а отыгрываться в долг не считаю возможным! — Матвей Апраксин встал, сухо поклонился и притон Жедринского покинул.
Поручик очумело глядел на гору золота и ассигнаций, лежащую перед ним. За короткое время он выиграл в банк до сорока тысяч рублей. Вокруг уже вертелись подлипалы, почуявшие возможность поживиться, но Державин собрал деньги в кису и дунул восвояси.
С этого момента фортуна, кажется, начала улыбаться поручику. Заплатив двадцать тысяч по поручительству за исчезнувшего офицера, он начал жизнь весьма приятную, не уступая самим богачам. В сие время Державин коротко сошёлся с довольно знатными господами — президентом камер-коллегии Мельгуновым, кавалером при великом князе Павле Петровиче — Перфильевым и президентом питербурхского магистрата Мещёрским.
Правда, у него появился и ещё один могущественный недоброжелатель — входивший в силу полковник и статс-секретарь императрицы граф Завадовский.
По окончании русско-турецкой войны и после заключения Кучук-Кайнарджийского мира фельдмаршал Румянцев-Задунайский представил Екатерине II двух полковников, отлично во время войны при нём служивших, — Александра Андреевича Безбородко и Петра Васильевича Завидовского. Безбородко, внук малороссийского казака, был нехорош собою — толстое, глупое лицо, отвислые губы, жирное туловище. Подумав, царица изволила спросить его:
— Ты учился где-нибудь?
— В Киевской академии, ваше императорское величество.
— Это хорошо. Вас я помещаю в иностранную коллегию, займитесь делами. Я уверена, что вы скоро ознакомитесь с ними.
Через год Безбородко знал дела лучше всех служащих, удивляя памятью саму императрицу и цитуя год, месяц, число и место, где что было сделано, указывая даже цифры листа или страницы, на которых написано было то, что он пересказал. Вскоре он был назначен к Екатерине II для принятия прошений, подаваемых на высочайшее имя, и начал делать стремительную государственную карьеру.
Иной оказалась судьба Завадовского, мужчины, прекрасного собою, большого роста и крепкого сложения. В ту же ночь он определён был в фавориты. Его случай при дворе продолжался недолго, но он успел приобрести значение и впоследствии, при Александре Павловиче, был первым министром просвещения. С ним и столкнулся Державин в Невском монастыре, будучи на карауле при погребении 16 апреля 1776-го года жены великого князя Павла Петровича — Натальи Алексеевны. Здесь, в Благовещенской церкви, была усыпальница как особ царствующего дома, так и первых вельмож государства.
Когда траурная процессия входила в церковь, Державин, уже сменившийся с караула и стоявший на паперти, подошёл к Завадовскому и учтиво подал ему прошение в конверте. Но неожиданное и непомерное возвышение фортуны, видать, помутило разум фаворита.
— Здесь подают, но только нищим! — высокомерно сказал он и прошения не принял.
— Что ж, бог простит! — в сердцах ответствовал поручик. — Верно, каждый зарабатывает себе место в жизни кто чем может!
Завадовский затаил на Державина злобу и впоследствии не раз проявлял свою враждебность.
Державин же не оставлял мысли в ожидаемом получении награды от Екатерины II и настойчиво бомбардировал вельмож прошениями на высочайшее имя. В июле 1776-го года он передал новое письмо императрице через её статс-секретаря Безбородко и по прошествии пяти месяцев, когда наряжен был во дворец с ротою на караул, позван был к Потёмкину. Он нашёл фаворита сидящим в кабинете и кусающим по привычке ногти. После некоторого молчания Потёмкин спросил:
— Чего вы хотите?
Державин с попыхов не знал, что ответить, и сказал, что не понимает вопроса.
— Государыня приказала спросить, — повысил голос Потёмкин, — чего вы по прошению вашему за службу свою желаете?
— Я уже имел счастие чрез господина Безбородко отозваться, что ничего не желаю, коль скоро служба моя благоугодною её величеству показалась! — пришепеливая от волнения, отвечал поручик.
— Вы должны непременно сказать, — возразил вельможа.
