Но вот, ровно через тысячу лет после пришествия Рюрика случились на Руси две новые утраты:
1. Народ потерял ярмо крепостного рабства.
2. Имперской идее собирания земель был нанесен тяжкий удар, — Россия отдала туземцам Аляску, наш плацдарм на берегу Нового Света. Отдала задарма.
Народ растерялся без конвоя. Разбегаться было страшно, ходить строем — глупо. Хозяева заскучали без рабов. И все вместе поняли: нет пути к новому свету, к царству божьему на земле и на небе, нет дорог в Третий Рим, нет воли рабам бедным и рабам богатым.
И тогда из сумрачных канцелярий середины 19 века выползла и распространилась по Руси смертельная болезнь, поразившая нашу родную Империю. Эта болезнь — вялый, дурацкий набор ответов на великий вопрос «Ну, а дальше-то что?».
— А ничего.
— А как-нибудь.
— Лишь бы нам было одинаково хорошо, а вам — одинаково плохо.
— Лишь бы вы нас не беспокоили.
— Лишь бы не было войны!
Еще кинулись новые люди всех конфессий сочинять новые религии и новые ответы на Главный Вопрос, но было уже поздно. Никто ничего путного написать не мог. И продлилась агония великого государства на полтора века — на полтора вздоха в тысячелетней одышке.
Так в чем же причина? Сдается мне, — в резком несоответствии русского характера, русских темпов, русской национальной этики, русских традиций и опыта — тому беспределу, который завертелся за пределами нашей страны.
«Изменился характер производственных отношений и производительных сил», — закаркали марксы, бакунины, кропоткины. Буйным цветом зацвела Первая научно-техническая революция. Аэропланы, дирижабли, радио, титаники в четверть версты длиной, морзе и эдисоны, эйнштейны и люмьеры зарябили со скоростью 16 кадров в секунду, — русские успевали только щуриться и широко раскрывать рот: «Это наш Попов радио изобрел, а не ваш Маркони!».
Блаженная русская дурь, припудренная имитацией собственной научной деятельности, отдельные успехи во сне — типа таблицы Менделеева, — все это не давало вам, господа самодержцы наши, повода для беспокойства.
Но за что-то же вас стали убивать?!
Чего ж вы не выпытали причин нелюбви у этих кибальчишей, прежде чем их повесить?
Нет, не потянули системного анализа при царском дворе.
Поехали, куда вывезет...
Александр II Освободитель
Едва закончилась Крымская война, как «Государь принялся за целый ряд перемен в своем государстве. Освобождены были русские крестьяне от крепостной зависимости, введена была всеобщая воинская повинность, заменившая прежние рекрутские наборы, учрежден суд присяжных, устроено почти по всей России земство, всюду строились учебныя заведения, широко насаждалось просвещение по России», — назидал Историк.
Но наступившая перестройка и ожидаемая за нею благодать прельщали не всех. Ситуация уже шла по кругу. Опять Польша — Кавказ — Балканы — Константинополь — милость к павшим — предательство союзников. Только царя звали по-другому, а так, — все то же. И жертвы те же.
«Зимою 1862 года в Польше опять было неспокойно. Поляки стали собираться в шайки, повсюду появились отряды крестьян, вооруженных косами, везде раздавалась польская песня, призывавшая поляков убивать русских».
Под это людоедское пение в ночь с 11 на 12-е января 1863 года по всей Польше вспыхнуло восстание. На этот раз у поляков войск не было, поэтому они действовали мелкими незаконными вооруженными формированиями и убивали русских повсеместно, как в песне поется. Душить паньство опять пришли полки с Дона: «Лейб-гвардии Казачий Его Величества», «Лейб-Атаманский Наследника Цесаревича» и прочие — всего 26 полков при 18 орудиях против одной народной песни...
Историк наш тоже не прозой озвучивал казачьи наскоки, — в его песне звучала жесткая оценка международного терроризма: «Их шайки были мелки, и убивали они больше из-за угла, а не в честном бою»...
То есть, если приходят какие-то люди и казнят твоих соотечественников, палят дома и проч., но на основе «международного права», так ты должен помалкивать. Или уж петь славу московскую, танцевать с выходом и хлеб-солью.
Донской герой Бакланов раздавил поляков. Был он мужчиной гигантского роста и непомерного веса. Коня ему подбирали индивидуально. Так что, Польша его не выдержала. К ноябрю месяцу мятеж затих. «Бакланов с казаками не только усмирил бунтовщиков, но заставил жителей уважать русских начальников и преклониться перед могущественным и справедливым русским Царем»...
Хотелось распространить благодать и далее. Объект мозолил глаза вот уж 400 лет, со времен кровавого штурма Константинополя турками. Христианские народы — болгары, сербы, румыны, черногорцы и македонские греки — почти все (кроме румын) происходили из общих наших первобытных ковылей, «и говорили на языке, похожем на русский. Они — как бы родные братья русскаго народа». Так что туркам за эти 400 лет нельзя было бдительности терять ни на миг. Я вообще удивляюсь, как они до сих пор ухитряются спать ночами, имея Константинополь внутри и нас, беспокойных, сбоку.
В 1876 году братья наши славяне «возмутились против турок». «Турки жестоко подавляли это возмущение. Они убивали не только сражавшихся, но и их жен и детей. Они бросали младенцев на сабли; они на медленном огне жгли болгар. В лесах находили тела несчастных болгарских мучеников, привязанных к стволам деревьев и под ногами их разведенные костры». Ну, и уши, небось, на сувениры резали...
В Европе на басурманство ужасались с вежливой улыбочкой, наши интербригадовцы лезли на помощь болгарам, черногорцам и сербам, — кто ради удали, кто от тюрьмы, кто под всеобщим гипнозом и наркозом. «Но более всего волновался, глубже всего чувствовал в своем сердце обиду, наносимую всему православному миру турками, наш Царь-Освободитель. Он снял узы крепостной зависимости с миллионов русских крестьян, и теперь настал час ему вместе с русским народом и казаками освободить и родных нам славян...».
Вот так! Неловко Историк фимиамы курит! У него получается, что наш любимый император, весь наш царствующий дом только пять лет — как не людоеды! А до того они были такими же сволочами по отношению к своему народу, как проклятые турки — к несчастным славянам? Полегче надо с пером обращаться, сударь!
Заикнувшись туркам, что неплохо бы им свалить с Балкан, но не найдя понимания, Александр II «с оружием в руках вступился за славян» и 12 апреля 1877 года обявил войну. Война опять должна была вестись на два фронта — на Дунае и на Кавказе. Дунайской армией командовал великий князь Николай Николаевич, кавказскими войсками великий же брат его — Михаил Николаевич. В ночь с 14 на 15 июня форсировали Дунай. «Началась война нового типа». Часть русских войск была вооружена винтовками Крика, а гвардия и большая часть кавалерии имели однозарядные ружья Бердана. «У турок тоже были прекрасные винтовки, бившия на полторы версты» и магазинные ружья. Эту мировую новинку турки, конечно, не сами смастерили, это французы христианствующие подгадили нам в очередной раз.
«Защитнаго цвета тогда ни мы, ни турки не знали. В белых рубахах и в кепи с холщовыми назатыльниками шли полки Царя Белаго, и, как маков цвет, алела своими красными фесками турецкая армия. И мы, и турки открыто глядели смерти в глаза, сходились для штыкового удара и мужественно дрались в окопах». Среди этой показательной возни красных и белых освободителям удалось дойти до Балкан. 18 июня был составлен отряд из стрелковой бригады, 6 дружин болгар, 3 драгунских полков, 5 донских полков и 5 батарей. Отряд этот под командой генерал-адютанта Гурко овладел вершинами и перевалами. Остальные войска тоже шли к Балканам.
У дороги лежал небольшой городок Плевна. Он не был укреплен и донская сотня есаула Афанасьева заходила в него посмотреть, нет ли чего подходящего. Зашла и ушла, донеся, что неприятеля нет. После казаков 27 июня в Плевну тихо зашел небольшой турецкий отряд. Наши это проигнорировали. В итоге 7 июля Плевна уже была занята армией Осман-паши в 30000 человек. Возникла смертельная угроза тылу и флангу. Наши штурмы Плевны 8 и 18 июля не удались. Тогда из России были выписаны подкрепления, и гвардия тронулась из Петербурга. 6 августа турки всей массой навалились на наших на перевале у горы Шипка...
Читатели моего поколения помнят это место. Не по турпоездкам в братскую Болгарию, конечно, а по картинке на пачке сигарет «Шипка»...
Два полка, Брянский и Орловский, пять болгарских дружин и 29 орудий, всего около 5000 человек отбивались здесь против 30-тысячной армии Сулейман-паши. «Три дня оборонялись брянцы и орловцы. Люди падали не только от пуль и от ран, но и от утомления. Ни воды, ни пищи они не имели все это время, артиллерийские снаряды были на исходе, оставалась одна картечь. Патронов было мало. Сулейман окружил Шипку со всех сторон. Во многих местах солдаты уже не отвечали на турецкий огонь, равнодушно лежа за камнями...».
