На её голос прибежала Аклима.
— Где сестра? — спросила Факиха.
— Пошла одолжить чугунок.
— Зачем ей чугунок?
— Хочет серку сварить.
— Помешались вы на этой серке, — проворчала Факиха, уходя в дом.
Фатима в это время на самом деле просила у Салихи, хлопотавшей в летней кухне, чугунок. Узнав, для чего он нужен, та шутливо всплеснула руками:
— Атак, неужто не постесняешься щёлкать жвачкой на манер сопливой, прости меня всевышний, девчонки? Ведь ты уже вон какая, пора замуж выдавать!
— Не родился ещё тот, за кого я выйду замуж, — шутливо же ответила Фатима.
— Э, найдут, за кого выдать! Только и успеешь сказать «бэй» [66]. Самое большое ещё годочек при отце с матерью поживёшь. Дочка в доме — гостья. Я в девичестве тоже рассуждала, как ты.
— Я жить с чужими не буду, хоть режь!
— Сейчас-то ты можешь так говорить. А переедешь в дом свёкра, и никуда не денешься. Дети пойдут — будешь как на привязи.
— Арканом привяжут — и то не удержат, — упрямо стояла на своём Фатима.
Все девушки до замужества храбры и строптивы, Салиха знает это прекрасно, как и то, что сказанное Фатимой неосуществимо. Она продолжала подтрунивать над молодой соседкой, а та поддерживала разговор, надеясь, что он коснётся Сунагата. Однако Салиха ни разу не упомянула о племяннике. Заговорить о нём самой у Фатимы не хватало смелости.
— А куда уехал Самигулла-агай? — полюбопытствовала девушка и покраснела. Вопрос ей самой показался и неуместным, и слишком ясно намекающим на того, кто её интересует.
— Всё туда же: за лубом, — отозвалась Салиха, принявшаяся мыть посуду. Она ополоснула большую деревянную чашу, предназначенную для супа, выставила её на крышу летней кухни сушиться на солнышке и, вернувшись, заглянула в котёл.
— И где он до сих пор бродит? Всё нет его и нет, а уже полдень, — пробормотала Салиха.
— Это ты о ком?
— Так Сунагат же у нас гостит, с завода пришёл. Собрался давеча порыбачить на Узяшты и вот до сир пор не возвращается.
Она сказала это бесстрастно, будто сообщая новость какой-нибудь старушке-собеседнице. Но Фатиме от её слов стало жарко, она снова густо покраснела.
Салихе невдомёк, что девушка волнуется, что в сердце у неё словно бы образовался какой-то комочек — уже в тот день, когда Сунагат пришёл в аул и окликнул её у речки. И не рассосётся этот комочек, пока они не объяснятся друг с другом. Фатиме хочется объясниться поскорей, потому что Сунагат вернулся в аул ненадолго. Может быть прогостит с месяц и опять уйдёт на свой завод. «Если не успею, не поговорю с ним наедине, буду сожалеть всю жизнь», — думает Фатима.
— Ну, дай чугунок, да пойду я… — сказала девушка, и в этот момент в летнюю кухню вошёл Сунагат с рыбой на кукане в одной и подсачком в другой руке.
— Зачем так спешить, или дом ваш горит? — повторил он, улыбаясь, слова, сказанные утром Фатимой.
— Да не горит…
— Раз не горит, посидела бы ещё.
— Я и так уж сколько времени просидела тут!
— Где это видано, чтобы человек из-за рыбы пропадал до сих пор! — пожурила племянника Салиха. Она насыпала в самовар горячих углей, поставила трубу и — то ли просто по своим делам, то ли почувствовав, к чему клонится разговор молодых, — вышла во двор.
— Мастурэ-у! — позвала она девятилетнюю дочь. Та не откликнулась. Прикрыв глаза от солнца ладонью, Салиха глянула на улицу, но дочери не было видно. — Ну что это за ребёнок! Ничуточки дома не посидит, ничуточки! Не успеешь моргнуть, как исчезает. Надо ж уродиться такой быстроногой! А сестричка в люльке плачет… Погоди, непоседа, я тебе ещё пересчитаю рёбрышки! — пригрозила Салиха и ушла в дом.
Сунагат с Фатимой остались вдвоём и растерялись. Никто не решался заговорить первым. Неловкое молчание затягивалось.
— Как много наловил ты рыбы! — сказала, наконец, Фатима.
— Да толком не клевала.
— Ты же давеча рыбу ребятишкам раздавал. Если б не клевала, не раздавал бы.
— А ты видела, что ли, как я раздавал?
— Да уж видела…
— Как это у тебя получается: всё-то видишь, всё-то слышишь? — засмеялся Сунагат, напоминая об утреннем разговоре.
Фатима не ответила. Она сидела на нарах, склонив голову. Сунагат видел дуги её чёрных бровей, а глаз не видел и не догадывался, что девушка прячет в них улыбку.
Фатима была рада этой встрече и могла бы без конца смотреть на Сунагата, любоваться им, если б не мешала девичья застенчивость. Она и пришла-то сюда в надежде на эту встречу, её просьба одолжить чугунок — лишь уловка. Когда по улице бежали радостные ребятишки с рыбками в руках, кто-то полюбопытствовал, как это они наловили столько. «Сунагат-агай дал!» — сообщили мальчишки. Услышав это, Фатима спустилась к речке, спряталась в кустах и понаблюдала за Сунагатом. У неё не было намерения вступать там в разговор, это выглядело бы неприлично. Ей доставляло удовольствие просто смотреть на Сунагата.
А сейчас Сунагат стоит перед ней, прислонившись к косяку, но она лишь изредка мельком взглядывает на него. Невысказанное сковывает их обоих.
То, что Сунагат так и не дождался её у речки, расстроило парня. Шёл он домой невесёлый. Неожиданно застав Фатиму в своей летней кухне, он и обрадовался, и растерялся. Подумал, что заглянула она по какой-то житейской надобности и немедленно уйдёт. Но собравшаяся уходить Фатима всё ещё сидит на краешке нар, а тётка нашла предлог, чтобы оставить их с глазу на глаз. Может быть, неспроста всё это? «Не сговорились ли они?» — мелькнула мысль у Сунагата.
Как бы там ни было, он должен решиться — сказать ей… Недаром говорится, что решительный может глотать камни.
— Фатима… Фатима… — выдавил он, маясь от того, что не может сказать заветные слова. В горле у него вдруг пересохло, к щекам прилила горячая кровь, сердце забилось гулко — вот-вот выскочит из груди.
— Фатима… знаешь что… — продолжал он, стараясь унять нервную дрожь.
— Не знаю.
— Давеча ты всё знала, — через силу улыбнулся Сунагат и шагнул к девушке. — Фатима…
— Ты что? Не подходи… — заволновалась та.
— Я же люблю тебя, Фатима, — тихо сказал Сунагат.
— Ой, бессовестный!
Щёки её запылали, а сама… улыбается. Вроде бы обругала, но слово «бессовестный» показалось Сунагату таким ласковым, таким нежным, что он уже не сомневался: и она любит. Фатима, всё ещё улыбаясь, взглянула на него и метнулась во двор. Сунагат вытащил из кармана платочек, обтёр лицо. Он весь взмок, словно выдувал стекло в знойном цехе.
Салиха, заметив в окно пробежавшую к воротам Фатиму, вышла из дому. Она догадывалась, что в летней кухне что-то произошло, но виду не подала. И Сунагат старался держаться так, будто ничего не случилось.
— Апай, поджарь-ка мне эту рыбу, — попросил он.
Салиха сняла рыбу с кукана и принялась соскабливать ножом чешую.
— А Фатима давно ушла? — спросила она, прикинувшись ничего не ведающей.
— Да сразу вслед за тобой и ушла.
— Уж не связываются ли ваши волосы [67]? Ну-ка, скажи правду!
— Как же их свяжешь, ведь ты не принесла три волоска, которые я просил, — отшутился Сунагат.
— Коль полюбил и горишь желанием жениться на Фатиме, я скажу ей. Сказать?
— Что ж, скажи… — смущённо дал согласие Сунагат.
Заявилась домой мокрая до пояса Мастурэ, прервала беседу.
— Ты где пропадаешь, гуляка, а? — накинулась на неё мать.
— Мы плотвичек ловили…
— То-то сухого места на тебе нет! Иди, понянчи сестрёнку, изревелась в люльке…
Мастурэ побежала в дом.
Во второй половине дня Сунагат решил сходить искупаться на Долгий плёс. Было знойно, душно.
Он неторопливо направился по берегу вверх по течению Узяшты. Под ногами в траве неумолчно стрекотали кузнечики, на каждом шагу они брызгами разлетались в разные стороны. У реки еле заметно тянул ветерок. Но его было достаточно, чтобы листья осокорей непрерывно трепетали и шумели. Иные листочки даже переворачивались, открываясь на миг серебристо-белой стороной, и оттого казалось, что на зелёных кронах мельтешат вспышки. Речка текла здесь степенно, плавно покачивая ветки склонившихся к воде кустов ивняка. Под сенью уремы было чуть сумрачно, а залитое солнечным светом зеркало плёса ослепительно сияло. В одном месте речка у низкого берега заросла кувшинками. Над широкими листьями кувшинок стремительно проносились стрекозы. Чуть дальше по галечнику важно ходили трясогузки. Вдоль речки летала одинокая чайка, — должно быть, высматривала добычу… Всё это отмечал про себя Сунагат, стосковавшийся на заводе по родной природе.
Ему хотелось встретить здесь кого-нибудь из сверстников, в первую очередь, Зекерию. Но попадались на пути только чернопятые мальчишки: одни удили рыбу, другие ловили для насадки кузнечиков, прихлопывая их тюбетейками. Двое мальцов, лёжа наполовину на суше, молотили ногами по воде. Видно, боялись заходить глубже. Сунагат, присев на берегу, с удовольствием понаблюдал за ними. Ребятишки ему нравились. И вообще настроение у него было приподнятое, он готов был сегодня обласкать каждого встречного. «Поженимся с Фатимой — и у нас будут такие мальцы», — размечтался он.
