— Как же так? — вопрошал он себя. — Как Андрей мог так поступить с моим братом? Ведь мы с детства дружили друг с другом, самыми близкими приятелями были, родственниками, почти родными...
Вечером заговорщики собрались в доме Петра, зятя Кучковичей, который жил тихо и незаметно в Боголюбове. Пришло около двадцати человек, в их числе Яким и Улита Кучковичи, Анбал, которого князь назначил ключником своего дворца, Ефим Мойзович. Рассаживались по скамейкам, хмурые и подавленные. Долго молчали, не решаясь начать разговор.
Наконец один из заговорщиков, боярин Иван, произнёс дрожащим голосом:
— Что будем делать? Заговор раскрыт, руководителя нашего казнили. Куда бежать, где скрываться?
Поёрзав на скамейке, ему ответил Пётр:
— В Рязань надо подаваться. Мне Фёдор говорил, что тамошний князь Глеб на нашей стороне. Приютит и защиту даст.
— Да, только к нему... И бежать недалеко, через Оку и — на Рязанщине... Нынче ночью, пока не поздно... — загомонили остальные.
И тут взорвалась Улита, бывшая жена Андрея Боголюбского:
— Вы что — не мужики? Что слюни распустили? От страха совсем разум потеряли? Куда побежите? Да вас князь Андрей в два счета по дороге всех переловит! А не переловит, прикажет князю Глебу выдать на расправу Неужто забыли, что князь рязанский под рукой Андрея ходит?
— Так что же нам делать? — раздался голос от порога.
— Убить Андрея, пока не поздно!
Ничто не влияет на мужчин сильнее, чем крик или слёзы женщин. Они подстёгивают хлеще хлыста. Так подействовал и резкий голос Улиты. Мужчины подняли головы, а Яким встал и проговорил:
— Улита права. Андрей убил моего брата, он и нас скоро предаст казни. Надо идти во дворец и прикончить его!
— Но князь наверняка вооружён, — вмешался боярин Иван. — А сражаться он умеет, я видел его в бою несколько раз. Говорят, у него меч, перешедший от святых князей Бориса и Глеба, он защищал его от смерти не единожды.
— Я пойду во дворец и выкраду меч, — сказал Анбал. — У меня все ключи, и мне это нетрудно сделать.
Так и решили. Анбал ушёл, а остальные дождались ночи и отправились на убийство. Ночь была звёздной, но безлунной, дома стояли тёмные, мрачные. Таясь тенями, прокрались ко дворцу. Подошли ко дворцовой башне, вход из неё вёл в жилые покои князя. И тут остановились.
— Не могу дальше, — простонал Иван.
— Чего не можешь? — хриплым голосом спросил его Пётр.
— Боюсь...
— Экий ты, — начал было Яким, но его перебил Иван:
— Глотнуть бы для храбрости.
— Недалеко винный погреб, — сказал Анбал, присоединившийся ко всем возле дворца.
— Тогда пошли, — скомандовал Пётр.
В погребе Анбал зажёг свечу. Заговорщики налили себе по кружке вина, выпили, не закусывая. А затем поодиночке, не говоря ни слова, вошли в башню и остановились перед дверью, ведущей в караульное помещение.
— Здесь охрана, — тихо проговорил Анбал. — Спят, наверно.
— Много их?
— Трое сегодня.
— Прокопий среди них?
— Тут он.
Ворвались дружно, повязали спящих, в рот сунули по кляпу, чтобы не позвали на помощь. Затем по каменной лестнице, расположенной в башне, тихо двинулись на второй этаж. В призрачном свете виднелись какие-то рисунки, но заговорщикам было не до них.
Поднявшись на второй ярус, стали красться по сводчатому коридору, вымощенному майоликовыми плитками. Коридор упирался в опочивальню князя и был довольно узок, поэтому толпа заговорщиков растянулась по всей его длине. Наконец передние оказались перед закрытой дверью.
— Что делать? — шёпотом спросил Пётр.
— Надо позвать князя, — так же тихо ответил Яким.
— Тогда зови.
— Мне нельзя, он мой голос знает. Покличь ты.
— А как?
— Как будто ты Прокопий, — подсказал Анбал. — Прокопию он доверяет и откроет.
— Ладно, попробую, — проговорил Пётр и легонько постучал в дверь.
В горнице сначала было тихо, потом послышалось движение, и Пётр стал звать:
— Господине, господине!
— Кто есть? — спросил хриплым спросонья голосом Андрей.
— Прокопий.
Наступило короткое молчание, потом князь проговорил сердито:
— Нет, паробче, ты не Прокопий!
Тотчас за дверью что-то упало, загремело, видно Андрей искал оружие, потом послышалась негодующая брань.
И тогда заговорщики навалились на дверь. Она оказалась дубовой, добротно сделанной и не поддавалась. Тогда откуда-то принесли бревно, несколькими ударами разнесли её в щепы и ворвались вовнутрь. В окно падал мерцающий свет звёзд, виднелась фигура князя. Передние бросились на него, но Андрей, сыпя проклятия, сокрушающим ударом кулака сбил первого нападавшего и нанёс удар в лицо второму. Но за это время в горницу вбежали другие, и Анбал саблей рассёк князю левую ключицу. Вгорячах не почувствовав боли, князь правой рукой врезал горцу в скулу, тот хрюкнул и улетел в угол. Но на него посыпались беспорядочные удары мечами и пиками. Толкаясь и мешая друг другу, убийцы свалили наконец князя на пол и стали истязать лежачего, пока тот не перестал двигаться. Наконец отступились. Пётр, вытирая пот со лба, проговорил устало:
— Всё кончено. Выходим.
Некоторое время Андрей лежал неподвижно, затем пришёл в себя и, постанывая, поднялся на ноги. Постоял, придерживаясь за стены, а потом побрёл по коридору, спустился вниз по лестнице и оказался на площади. Там он задержался на некоторое время, глядя в небо и стараясь окончательно прийти в себя. Наконец двинулся вокруг башни, пока силы не оставили окончательно. Тут он опустился на землю, громко стоная от невыносимых болей.
Этот стон услышали заговорщики.
— Князь подаёт голос! — присев от ужаса, проговорил Пётр.
— Не может быть, — возразил ему Анбал.
— Он. Больше некому!
— Может, кто-то из охранников? — сделал предположение Яким.
— Мы их крепко связали, лежат. Я на обратном пути заглядывал в караульную.
— Тогда глядите вокруг! — скомандовал Пётр.
Однако князя нигде не было. Заговорщики поднялись в горницу Андрея, там было пусто. Страх придал силы убийцам. Они кинулись обратно, выбежали на площадь и стали искать в разных направлениях. Наконец кто-то из них догадался зажечь свечу и по кровавому следу нашёл князя. Тот лежал на земле, прислонившись к башне. Сознание ещё не оставило его. Он видел, как к нему метнулись тени, стали наносить удары. Пётр отсёк князю руку, другие прикончили его.
За окном уже занимался рассвет. Протрезвевшие от совершённого преступления, убийцы вновь отправились в медуницу и выпили вина. Затем вернулись в караульное помещение и умертвили Прокопия.
А потом все скопом бросились грабить княжеское добро. Они набрали золотых гривен, драгоценных камней, жемчуга, доспехов, погрузили на своих коней и отослали к себе по домам. Сами же поспешили собрать княжеских слуг, и Мойзич сказал им:
— Слушайте нас, слуги! Если сюда придёт дружина владимирская, то не станут разбираться, кто виноват, а кто нет: всех убьют! А посему будем заодно.
Слуги, испугавшись, встали на сторону заговорщиков. Они так поступили ещё и потому, что им разрешено было грабить княжеское имущество.
Вслед за тем Пётр и Яким Кучкович послали к владимирцам. Они известили их о смерти князя и велели передать им: «Если кто из вас, владимирцев, что-нибудь помыслит на нас, то мы с теми покончим. Не у нас одних была дума, и ваша есть в одной думе с нами».
Испуганные владимирцы отвечали:
— Кто с вами в думе, тот с вами пусть и будет, а наше дело сторона.
Вслед за тем городская чернь бросилась грабить дом князя Андрея.
Тело Андрея Боголюбского в это время валялось в огороде непогребённым. Его нашёл верный княжеский слуга Кузьма Киевлянин и стал плакать над ним. К нему подошёл один из убийц, Анбал. Кузьма, взглянувши на него, сказал:
— Анбал, вражий сын! Дай хоть ковёр или что-нибудь подостлать и прикрыть господина нашего.
Но Анбал лишь расхохотался:
— Ступай прочь! Мы хотим выбросить его собакам.
— Ах ты, еретик! — стал попрекать его Кузьма. — Да помнишь ли, в каком платье ты пришёл сюда? Князь одел и обул тебя. Теперь ты стоишь в бархате, а князь нагой лежит. Прошу тебя честью, сбрось мне что-нибудь.
Устыжённый Анбал бросил слуге ковёр и плащ. Кузьма обернул тело убитого, поднял его и, сгибаясь под своей ношей, отнёс в церковь.
Но там все были пьяны, встретили Кузьму насмешками:
— Князю уже не поможешь. Брось его тут в притворе. Вот нашёл себе печаль возиться с мертвяком!
Кузьма положил тело Андрея в притворе и стал причитать над ним:
— Уже тебя, господин, и холопы твои знать не хотят. А прежде, бывало, гость придёт из Царьграда или из иных сторон Русской земли, а то хоть латинян, христианин ли, поганый, ты, бывало, скажешь: поведите его в церковь и на палаты, пусть видят всё истинно христианское! А эти не пускают тебя и в церковь положить.
