А в Киевском военном округе, на танкоремонтном заводе, был налажен ремонт тысяч частных автомобилей. Командование округа себе карманы миллионами набивало, а умельцы, которые эти машины ремонтировали, каждый вечер увольнение получали. И все были довольны – и генералы, и умельцы, и потребитель. И качество работы было отменным. Жаль, прикрыли лавочку, негде теперь в Киеве «Жигули» отремонтировать.
Но даже если бы умельцы и не получали никакой мзды, все равно их труд был бы весьма производительным, ибо плавать весь день в бассейне или гонять теннисный мячик куда приятнее, чем в жаре и в грязи рыть окопы полного профиля; или рисовать сатирическую стенгазету в теплой каптерке намного приятнее, чем менять танковые гусеницы на морозе, это экспериментально доказано. Но все они, кроме всего прочего, получают бесчисленные отпуска и увольнения, за счет других, конечно. От них-то идет разложение армии (это не единственный источник, и не самый главный, но один из основных). Идет, допустим, совершенно пьяный, грязный, нестриженый солдат по городу, патрули сторонятся: это, кажись, личный краснодеревщик комдива, а вон тот, тоже пьяный, кажется, личный землекоп начальника штаба дивизии, бассейн ему персональный роет. Этих лучше не трогать, лучше с ними не связываться!
Но вернемся к нашему сержанту, с которого мы и начали этот рассказ. По профессии он был ювелиром, причем ювелиром потомственным. Пришел он в армию сразу со своим инструментом, с пилочками, маленькими тисками, щипчиками. Явление, когда молодые парни приходят в армию сразу со своими гитарами и балалайками, с кистями и полотном – повальное. Советский народ давно понял порядки, царящие в нашей родной армии, и потому напутствует своих сыновей – талант свой раскрывать сразу же, с первого дня.
Талант он продемонстрировал сразу, как попал в наш учебный танковый полк. Забрали его куда-то в клуб и приказали сделать сувенир – маленький серебристый танк, в подарок какому-то председателю комиссии. Записали же его в мой учебный взвод; через полгода я должен был из него сделать отличного сержанта, командира танка «Т-62». Так за свою службу я его и не видел. Из 30 человек во взводе у меня таких семеро было; правда, шестеро других – художник, скрипач, пианист и три спортсмена, – были приходящими, то есть иногда раз в неделю, а то и два раза они появлялись во взводе, и я их сумел кое-чему обучить.
Курсант Зумаров не появился и на выпускной инспекции, да и куда ему: он танки видел только игрушечные, те, что вырезал из бронзы и органического стекла. Проверку за него сдавал командир полка, все что-то с комиссией шептался. В результате стал Зумаров отличником, присвоили ему звание сержанта и оставили в нашем же полку командиром отделения, готовить новые кадры командиров танков. Назначен он был командиром отделения в мой же взвод, но и позже я его никогда не видел.
Не подумай, читатель, что только у меня были проблемы с «мертвыми душами» – все командиры взводов имели по шесть-семь мертвяков. Тут распределение справедливое – никто не обижен! Так мы и готовим кадры для родной армии. Приезжает такой командир танка – недоучка – из учебного полка в боевой и сразу заявляет: я не командир, я – вокалист. В полку, конечно, рады, тебя-то нам и не хватало! Так и командует танком наводчик, а вокалист знай себе арии из опер распевает. Все довольны. Лучших же умельцев, вроде нашего ювелира, учебный полк ни за что не отдает в боевые войска, оставляет у себя под любым предлогом, чаще всего под видом инструкторов.
А сержант-инструктор Зумаров тем временем был подмечен командиром дивизии, а затем и командующим армии и передвинулся вначале на дивизионный уровень, а затем и на армейский. Возможно, пошел бы и выше, да патрули задержали, да еще и в другом округе.
После первого разговора с военным дознавателем я уж было решил, что второго разговора не будет, ибо о сержанте я совершенно ничего не знал: ни на каком уровне он сейчас находится, ни кто его настоящий командир, ни то, сколько раз в неделю его отпускают в увольнение. Но разговор второй все же состоялся.
– Где его присяга?
– Не могу знать!
Я и вправду знать этого не мог.
Дело в том, что каждый советский солдат после месяца первоначальной подготовки приводится к присяге. Это может быть сделано только после того, как солдат первый раз стрелял из своего оружия. Присяга для каждого солдата печатается на отдельном листе, и под ее текстом он расписывается; это делается для того, чтобы этот отдельный лист всегда можно было вложить в его уголовное дело.
Когда весь учебный взвод впервые поехал на стрельбище перед принятием присяги, Зумаров выпиливал свой первый танк.
– Ничего, – сказал командир полка, – поедешь со следующим взводом.
Затем полковой командир, видимо, забыл вовремя распорядиться, у него вон сколько проблем! А я как непосредственный начальник тоже не мог проконтролировать. Мне было сказано – не соваться не в свое дело. Я и не совался. Да и не было у меня возможности соваться.
Теперь же Зумаров, как выяснилось, не был ни сержантом, ни даже солдатом. И под военную юрисдикцию он тоже не подпадал: не принял присяги – значит, и нельзя военными законами судить, а по гражданским законам он ничего плохого не сделал, просто на несколько дней из одного города уехал в другой город. Конечно, и все полтора года, что он провел в армии, ему тоже нельзя было засчитывать, ибо срок службы в армии исчисляется со дня принятия присяги. Тут уж Зумаров мог поднимать скандал: знать ничего не знаю, я пришел в армию и честно служил, а почему вы не привели меня к присяге? Это не моя забота, а ваша!
Скандал разгорался, и его надо было немедленно пресечь, ибо пострадать могли не только мелкие пешки вроде командира полка, но и кое-кто повыше. Скандал замяли на уровне Киевского военного округа. Там нашли компромисс. Зумарову оставалось служить еще больше года, а ему предложили демобилизоваться немедленно, по состоянию здоровья. Зумаров компромисс принял. В Москву же сообщили, что в Омске был действительно задержан сержант Киевского округа Зумаров, но он уже не строевой сержант, а демобилизованный досрочно. Комиссованный сержант страдает расстройством памяти и оттого не предъявил патрулям соответствующие документы.
Везет Зумаровым, жаль только, что слишком их много в несокрушимой армии.
Штаб Ленинградского военного округа
1969 год
– Ключик?
– Товарищ рядовой, во-первых, застегнитесь, перед вами подполковник, дежурный по штабу округа.
Рядовой никак не отреагировал на слова подполковника.
– Ключик, – спокойно повторил молодой солдат с широким крестьянским лицом, в котором, однако, светилось столько превосходства и презрения, что дежурный даже не решился употребить в отношении нахального солдата полноту своей почти неограниченной власти.
Дежурный по штабу округа есть существо высшего порядка. Завидев его издали, любой офицер невольно подтягивается, машинально поправляя портупею и козырек фуражки. Сейчас перед дежурным стоял совсем молодой солдат, которому положено трепетать перед любым ефрейтором, и совершенно не реагировал на замечания дежурного.
– Ключик, – повторил солдат, явно смакуя ситуацию. Он нарочно не говорил, какой ему нужен, да и сам ключ называл вопреки уставам ключиком, что в отношении между солдатом и офицером категорически недопустимо.
В этот момент в помещении дежурного по штабу появился майор с красной повязкой на левом рукаве – помощник дежурного. Мгновенно оценив ситуацию, майор вдруг заискрился лучезарной улыбкой и, всем телом рванувшись к громадному сейфу, открыл рывком его массивные створки. Из сотен ключей, хранящихся там, он безошибочно выхватил один и, угодливо улыбаясь, протянул его надменному солдату. Тот брезгливо двумя пальцами взял ключ и, смерив дежурного по штабу презрительным взглядом, не спеша повернулся и, плюнув мимо урны, стоящей в углу, вышел из комнаты, сильно хлопнув дверью.
Оскорбленный до глубины души, дежурный побелел от ярости.
Повернувшись к майору, разделяя каждый слог, он медленно спросил:
– Товарищ майор, кому и какой ключ вы посмели выдать без моего разрешения?
– Да это Миша, товарищ подполковник, – примирительно сказал майор.
– Какой ключ вы выдали?
– Ключ от кабинета первого заместителя командующего округом.
– Да вы… Да вы… Да вы понимаете… Вы читали инструкцию?.. Там же в кабинете государственные секреты… Только старший адъютант или офицер по особым поручениям имеют право…
– Но это же Миша…
– Знать не хочу никакого Миши, пойдете под арест вместе со своим Мишей! Только старший адъютант или офицер по особым поручениям могут взять ключ, но после того, как сам заместитель командующего распорядится, а эти офицеры дважды распишутся за ключи, а пропадет что… Сдайте пистолет и патроны… – Подполковник обернулся ко мне. – Начальник караула! Арестовать этого Мишу и майора…
