– Где Гудзон? – спросила она.
– С ним все хорошо.
– Хочу на него взглянуть, – прошептала она.
– Тебе нельзя, – сказал я.
Она, похоже, погрузилась после этого в забытье. Когда рассвело, я встал и ненадолго вышел, чтобы вдохнуть свежего воздуха и посмотреть на небо. Оно было чистым. На востоке сияла утренняя звезда.
Вернувшись, я обнаружил, что Наоми скончалась.
В дни после похорон Босс с Госпожой были очень добры ко мне. Босс постарался загрузить делами и меня, и Гудзона. Он правильно поступил. Что касается Госпожи, то говорила она мало, но было ясно, что она крайне потрясена казнью мингера Лейслера.
Однажды, когда я работал во дворе, Госпожа подошла и встала рядом. У нее был печальный вид. Чуть выждав, она спросила:
– Вам хорошо жилось с Наоми?
И я сказал, что да, хорошо.
– И вы не ругались?
– Сло́ва друг другу поперек не сказали, – ответил я.
Она помолчала какое-то время, потом сказала:
– Жестокие слова – ужасная вещь, Квош. Порой ты о них сожалеешь. Но слово не воробей, вылетит – не поймаешь.
Я не знал, что на это сказать, вот и продолжил работать. Постояв еще немного, она кивнула своим мыслям и ушла в дом.
В том же году Госпожа взяла взамен Наоми новую рабыню, – по мне, так ей вздумалось, будто мы можем сойтись. Та была неплохой женщиной, но ладили мы с ней хуже, и, правду сказать, я сомневался, что кто-нибудь сможет заменить Наоми.
Юный Гудзон был мне великим утешением. Мы остались вдвоем и много времени проводили вместе. Он был красивый мальчик и хороший сын. Он никогда не уставал от реки. Упросил матросов научить его вязать узлы. По-моему, он умел завязать веревку всеми мыслимыми способами. Умел даже делать узоры! Я научил его всему, чему мог, и сказал, что когда-нибудь, если Босс снизойдет, мы станем вольными. Но я говорил об этом мало, так как не хотел поселить в нем ни лишних надежд, ни мучительного разочарования из-за моей неспособности добиться свободы быстрее. Я всегда радовался, если он шел рядом. Часто, беседуя с ним на ходу, я клал руку ему на плечо, а когда он подрос, то тоже иногда тянулся и клал свою на мое.
Правда, для Госпожи это были трудные времена. Она еще оставалась красивой женщиной. Ее соломенные волосы поседели, но лицо изменилось меньше. Однако на нем в те нелегкие годы появились морщины, и в минуты печали она выглядела старухой. Ничто ее не устраивало, все было не по ней. И это потому, что, хотя большинство горожан по-прежнему говорили по-голландски, английских законов с каждым годом становилось все больше.
Потом англичанам захотелось господства своего вероисповедания – они называли его англиканством. А губернатор заявил, что не важно, в какую ты ходишь церковь, – все равно плати англиканским священникам. Это разозлило многих, особенно Госпожу. Но некоторым пасторам до того хотелось угодить губернатору, что они не жаловались и даже предложили разделить свои церкви с англиканами, пока те не построят своих.
По крайней мере, у нее была семья. Но Босс, хотя ему перевалило за шестьдесят, был постоянно занят. Поскольку война короля Вильгельма с французами все длилась, не убавлялось и приватиров – ими-то и занимались Босс с мистером Мастером. Иногда Босс отправлялся за шкурками вверх по реке. Однажды он отбыл с мистером Мастером в Виргинию, что дальше по побережью.
Госпожа часто навещала внуков в доме Яна, находившемся неподалеку. И с Кларой ей тоже было легче. Но Клары часто не бывало дома, и мне сдается, что Госпожа чувствовала себя одиноко.
Однажды летним днем, вскоре после того, как Босс и мистер Мастер вернулись из Виргинии, вся семья собралась на обед. Пришли и Ян с женой Лизбет, и их дочки, и мисс Клара. Прислуживали мы с Гудзоном. Все находились в приподнятом настроении. И в самом конце трапезы, когда мы только подали мадеру, мисс Клара встала и сообщила, что хочет сделать объявление.
– У меня есть добрые новости, – сказала она, обводя взглядом всю честную компанию. – Я выхожу замуж.
Госпожа пришла в крайнее удивление и спросила, за кого бы это вдруг.
– За молодого Генри Мастера, – ответила та.
Что тут скажешь – я тарелку держал, так чуть не грохнул. Что до Госпожи, то она посмотрела на мисс Клару, не веря ушам.
– Мальчишка Мастера! – вскричала она. – Он даже не голландец!
– Знаю, – отозвалась мисс Клара.
– Он намного моложе тебя, – напомнила Госпожа.
– В этом городе полно женщин, которые вышли за тех, кто моложе, – возразила мисс Клара и назвала имя богатой голландской леди, у которой было три молодых мужа.
– А с пастором ты говорила?
– С пастором незачем говорить. Мистер Смит поженит нас в англиканской церкви.
– Англиканской?! – Госпожа чуть не поперхнулась. – И его родня смеет этого требовать?!
– Это была моя мысль.
Госпожа как стояла, так и села, словно была не в силах поверить услышанному. Затем она посмотрела на Босса:
– Ты знал об этом?
– Слышал краем уха. Но Кларе уже за тридцать, и она вдова. У нее своя голова на плечах.
Тогда Госпожа повернулась к сыну и спросила, знал ли он.
– В общих чертах, – сказал тот.
После этих слов Госпожа обмякла на стуле.
– Было бы любезнее, если бы кто-нибудь просветил и меня, – сказала она тихо.
– Мы точно не знали, – ответил Ян.
– Это не так уж плохо, Грет, – бодро заявил Босс. – Генри – славный малый.
– Итак, Клара, – продолжила Госпожа, – ты рада-радешенька выйти за англичанина и оставить свою Церковь. Это для тебя пустяки?
– Я люблю его, – ответила Клара.
– Это пройдет, – сказала Госпожа. – Тебе известно, что в английском браке ты будешь почти бесправна?
– Я знаю закон.
– Клара, ты не должна принадлежать мужу. Голландки свободны.
– Меня это не волнует, мама.
Какое-то время все молчали. Госпожа уставилась в стол.
– Я вижу, – наконец заметила она, – что моей семье нет до меня дела. – Она кивнула. – Вы все заодно с Мастером. – Она повернулась к мисс Кларе. – Желаю счастья.
Позднее в том же году их обвенчал мистер Смит, английский священник. Госпожа отказалась идти на службу. Никто не удивился. Многие из ее друзей-голландцев испытали бы те же чувства. Когда Босс вернулся, она сидела в гостиной мрачнее тучи. Он же был совершенно доволен и, как я видел, успел пропустить пару-другую стаканчиков.
– Не кручинься, дорогая, – сказал он. – И без тебя было неплохо.
Я тоже бы жил довольно счастливо, когда бы не желание моего сына Гудзона отправиться в море. Он постоянно донимал меня этим, а Босс был целиком на его стороне. Мистер Мастер заявил, что возьмет Гудзона хоть сейчас, и Босс не отдал его мистеру Мастеру лишь потому, что знал о моем нежелании, равно как и о том, что у меня не было ничего, кроме сына.
– Ты дорого обходишься мне, Квош, – сказал он – и не шутил.
Однажды мистер Мастер явился к нам в обществе шотландского джентльмена по имени капитан Кидд. Тот был приватиром, женившимся на богатой вдове-голландке. Крепкого сложения, держался он очень прямо. Лицо у него было загорелое и обветренное, но он всегда носил изящный парик и без единого пятнышка крават[17], а еще – роскошный синий или красный камзол. Госпожа назвала его пиратом, но денег у него теперь так много, что он сделался весьма уважаемой фигурой, был дружен с губернатором и всеми зажиточными семействами. Мистер Мастер расписал ему, как юный Гудзон умеет сплести любой узел, и заставил Гудзона показать, а капитан остался весьма впечатлен.
– Этот ваш маленький раб, ван Дейк, он морю принадлежит, – изрек он со своим шотландским акцентом. – Вы должны сделать из него моряка.
Затем он уселся в гостиной и принялся рассказывать Боссу разные басни о своих похождениях, да при Гудзоне, и после этого мне добрый месяц приходилось тяжко – до того размечтался о море мой сын.
За всю свою жизнь в этом доме я приучился к тому, что родня свободно общалась между собой. Если надо было сказать что-нибудь по секрету, то Босс и Госпожа уединялись и запирались, чтобы их точно не подслушали. Но вообще все высказывались свободно, особенно за столом, когда я прислуживал. Поэтому с годами я практически все узнал о семейном бизнесе или об их мнениях о событиях в мире.
Но однажды я услыхал кое-что, не предназначенное для моих ушей.
Моей вины в этом не было. За домом находился славный садик. В него открывалась дверь из комнаты, которую Босс приспособил под свой кабинет. Садик был очень уютный – как все голландские. Там росла груша и была разбита клумба с тюльпанами. А рядом на грядках росли капуста, лук, морковь, и цикорный салат, и кукуруза. У одной стены под навесом зрели персики. По молодости я не любил работать в саду, но теперь мне нравилось ухаживать за растениями.
Теплым весенним днем я трудился себе тишком неподалеку от окна кабинета Босса, которое было открыто. Я даже не знал, что Босс там, пока не услышал голос его сына Яна.
