бесшумно исчез.
— Подойди ближе, — мягко прозвучал голос князя.
Петр подошел.
— Я много слышал о тебе, Петр, и не буду задавать лишних вопросов. Вопрос один: мой шестилетний сын от рождения страдает тяжелой болезнью. В народе зовется она падучей. В медицинских книгах — эпилепсией. Знаешь ли ты эту болезнь?
— Знаю, ваше сиятельство.
— Можешь ты вылечить сына?
— Для того чтобы ответить вам, ваше сиятельство, на этот вопрос, мне нужно поглядеть на вашего сына.
— Осмотреть его?
— Нет. Осматривать его я не буду. Верю, что болезнь определена верно. Да ее и невозможно спутать с другими болезнями. Но мне нужно… не знаю, как сказать это вам… Нужно в душе почувствовать отношение к вашему сыну… Нужно знать, как он отнесется ко мне. Это очень важно.
Князь взял со стола колокольчик. Серебряный язычок мелодично ударил в серебряную стенку.
Открылась боковая дверь. Появился добродушный толстяк в ливрее, с седыми редкими бакенбардами и с тускло-голубыми старческими глазами.
— Приведите молодого князя.
Толстяк поклонился, попятился и скрылся за дверью.
Через некоторое время в комнате появился худенький мальчик с хорошеньким бледным личиком, с задумчивыми черными глазами, не по-детски серьезными и даже строгими. Он что-то сказал по-французски отцу и внимательно поглядел на Петра.
Князь привлек мальчика к себе, поцеловал в русую головку.
Ребенок вдруг высвободился от отца и смело подошел к Петру. Он остановился подле него и широко открытыми глазами долго глядел в его лицо, так долго, как это умеют дети, а потом спросил по-русски (он понял, видно, что перед ним не барин, а слуга, с которым не разговаривают на французском языке):
— Тебя как зовут? Ты ко мне пришел?
Петр не знал, как назвать себя. В деревне он сказал бы — дядя Петя. А здесь не положено.
— Зовут меня Петром.
— У меня в комнате икона святого Петра висит, — задумчиво сказал мальчик.
И ни отец, ни Петр не улыбнулись.
Петр опять был в затруднении — как называть ребенка, ведь здесь так нелепо с детских лет его величали «сиятельством».
— Ваше сиятельство, а вас как зовут?
— Меня? Аличка. Без всяких «сиятельств». Просто Аличка. Хорошо? Ты мне очень, очень понравился. Ты немного походишь на икону святого Петра. Сядь вон в то кресло, а я залезу к тебе на колени. Хорошо?
Петр вопросительно поглядел на князя. Тот кивнул головой. Казалось, он был рад этому мгновенному контакту сына с Петром, который, видимо, и нужен был этому странному лекарю.
Петр сел в светлое шелковое кресло и с удовольствием посадил на колени ребенка, с жалостью ощутив его невесомость.
— Знаешь, Петр, — доверительно сказал Аличка, — я болен. Поэтому я не такой, как все мои товарищи. Я вдруг ничего не помню. А потом у меня так сильно болит голова… И знаешь, мне всех жалко — и кошек, и собак, и слуг наших…
— А знаете, ваше сиятельство, — уже забывая о присутствии князя, отодвигая мальчика от себя и заглядывая в его страдальческие глаза, напоминающие ее взгляд, твердо и властно сказал Петр, — я и пришел для того, чтобы вас вылечить. Я не одного вот такого же вылечил. Только аккуратно надо пить лекарство, которое я дам.
— Я так и подумал, что ты пришел, чтобы меня вылечить. Сразу же так и подумал! — весело засмеялся, захлопал в ладоши Аличка и соскочил с колен Петра. — Я буду пить лекарство, даже если оно очень горькое. А скоро ты меня вылечишь?
— Скоро! — опять твердо сказал Петр и погладил ребенка по голове. — Очень скоро вы будете как все здоровые дети. — Голос Петра стал властным. — Не будет болеть голова. Никогда не будет и такого, словно бы вы ничего не помните. Все пройдет, ваше сиятельство, вы будете совсем, совсем здоровы. Вы верите мне? — А сам с горечью подумал, что травы-то нужной у него с собой слишком мало, а достать ее можно только в Ильинском, и для этого потребуется время.
— Я очень верю тебе, Петр. И я знаю, что ты меня вылечишь. Только бы поскорее!
Князь с изумлением смотрел на сцену, происходящую перед ним, и сам начинал верить в этого молодого колдуна, который обещал вылечить сына.
— А теперь идите играть, — на ухо сказал мальчику Петр, — а мне нужно поговорить с их сиятельством.
Аличке очень не хотелось уходить, и он только тогда решился оставить комнату отца, когда взял с Петра честное слово, что завтра тот придет и принесет лекарство. И они вместе будут кататься с горки на санках.
Назавтра, на рассвете, с письмом Петра к родным на лучших лошадях помчался посыльный князя в Ильинское, за травами.
А когда Петр уходил, князь сказал ему, протягивая деньги:
— Это пока. А если ты, Петр, вылечишь моего сына, я озолочу тебя. Понимаешь, озолочу!
Петр отвел руки за спину и ответил князю голосом с металлическими нотками:
— Спасибо, ваше сиятельство. Но я не доктор. А в народной медицине есть одна великая заповедь: если взять плату за лечение — оно не поможет.
Князь опустил руку. Гнев мелькнул в его лице и разочарование.
— Но потом, когда больной вылечится? — спросил он. — И уже не надо будет его лечить?
— Тогда… тогда видно будет, — ответил Петр. — Мне платой станет излечение вашего сына.
Князь отвел взгляд. Казалось, он получил незабываемый урок, узнав, что не все покупается на деньги, что для бедняка крепостного, которого он и за человека-то никогда не считал, иметь большие деньги не главное его желание.
Отказаться от такой суммы, которая сделала бы этого парня человеком среднего достатка?! Это представлялось князю невероятным, и ему было немного не по себе, потому что ставило его в какую-то не изведанную еще им в жизни
