его, Царьградского патриарха, русскому царю хотелось бы к себе залучить. Зачем? Об этом Иеремия не догадывался, судил по-своему: кому не интересно держать возле трона главу православной церкви. Как поднимет сие престиж русской церкви! Но что получит он, Иеремия, от принятия сана патриарха России? Благолепную и безбедную жизнь в древнем престольном Владимире. Слышал он об этом граде много похвалы: златоглавый, белокаменный Владимир когда-то с самим Киевом соперничал. А сегодня пришёл в упадок, как его, Иеремии, Царьградская церковь. Нет, на такую почесть Иеремия не мог согласиться.
— Будет на то воля великого государя, чтоб мне быть в его державе, я не отрекаюсь. Только мне во Владимире быть невозможно, потому что патриархи всегда при государе. А то что за патриаршество, коль жить не при государе. Аминь. — И патриарх перекрестился.
Годунов не убеждал Иеремию, не пояснял, какими благами он бы пользовался в Русском государстве на патриаршестве. Подумал, что сие угодно Богу и судьбе.
— Передам государю как сказано, святейший отец, — ответил Борис и расстался с Иеремией.
В пути до царского дворца Годунов подумал, что с юго-западной православной церковью России придётся разговаривать на другом языке, если пойдёт в раскол с Москвой. Решил Борис отправить в юго-западные воеводства грамоту, в которой будет прописано всё, что сказал царь Фёдор на Соборе в пользу Царьградского патриарха. Пусть там знают, что государь и Московская церковь проявили к Иеремии внимание и почтительность. С тем и пришёл Борис в царские палаты, доложил Фёдору, не исказив ни слова Иеремии. И добавил:
— Будет полезно, царь-батюшка, послать твою соборную речь воеводам западных и южных областей, чтобы знали: мы, как и они, едины в помыслах с Византийской первопрестольной церковью.
— Коль считаешь полезным для нашего блага послать грамоту воеводам с моим словом, делай, — согласился Фёдор.
Правитель был скор на исполнение царской воли. Через день во все города на юг и на запад от Москвы поскакали гонцы.
Пришло время очередного совета на Соборе. И снова на нём шла речь о Московском патриаршестве. Нынче царь первым начал разговор:
— Патриарх Иеремия вселенский на Владимирском и всея Руси патриаршестве быть не хочет. А если позволим ему быть в своём государстве и Москве на патриаршестве, где теперь отец наш богомолец Иов-митрополит, то он согласен. — Фёдор перевёл дух, чтобы сказать главное, к чему пришёл не по совету правителя Бориса, а своим умом, своим душевным порывом и преклонением перед святым саном Иова. В этот миг Фёдор пристально смотрел туда, где сидел его духовный пастырь-отец Иов. Ведь это он, высокочтимый Российский митрополит, был причастен к тому, что царь державствовал безболезненно и безмятежно. И всё православное христианство России утешалось спокойной и безмятежной жизнью. Ан нет, не смутится Фёдор от высокого чина Царьградского патриарха. Помнит он предания. Было на Руси неслыханное, когда в 1051 году после смерти митрополита-грека князь Ярослав без воли византийского императора и Константинопольского патриарха, собрав епископов, впервые ставит митрополитом всея Руси русского священника Иллариона из села Берестово.
Запомнил этот рассказ царь Фёдор, который услышал от Иова зимним вечером два года назад. И вот теперь настал его черёд сказать слово о первом русском патриархе, главе третьего Рима.
— Но это дело статочное, — продолжал Фёдор. — Как нам такого сопрестольника великих чудотворцев и достохвального жития мужа, святого преподобного отца нашего и богомольца Иова-митрополита от Пречистой Богородицы и от великих чудотворцев изгнать, а сделать греческого закона патриарха? А он здешнего обычая и русского языка не знает, и ни о каких делах духовных нам с ним говорить без толмача нельзя.
Воля царская, хотя и не выраженная до конца, стала всем ясной: не позовёт Фёдор на патриарший престол чужеземца. «Вот вам и блаженненький царь!» — мелькнуло у боярина Фёдора Мстиславского.
В Столовой палате ещё некоторое время стояла тишина. А потом будто ветер заиграл жёсткими листьями осин, заговорили бояре. Сказанное царём не всем пришлось по душе. До острого слуха Бориса донеслось имя Дионисия-грамматика, написавшего любезные всему русскому православию сочинения. Слышал Борис, как бубнил неподалёку от него престарелый боярин Салтыков: «В нонешнем году он оступился, от сана отлучён, да отмолил грехи!» — «Отмолил», — согласился с ним князь Василий Шуйский.
Борис смотрел на недовольных бояр с пониманием: не царю они супротивничали, а ему, Борису, зная, что он больше царя печётся об Иове, своём любезном друге. А он не прячет дружбы. И пусть противоборствуют. Только сила и власть пока в его руках. А вместе с царёвой властью — так и неодолима. Борис встал с кресла, которое находилось неподалёку от царского трона, но пониже. И сию же минуту шелест жёстких осиновых листьев сник, будто ветер, разбередивший их, улетел. Поклонившись Фёдору, Борис сказал:
— Мой государь-батюшка, позволь донести твою волю до патриарха Константинопольского, что нет ему места в Москве возле твоего трона.
— Дозволяю, правитель Борис, — ответил царь.
И тут встал князь-боярин Фёдор Мстиславский. Он поклонился царю, на Бориса исподлобья глянул, снова на царя глаза уставил.
— Государь-батюшка, раб твой Федька Мстиславский слово молвить хочет, — начал князь. — Какое таинство мы вершим, что не знаем, кому быть патриархом на Руси? Ежели мыслишь Иова, то скажи твёрдо. У нас свои козыри есть. — И Мстиславский сел.
— Будет другой соборный час, и всё узнаешь, князь Фёдор. Подумать надо, кому быть. А спешить — что людей насмешить, — ответил за царя Борис.
— Мы не куму выбираем, а того, кто наше сердце согреет, душу просветит, — поддержал правителя царь. Ему показалось, что Собор затянулся. Он встал и медленно, с опаской ступая больными ногами, покинул Столовую палату.
И тут бояре зашумели пуще прежнего. Даже осторожный князь Василий Шуйский показал характер.
— Чем не патриарх епископ Ростовский Варлаам? — спросил Василий Шуйский Бориса, вскидывая вверх острую бородёнку. Хитёр Шуйский. Всем показал, что наперекор может идти. Да проку от этого «перекора» мало. Борис согласился с Василием: «И он годится». Да высмотрел кого-то, чтобы от Василия уйти.
А митрополит Иов уже покинул Столовую палату. Ему всегда были неприятны споры бояр. Да и не спорили они, а сварились, забывая о всякой почтительности. Уходя, Иов шептал: «Господи Боже, непорочность и правота да охраняют меня, ибо я на тебя уповаю!»
Борис досадовал на бояр, которые потянулись за Дионисием и вместе с родом Романовых, Черкасских да Мстиславским хотели видеть на патриаршем
