Огорчали вести из Херсона. Клокачев появился там, чтобы ускорить постройку первого линейного корабля «Слава Екатерины», других кораблей. Из Петербурга выступил в поход капитан второго ранга Федор Ушаков. Он вел в Херсон колонну из 700 матросов Балтийского флота и 3 тысяч мастеровых для спешной работы на херсонских верфях. Когда в августе колонна пришла в Херсон, там свирепствовала чума. Ушаков не отступил. Люди жили у него в степи и строили корабли. Моровая язва косила людей подряд. В декабре скончался Клокачев. Подбодрить служителей в Херсон приехал светлейший князь. Бесстрашно вошел Потемкин в чумной госпиталь, презревая смерть…
В начале следующего года князь Потемкин, генерал-губернатор Екатеринославский и Таврический, удостоился звания генерал-фельдмаршала.
Приехав как-то внезапно в Севастополь, он не застал Мекензи. Тот окопался на своей дальней даче в Мекензевых горах, как успели прозвать их севастопольские обыватели. Потемкин не стал его ожидать и вызвал Сенявина. Слушая доклад флаг-офицера, Потемкин был приятно удивлен. На все вопросы отвечает толково, дотошно ведает о всех делах в Севастополе и на кораблях. «Молодец лейтенант. Смышлен, расторопен и, видимо, не робкого десятка», — подумал светлейший и припомнил, как ладно доставил и проводил он Шагин-Гирея на пристань в Петровскую крепость.
Посадив Сенявина с собой в коляску, Потемкин поехал по Севастополю. Слушая рассказ лейтенанта и глядя, как с ним здороваются офицеры, подрядчики и просто мастеровые, он наконец-то понял, что устройством здесь руководит флаг-офицер.
У подножия высокого холма над Южной бухтой Потемкин остановил коляску, вышел и стал карабкаться, цепляясь за кустарники, на вершину. Сенявин не отставал от него. Забравшись, Потемкин снял шляпу, расстегнул камзол и рубашку, вытер вспотевший лоб. Уперев руки в бока, широко расставив ноги, тяжело дыша, он несколько минут оглядывал открывшуюся панораму. Справа многочисленные холмы, курганы, предгорья постепенно переходили в едва различимые, окутанные дымкой горы. Слева холмы ниспадали террасами к песчаным берегам далекого Херсонеса. Внизу, совсем рядом, из-под ног уходила Южная бухта, сливаясь с Большой и многочисленными другими бухтами и бухточками Севастопольской гавани. Потемкин поманил Сенявина, стоявшего позади.
— Запомни, лейтенант, сие место должно быть столь сильно укреплено, что хотя бы неприятель и высадил на берегу превосходные силы, окружил крепость, а взять бы ее не смог. Должна быть она в состоянии противиться нападению, доколе из других пределов России не прибудут войска. Здесь Отечеству бастион супротив неприятеля будет славный со временем.
Спустившись вниз, он направился в Бахчисарай.
— Если по дороге не встречу Мекензи, передай ему, что остался доволен твоим докладом, — проговорил Потемкин перед отъездом, — камень и тес тебе пришлю. За гвоздями и железом пошли нарочного в Кременчуг, я распоряжусь.
Окрыленный Сенявин молодцевато подтянулся, чувствуя расположение светлейшего…
Осенью корабли эскадры салютовали первенцу херсонских верфей, семидесятипушечному кораблю «Слава Екатерины» под командой капитана первого ранга Марка Войновича.
Три года назад на Каспии Потемкин вызволил его из персидского плена, куда он попал из-за своей любви к авантюре и трусливости. Лучшего командира под рукой у князя не было, и Войновича определили на «Славу Екатерины». Одно Войнович делал искусно — умел заворожить самолюбивого князя безмерностью почтения и изысканной лестью, вознося заслуги его действительные и мнимые…
Минул год. У самого входа в Южную бухту неподалеку от приметного мыска загрохотал якорь, отданный пятидесятипушечным фрегатом «Святой Павел». Фрегат встал на якорь лихо, без суеты и излишнего шума. Капитан первого ранга Федор Ушаков отдал команду:
— Спустить шлюпки. Экипажу дозволено на два часа съехать на берег.
Фрегат не одну неделю пробыл в штормовом море, отрабатывал парусные и артиллерийские учения. Ушаков жестко спрашивал, но и по-отечески заботился о матросах. Сняв рубахи, они карабкались по крутым склонам, поросшим кустарником и диким кизилом, рвали ягоды и лакомились вволю.
Мекензи, не дождавшись доклада Ушакова, вызвал флаг-офицера:
— Вели сей же час снарядить катер да собери всех наших затейников. Поедем, потешим победителя чумы.
Главный командир Севастополя знал, что Ушаков сейчас в милости у светлейшего и удостоен императрицей ордена за успешную борьбу с чумой.
Едва матросы возвратились на фрегат, угостили ягодами командира, вахтенный доложил Ушакову:
— Катер с адмиральским флагом подходит к трапу!
Ушаков, застегивая сюртук, неторопливо вышел на шканцы.
На палубу, держась за поясницу, поднялся Мекензи. Приняв рапорт Ушакова, недовольно сказал:
— По уставу положено докладывать…
— Рапорт готов, ваше превосходительство. — Тут Ушаков почувствовал, что адмирал навеселе. Он протянул исписанный лист. — Уставом не определен срок такового.
— Ладно, ладно, — проворчал Мекензи, передал рапорт Сенявину и оживился, — хотя ты и виноват, а мы тебя потешим нашими забавами.
Пока Мекензи и Ушаков разговаривали, по трапу поднялись дудочники, гребцы, плясуны и матрос, одетый шутом. Расстелили на шканцах ковер, заиграли дудочники, зазвенел бубен, начались пляски, потом запели малороссийские песни, и пошла потеха с шутками. Любопытные матросы забрались на реи, выглядывали из-за надстроек, шкафута.
Ушаков поощрял и песни и забавы и сам играл на флейте. Но все хорошо вовремя, в меру, и поэтому он с нетерпением ждал, когда уедет адмирал…
Последние месяцы главный командир Севастополя любил частые празднества, готов был беспрерывно веселиться. Каждое воскресенье и торжественные дни сопровождались обильными обедами и балами. Ни свадьба, ни крестины без его присутствия не обходились и заканчивались обедом и танцами почти до рассвета…
Пока Мекензи забавлялся на юте, Сенявин незаметно отошел в сторону и направился на шкафут — закурить трубочку. Мало-помалу ему стали надоедать ежедневные утехи стареющего адмирала, и он старался хоть иногда отдохнуть от них. Не успел он выйти на шкафут, как откуда-то сбоку, из прохода, вынырнул вдруг матрос и почему-то дрожащим от волнения голосом произнес:
— Желаем здравия, ваше благородие!
Сенявин, кивнув, хотел было идти дальше, но, взглянув на матроса, остолбенел — перед ним, сияя физиономией, обрамленной огненно-рыжей шевелюрой, стоял Петруха Родионов.
— Ты как здесь очутился? — изумленно спросил Сенявин, разглядывая матроса.
За эти годы тот раздался в плечах, упитанную физиономию украшали лихо закрученные усы.
— С кораблем, вашбродь, на «Святом Павле» из Херсона, — все так же широко улыбаясь, доложил Родионов.
— Ну и ну, — покачал головой Сенявин, — поначалу Чиликин объявился, а нынче и ты возник. Будто ангелы вы с ним вдвоем, друг за другом летаете.
Пробегавшие мимо матросы удивленно поглядывали на разговаривающих. Сенявин поднялся на верхнюю палубу, поманил за собой Родионова и стал его расспрашивать.
— После службы на «Проворном» их высокоблагородие господин капитан Ушаков взяли меня в свою команду, и отправились мы в Херсон, — начал рассказ Родионов, — там нас чума прихватила, немало людей скосила навек. — Матрос перекрестился, а Сенявин вдруг вспомнил — многих не обошло смертное поветрие в Херсоне. Скончался боевой вице-адмирал Федор Клокачев, другие офицеры. Доходили слухи, что капитан первого ранга Войнович трусил, хотел сбежать оттуда и поступил бы так, если бы в Херсон не прибыл с командой матросов капитан второго ранга Ушаков. Он не дрогнул перед чумой, разумно оберегал матросов и начал постройку кораблей. Сама императрица благоволила за расторопность и отвагу к Ушакову…
— Но нас Бог миловал, ваше благородие, — прерывая размышления Сенявина, продолжал матрос, — теперь вот в канониры первой статьи меня произвели.
— Вижу, братец, что ты о службе радеешь, — похвалил Сенявин, — однако я слышал, что и капитан у вас отменный.
При этих словах подернутые синевой глаза матроса засветились.
— Точно так, ваше благородие, господин капитан почитай за отца родного, — не таясь, будто на духу выпалил Родионов и тут же спохватился.
Какая-то мимолетная тень, то ли неверия, то ли ревности промелькнула на лице лейтенанта…
— Твой дружок, Тимоха, — заговорил Сенявин первым, — тоже не плошает, он в эту кампанию произведен в подшкиперы и состоит в экипаже «Слава Екатерины».
Сенявин оглянулся. На юте тем временем смолкли песни, и веселая церемония закончилась.
— Ну, ступай, братец, мне пора. Да не забудь навестить Чиликина, — сказал на прощанье Сенявин.
