— Чинят, — не сдержался гончар.
— Не о том речь, Илья, — строго взглянул Онисим. — Царь Димитрий тоже блага сулил. А где он? Уж мы-то, московские, сами все видели. Кого сожгли да чей пепел в пушку забили?
— Дайте мне сказать, — заворочался вдруг Антип. — Я сам из той пушки палил. Я…
Но кузнец опустил свой кулак на голову дворянина, и Антип вновь притих.
— Житья подобру нет, — сказал Потап. — Задавили поборами, хочь мельницу бросай. Зерна не везут. Без работы сижу.
— А гончарня? — встрепенулся Илья. — Одно разорение.
— Молотом намаешься, — громыхал кузнец, — а сел за стол и зубы на полку.
— Что скажешь ты? — повернулся Болотников к писцу.
— Хожу как все, туго пояс затянувши.
— Тогда пошто мне вас уламывать? Подкрепитесь, а там и разговор начнем. — Болотников встал из-за стола.
И только он вышел на крыльцо, как увидел скачущих всадников, среди которых приметил Павлушу и Пашкова.
— Здравствуй, гетман! — лихо соскочив с коня, проговорил Пашков. — Звал?
Они прошли в соседнюю избу, где Болотников рассказал Истоме о ходоках. Закончив, спросил Пашкова в упор:
— Грамоты за красной печатью ты посылал?
По тому, как забегали глаза Истомы, понял — он! Пашков тоже почувствовал, не отопрешься. Посуровев, резко произнес:
— Я посылал. А что?.. Один черт — лишь бы в Москву войти. Там разберемся…
— От имени государя? — вспыхнул Болотников и схватил Пашкова за ворот. — Да как ты смел!
— Пусти, слышь… Худо будет.
Болотников разжал руки.
— Что делать? — хмуро проговорил он. — Ходоки на своем стоят — подавай им Димитрия.
Пашков помолчал.
— Коли хотят — покажем. — Он вдруг усмехнулся.
— Кого?
— Мало ли? Да хочь того молодца, что за мной прискакал.
— Павлушу?.. В уме ли ты, Истома Иваныч?
— А что?.. Молод, пригож. Покажем — и дело с концом.
— Тьфу! — плюнул с досады Болотников. — Да нешто в Москве царя Димитрия не знают? С мая-то, почитай, полгода прошло — государев лик не забыли. Поразмыслим лучше, как быть.
— Ты войску голова, ты и прикидывай.
— Ладно, — сказал Болотников, — пошли к ходокам. Ждут.
— Ты, Иван Исаич, один с ними управишься. Пошто мне с мужиками сидеть? Велика честь. — Истома вышел из избы и припустил со своими всадниками назад.
Болотникову пришлось сказать ходокам, что увидят москвичи царя Димитрия, но не сейчас. Потому как находился здесь, да отбыл… Куда? В Путивль. Соберет пополненье, воротится.
— Ну что ж, — молвил седовласый Онисим, — коли нету в войске Димитрия Иоанновича, дозволь откланяться. Спасибо за хлеб-соль. А мы в Москву подадимся, обо всем доложим.
— Скажите, зову я народ московский не стоять супротив меня. — Болотников всматривался в лица ходоков.
Взгляды у всех прямые, открытые. Лишь гончар Илья чуть голову потупил.
— Прощай, Иван Исаич, — поклонился Онисим.
За ним поклонились все ходоки.
— А ты пошто мнешься? — спросил Болотников у гончара.
— Дозволь у тебя остаться, — выпалил Илья, решившись. — Пропадаю, хочь глину ешь.
— Добро. Оставайся.
— Эй, паря, — строго глянул на Илью старик, — спятил?
— И меня возьми, — попросил кузнец. — Служить тебе правдой буду, истинный крест.
В тот день Иван Исаевич послал Григорию Шаховскому письмо. Гонцам было велено спешно скакать до самого Путивля. В письме он просил князя отправить к царю Димитрию людей, дабы увещевать его как можно скорее идти к Москве. Он писал, что москвичи готовы покориться, лишь только увидят Димитрия, «схватят своих изменников и выдадут их ему».
А пока, думал Болотников, надобно не мешкая окружить столицу со всех сторон…
Михей Долгов несся на коне среди других всадников, помахивая саблей, и уже чувствовал, как лихо придется царским ратникам, что засели в Красном селе.
Болотников поручил Истоме Пашкову перебраться на левый берег Москвы-реки и захватить ярославскую дорогу. А чтобы усилить войско Пашкова, передал ему гетман несколько отрядов в помощь. С таким отрядом и скакал сейчас Михей к Красному селу.
Основные силы Болотникова находились со стороны Замоскворечья на правом берегу. Им противостояли полки осадного и вылазного воевод, охранявшие Серпуховские и Калужские ворота.
26 ноября к вечеру Пашков напал на Красное село, но взять не сумел. Заночевать войску пришлось неподалеку. Истома и дворяне устроились в походных шатрах. Мужики легли вповалку, накрывшись кто чем мог. Предстоял нелегкий день: опять нужно было биться за село и главное — захватить дорогу и сомкнуть кольцо вокруг Москвы.
Михея назначили в стражу, пока войско спит. Ночь выдалась студеная, звездная. Но Михей почти не ощущал холода: вот, думал он, недолго воевать осталось — заберем столицу, а там и домой можно.
И вдруг Михей увидел, как во тьме со стороны рощи вспыхнул огонь. Кто-то зажег факел, помахал им. Через некоторое время из стана Пашкова выехало пять-шесть всадников.
— Глянь-ка! — насторожился Долгов. — Кажись, к нам едут.
Когда всадники приблизились, Михей выступил вперед:
— Стой!.. Не велено никого пущать.
Стражники наставили на конных ружья.
— Прочь с дороги, дурни, — бросил один из всадников, не останавливая коня.
— Истома Пашков, — шепнул Михею стражник, что стоял рядом. — Упаси бог разгневать.
Всадники проследовали к роще.
Невдомек было Михею и его товарищам, что Истома Пашков встречался в ту ночь с посланцами царя Василия. Не раз подсылал Шуйский своих людей к Пашкову: склонял на измену, обещал дары, а войско ему оставить. Пашков и сам уже ясно видел — взял верх бывший холоп, «листы» же, в которых Болотников призывал мужиков бить господ, были дворянину Пашкову что нож в сердце. «На условия государя согласен, — сказал Пашков царевым посланцам. — Завтра же начинаю служить ему!»
* * *
Увлечь Пашкову все войско на предательство не удалось.
— Не с руки мне за Истомой идти, — говорил Михей. — Опять в кабале маяться?
— Верно, — поддержали Михея мужики. — С Пашковым идти — в неволю ворочаться. А то и вовсе господа шкуру спустят, коли зло на нас держат.
Пробовал Пашков их силой принудить. Мужики за оружие схватились. А у них не только сабли да копья имелись, но и самопалы. Подумал Пашков, что в такой час проливать кровь без большой пользы. Отступил.
В тот же день, 27 ноября, к Шуйскому с Двины прибыл на выручку большой отряд стрельцов.
Кроме того, гонцы доложили, что очищены от мятежников Волок Ламский и Можайск.
Царь созвал воевод.
— Самый раз настал ударить по Болотникову, — сказал Скопин-Шуйский, — часть войск его на левом берегу. Для нас выгода. Порознь воровские отряды легче одолеть.
— К тому же, — добавил Туренин, — в Ивашкиных войсках смута началась…
— Откуда знаешь? — спросил царь.
— «Языка» привели. Говорит, как услыхали, что Пашков к нам перекинулся, холопов страх одолел. Сам Ивашка чернее тучи…
И царь отдал приказ:
— Готовить полки на вылазку!
Сражение в Замоскворечье Болотников проиграл. Пришлось ему вернуться к укрепленному острогу в Коломенское.
А еще через несколько дней к царю Василию поступило мощное пополнение — смоленские и ржевские полки.
2 декабря все свои войска царь кинул на Коломенское.
Взять лагерь Болотникова оказалось нелегко. Там были не только земляные укрепления, но и хитрая придумка, которую назвали «обозом». Собран он был из нескольких сотен саней, телег и повозок. Их поставили друг на друга в два-три ряда, затем плотно набили сооружение соломой и облили водой. На морозе все это затвердело словно камень.
Царские войска начали бить по «обозу» из пушек. Лед хотя и крошился, но ядра не пробивали такую толщу.
Три дня стреляли пушки, а толку не вышло.
Воевода гневался, хотел было на пушкарях зло сорвать — высечь их. Но дворянин Ушаков, перебежавший от Болотникова, выдал секрет укрепления и посоветовал палить «огненными» ядрами.
После такого обстрела лед стал таять. Болотникову с частью войска удалось уйти к Калуге.
Несколько казачьих отрядов отбивалось от царских ратников в селе Заборье. Но силы были слишком неравные. Казаки сдались. С ними попал в плен и Михейка Долгов.
Казаков Шуйский помиловал — приказал забрать в свое войско.
А двадцать одну тысячу пленных, что были взяты в Котлах и Коломенском, царь велел предать смерти.
Звенели в Москве колокола в честь снятия осады и победы над Болотниковым. В церквах служили торжественные молебны.
Во дворце Василий Шуйский закатил пир, какого давно не было. Широко улыбался он на пиру боярам, но не так уж весело было у него на душе. «Ушел Ивашка, — думал Шуйский, — а ведь он всему злу голова. Отруби змее хвост — другой отрастет. По голове бить надо, по голове…»
