Конунг глянул на него и улыбнулся. Не сдержали усмешек и ярлы.
– Это – Халли Челнок,[40] – зашептал Сигурд в ухо словена. – Язык его такой же острый, как наши мечи. Его еще называют Халли Каша.
– Тогда, в первый раз, я подумал, что ошибся, – продолжал, нисколько не смутившись, Лосси. – Все знают, Хродгейр – достойный воин, прославившийся честностью и справедливостью, и всем известный скальд. Но когда на мой дреки у Лошадиного острова напали накилеви…
Торольв, епископ Бирсейский, размашисто перекрестился, а Бернар, удивленно вскинув бровь, что-то зашептал ему на ухо. Остальные восприняли упоминание морского чудовища спокойно. Наверное, слыхали о нем не раз.
– Мы готовились дать отпор нечисти честной сталью и молитвой! Но тут из тумана появился «Слейпнир» Черного Скальда…
– Ага… Молились они… – язвительно заметил Сигурд. – Штаны они обмочили, а о молитве никто и не вспомнил.
– Тогда я понял, кто колдует на корабле Хродгейра. Это его ученик, мальчишка, вон он стоит! – Палец Лосси указал в сторону Вратко. – Гуннар держит его. Наверное, чтобы не начал творить заклятия прямо здесь!
Новгородец почувствовал на себе любопытные взгляды. Разные – подозрительные, оценивающие и даже сочувствующие.
– Я требую виру десять марок серебра! – громче, чем раньше, проговорил датчанин. – За ущерб моему кораблю, за скверну, нанесенную колдовством мне и моим людям. Половину серебра я хотел бы пожертвовать церкви в Бирсее, чтобы монахи помогли нам молитвами. Я и мои люди должны очиститься от скверны. Я все сказал.
Точильный Камень поклонился конунгу, ярлам и церковникам, бросил косой взгляд на Хродгейра.
Торфинн помолчал, обдумывая услышанное. После сказал:
– Что может сказать Хродгейр, прозванный Черным Скальдом, в ответ на предъявленное обвинение?
– Мой конунг. Почтенные ярлы. – Скальд начал с поклона. Слова он ронял размеренно и веско, не повышая голоса. – Я не могу отрицать: все, что сказал Лосси-датчанин, правда. Он не исказил событий и не солгал. Все зависит от того, что увидеть за этой правдой. Наши корабли состязались в скорости у залива Жадного Хевдинга. И если весла «Жрущего ветер» не выдержали, в чем моя вина? Разве я выбирал дерево для них? Разве я тесал и строгал их? Разве я приказывал хирдманам налегать на них? У Лосси-датчанина нет доказательств, что кто-то из моей дружины ворожил. Часто люди в горячке, вызванной радостью битвы или азартом состязания, выкрикивают друг другу в лицо оскорбления и пожелания несчастий. Повод ли это, чтобы признать их вину на суде?
Вратко следил за отцом Бернаром. Монах поджал губы, показывая презрение к болтовне человека, которого уже записал в язычники и чародеи. Харальд Суровый подпер подбородок кулаком и слушал внимательно, не перебивая. Свита тихонько переговаривалась. На лице Халли Челнока зрела новая улыбка – что-то исландец задумал?
– Когда в тумане, окутавшем побережье Лошадиного острова, – рассказывал дальше Хродгейр, – мы наткнулись на дреки датчан, то очень удивились. Видно, недоброе творится в нашем мире. Чем прогневили мы Господа, если накилеви начали сбиваться в стаи?
Епископ вновь перекрестился и сплюнул с брезгливым выражением лица.
– Мерзкие твари наводили морок. Верно, и туман был их заслугой. Их взгляд отбирал силы и желание сражаться. Все, здесь присутствующие, знают меня. Знают, что в бою иду я в первых рядах. Никто не обвинит и Лосси-датчанина в трусости. А также его и моих людей. Но под взглядом накилеви мечи валились из рук, а тело охватывало оцепенение. Единственным, кто сохранил разум и силы, остался мой ученик, Вратко из Хольмгарда. Я подобрал его в море и оставил у себя, решив, что паренек приносит нам удачу. Так и вышло. Думаю, именно его присутствие помогло нам у фьорда Жадного Хевдинга. Помогло и сейчас. Он, хоть и из русской земли, а, верно, хлебнул меду Бёльверка. Вот Вратко и прочитал вису, чтобы подбодрить нас, вселить уверенность и силы. Чья вина, что в тот же миг подул ветер, разорвал пелену тумана? Когда солнце коснулось богомерзких тварей, наваждение исчезло, сила вернулась к рукам, а решимость в сердца. В одного накилеви я всадил стрелу. Остальные удрали… Мне больше нечего сказать. – Хродгейр вздохнул. – Ну, разве только… Теперь я знаю, чего стоит благодарность датчан.
– Лжец! – зарычал Лосси. – Разве так все было?!
– Опровергни, – невозмутимо отвечал Черный Скальд.
– Мой топор докажет…
Хродгейр скривился, склонил голову к плечу:
– Ты вызываешь меня?
– Я порву тебя!
– Тихо! – Голос ярла Торфинна громыхнул подобно повозке Тора. – Если ты вздумаешь затевать драки, Лосси-датчанин, можешь возвращаться в Роскилле! Там руби кого хочешь!
Точильный Камень осекся, притих и опустил плечи. Видно, ему очень не хотелось возвращаться в Данию.
Конунг поднял глаза. В них плескалась глубокая грусть и забота. А еще глухая тоска человека, вынужденного вместо серьезных и жизненно важных дел заниматься всякими пустяками.
– Что скажут мои советники?
– Я промолчу. Не к лицу, – отрывисто проговорил воин с длинной, заплетенной в косу бородой. На его шее поблескивала толстая, витая гривна.
– Ярл Гудбранд из Согнефьорда, – шепнул Сигурд.
– Мне сдается, Лосси-датчанин попусту тратит наше время. – Торфинн покачал головой. – Я провел на Оркнеях не один десяток лет. За спасение от накилеви датчанам стоило бы выкатить Хродгейру и его людям с полдюжины бочонков пива.
– А мне кажется бесчестным добиваться победы ворожбой! – возмущенно сказал седовласый ярл Сигни из Вике.
– Вы позволите мне сказать, мой король? – опасно прищурился епископ. Отец Бернар стоял с ним плечом к плечу и сопровождал каждое слово Бирсейского иерарха кивком. Со стороны казалось, будто епископ попросту высказывает мнение монаха.
– Говори. – Харальд с неожиданным интересом посмотрел на священников.
– Я сумел вынести из услышанного здесь, что в ваших подданных еще очень сильно язычество. Бороться с ним – наша главная задача. А уж приверженность выходцев из Руси тайным ритуалам, которые запрещены церковью, и вовсе притча во языцех…
– Ты забываешься, священник! – Глаза конунга сверкнули углями. А Вратко успел заметить, как поджала губы и сузила глаза Елизавета Ярославна. – Ты говоришь в присутствии внучки Вальдамара-конунга,[41] крестившего все земли от Кенугарда[42] до Альдейгьюборга. А также в присутствии брата Олафа Святого,[43] чей прах покоится в священной раке в Нидаросе. И ты смеешь обвинять нас в недостатке рвения на пути служения Господу?
Кадык Торольва дернулся. Епископ перекрестился, захлопнул отвисшую челюсть. Бернар снова зашептал ему в ухо, поднимаясь на цыпочки. Оторвался, поманил к себе статного воина со светлыми бровями и шрамом на левой щеке.
– Что молчишь, епископ? – рыкнул Харальд.
Святой отец с Бирсея сглотнул и дрожащим голосом начал читать:
– Domine Jesu, dimitte nobis debita nostra, salva nos ab igne inferiori, perduc in caelum omnes animas, praesertim eas, quae misericordiae tuae maxime indigent.[44] – Ближе к концу молитвы его голос окреп и зазвенел решительностью и отвагой.
– Позволь, я вмешаюсь в спор благородных мужей и святых отцов? – Халли Челнок протиснулся вперед. Высморкался на траву, не стесняясь присутствия королевы и ее дочерей. Вытер пальцы о штанину.
– Хочешь позвать всех за стол? – усмехнулся Харальд.
– Нет, хочу на голодный желудок заступиться за скальдов, если уж мой конунг, который сам скальд, каких поискать, не желает делать этого.
– Ну, давай… Говори!
Халли откашлялся. Хотел еще раз сморкнуться, но передумал.
– Я скажу вису. Она только что пришла мне на ум. Хочу сразу предупредить: если Лосси-датчанина сегодня к вечеру вдруг одолеет понос, я тут ни при чем. А то начнет на королевский суд звать, а там, глядишь, и хольмганга[45] потребует…
Точильный Камень переступил с ноги на ногу, рыкнул что-то неразборчиво.
– Так я скажу? – спросил Халли у конунга.
– Говори! – милостиво махнул рукой Харальд.
– Итак, виса в защиту скальдов. И не только скальдов.
Вор ворует, ворлок же
Ворожбою кормится.
Режет руны, кровию
Окропить их пробует.
Нид, недаром сложенный,
Вред врагу, но добрая
Драпа друга радует,
Древо дрота рьяное.
Ярл Торфинн крякнул одобрительно. Харальд улыбнулся.
Лосси аж передернулся.
– К чему ты ведешь? – возмутился он. – Это всем известно!
– А мне кажется, что не всем, – отвечал исландец. – Кое-кто, прибывший на Оркнейские острова из Дании, путает искусство скальда с ворожбой ворлока. Я хотел подсказать собравшимся здесь именитым мужам, что нельзя обижать вкусившего меда поэзии, обзывая его колдуном. Кем бы скальд ни был – мастером, признанным от Миклогарда до Нидароса, или учеником.
