Бруно перебрался в небольшой тихий городок Ноли. Средств к существованию не было. Пришлось давать детям уроки грамматики. Дополнительно удалось заинтересовать нескольких молодых дворян лекциями по астрономии.
Но ведь не век прозябать в Ноли! Он отправился в Савону, затем в Турин, Венецию. Нигде не находил себе пристанища и сносной работы. Даже в Падуе знаменитый университет переживал период упадка: многие студенты покинули его, боясь чумы.
Бруно голодал. Знакомые доминиканцы посоветовали ему вновь надеть монашескую рясу. О возвращении в орден, самовольно покинутый, не могло быть и речи. Зато странствовать в монашеской сутане значительно удобнее.
Он пошел в Бергамо, где заказал из дешевого белого сукна рясу. Теперь можно было отправиться в дальнюю дорогу. В Венеции удалось заработать немного денег, издав книгу «О знамениях времени».
В тот год осенью появилась в небе комета с огненным хвостом. Как всякое необычайное небесное явление, комету сочли тревожным предзнаменованием. То ли усугубится мор, то ли рухнут великие империи, то ли наступит конец света… Толкований предполагалось множество, а рецепт спасения обычно сводился к одному: молитвы, благочестие.
Для Бруно и впрямь наступили очень трудные годы. Это было ясно и безо всяких знамений. В Италии он постоянно рисковал попасть в лапы инквизиции.
По заснеженным перевалам он перешел во Францию. Достигнув Шамбери, столицы графства Савойи, остановился в доминиканском монастыре. Приняли его очень холодно. Один итальянский священник пояснил: «В этой стране не рассчитывайте на гостеприимство».
Бруно переехал в Лион. Но и там было не лучше. Францию продолжали терзать религиозные распри католиков и протестантов (гугенотов). Уроженка Флоренции Екатерина Медичи была матерью короля и принцев. При дворе было много итальянцев. Французам это не нравилось. К итальянцам стали относиться враждебно.
Он отправился в Женеву — центр кальвинизма. Некоторым она представлялась и центром свободомыслия. Возможно, так полагал и Бруно.
В Женеве тоже было немало итальянцев. Среди них — племянник папы Павла IV, земляк Бруно, Галеанца Караччило маркиз де Вико. К нему и обратился изгнанник за советом и помощью. Но первый вопрос к Бруно: когда он собирается перейти в кальвинизм?
Напрасно Ноланец пытается объяснить, что, оставив доминиканский монастырь, он ищет не лучшую религию, а спокойствие и свободу. Он собирается заниматься философией.
Ответ удивил маркиза. Не думать о вере?! Но ведь известно, что безверие губительнее даже ложной веры, ибо вера есть стремление к высшему, а безверие есть отрицание бога!
Бруно постарался убедить собеседника в том, что не является безбожником, но еще слишком мало знает учение Кальвина, чтобы стать его приверженцем.
По предложению маркиза он снял с себя монашеское одеяние и приобрел мирскую одежду. Итальянцы-кальвинисты помогли ему экипироваться, снабдив плащом, шляпой, шпагой. Предоставили работу в типографии. Бруно исправлял ошибки и опечатки. Для этой работы требовалось хорошее знание не только грамматики, но богословия и философии.
В мае 1579 года Бруно начал преподавать в кружке студентов Женевского университета. Нравы здесь отличались фанатичностью. На стене были вырезаны слова Кальвина: «Страх божий есть начало всякой мудрости». Странные слова. Страх — чувство угнетения, подавленности. Он рождает ужас, покорность, отчаяние, ложь, но не мудрость.
Так думал Бруно. Но высказывать крамольные мысли не решался. Приходилось смиряться. Ректором университета был продолжатель дела Кальвина жестокий Теодор Беза. Он не терпел сомнений; свободомыслие искоренял не менее сурово, чем римская инквизиция.
Что преобладает в человеке: хорошее или дурное? Добро или зло?
От ответа на этот вопрос зависит наше отношение к людям.
Если они изначально плохи, греховны, глупы, то надо обращаться с ними строжайше, не доверять им, принуждать силой к хорошим поступкам, лишать свободы и руководить ими постоянно во всем, даже в мелочах…
Кальвин относился к людям с недоверием. Он был убежден, что точно знает, как привести людей к счастью и спасению души. Прежде всего: всем следует неукоснительно придерживаться религиозных правил. Кто их не понимает — научить. Кто нерадив в выполнении — выследить и заставить. Кто осмеливается противодействовать — уничтожить.
Человек изначально греховен. Предоставьте ему свободу — тотчас впадет в ереси, пьянство, безделье, разврат, воровство. Человека надо держать в узде, как строптивого коня. Смирять, как дикого зверя, ограничивать его мирские помыслы. Запретить носить дорогие наряды, наслаждаться светской музыкой и танцами, играть в кегли, стричься по моде…
Жан Кальвин, француз, получивший хорошее образование, с молодых лет истово уверовал в лютеранство. Но он, как это часто бывает с ярыми приверженцами учений, был более последовательный и непримиримый лютеранин, чем сам Лютер.
Осенью 1536 года он начал проповедовать в Женеве, но был изгнан оттуда. Через несколько лет, однако, ему разрешили поселиться в Женеве. Вскоре он стал духовным вождем Женевской республики. Из города он сделал подобие монастыря. Государственная власть служила целям церкви.
Многие люди, по-видимому, склонны добровольно отдаваться в духовное рабство, беспрекословно верить в авторитет духовного вождя. И Кальвин наслаждался своей властью, укреплял ее. Жестокостью и злопамятностью своей он был под стать инквизиторам.
Показательна трагическая история Мигеля Сервета. Он с юных лет умел мыслить самостоятельно. Не доверял религиозным домыслам, в частности догме о триединстве бога. Сервету пришлось скрываться от инквизиции, сменить фамилию, переезжать из города в город. Его интересовали многие науки. Вместе с Везалием он изучает кровообращение, открывает циркуляцию крови в легких, занимается медициной. Но его продолжают глубоко волновать и религиозные вопросы. Он не согласен ни с католиками, ни с протестантами. В письмах Кальвину критикует его религиозные взгляды.
И тогда непримиримый враг папы — Кальвин — пишет в инквизицию донос на Сервета. Предоставляет улики, доказывающие его еретические взгляды. Сервету удается бежать в Швейцарию. Однако в Женеве по настоянию Кальвина его арестовывают. В нарушение местных законов Сервета, не совершившего никакого преступления против республики, присуждают к смертной казни. Под пытками он не отказывается от своих убеждений. Его сжигают на медленном огне — поджаривают заживо…
Такова была практика кальвинизма. Но было и теоретическое обоснование «нового порядка» в Женевской республике.
Бруно с интересом знакомился с кальвинистским богословием. Он всегда охотно осмысливал новые идеи. Именно осмысливал, подвергая сомнениям, а не тупо запоминал и повторял. Это не отвечало самой сути, самому духу богословия, какие бы формы оно ни принимало.
Философия — любовь к мудрости. Размышлять — это значит узнавать новое, сомневаться в любых идеях, какими бы верными они ни казались, сколько бы людей их ни придерживалось, какие бы авторитеты их ни утверждали. Сомнениями обновляются мысли. Только так можно выработать новое знание.
Богословие не терпит сомнений в главном: в бытие бога, в священных писаниях, в утверждениях некоторых мыслителей, признанных авторитетными. Богословие призвано укреплять веру. Истинная вера превыше всего: превыше доводов разума, фактов и логики. В то, что можно доказать, веровать нет необходимости. В то, что нельзя доказать, остается только верить.
Вот, казалось бы, естественная граница между знанием и верой. Доказуемое — науке и философии. Недоказуемое — религии. Примерно так рассуждал Бруно. И надеялся, что подобное мнение разделяют все те, кто имел мужество усомниться в правилах католицизма, в частности кальвинисты.
Однако богословы не собирались ограничивать область своих рассуждений. Они требовали полного послушания. Если религиозная догма согласуется с разумными доводами — хорошо, если не согласуется — тем хуже для разума.
Бруно по складу своего характера и образу мысли никак не подходил для богословия. Он был великолепным философом. Вдобавок не умел быть «благонамеренным», сдерживать свои эмоции, скрывать свои взгляды.
Все это выявилось очень скоро. Летом 1579 года Бруно в университете вступил в дискуссию с теологами. Они отстаивали тезис о подчинении философии богословию. Он им возражал: философия изучает природу и человека согласно собственному методу.
Тогда же Бруно предложил издателю Жану Бержону напечатать рукопись. Она была посвящена анализу ошибок богослова и философа Антуана де ля Фе.
Издатель спросил, нет ли в рукописи выпадов против бога и городского совета. Бруно ответил, что ничего недозволенного его сочинение не содержит. Так и было в действительности. Не учел он только злопамятства, коварства и могущества де ля Фе, который был приближенным Теодора Беза и посвятил ему солидный труд.
