не хочет вас тут, — отрезал мужчина, глядя на них с ненавистью.
— Бвана? — повторил Хамид.
Взмахом дубинки мужчина указал в ту сторону, откуда вернулся Юсуф. Теперь и он, и Хамид разглядели там очертания невысокого дома, и у них на глазах одно из окон внезапно осветилось. Мужчина вперил в них пылающий взгляд, дожидаясь, чтобы они ушли. Юсуфу померещилось в этом взгляде нечто трагическое, словно мужчина утратил обычное зрение.
— Но наш лагерь далеко отсюда, — запротестовал Хамид. — Мы даже одним воздухом с вами не будем дышать.
— Бвана не хочет вас тут, — резко повторил мужчина. — Убирайтесь!
— Послушай, друг мой, — Хамид заговорил в привычной для него манере торговца, — мы твоего бвану вовсе не потревожим. Иди с нами, выпей чаю, убедись сам.
Мужчина разразился длинной речью, он говорил гневно и на языке, непонятном Юсуфу. Потом внезапно развернулся и зашагал прочь в темноту. Мгновение они смотрели ему вслед, Хамид пожал плечами и сказал:
— Пошли! Его бвана, верно, думает, что ему принадлежит весь мир.
Вернувшись в лагерь, они обнаружили, что Каласинга приготовил рис и сварил в консервной банке чай. Хамид открыл сверток фиников, разделил со спутниками длинные полосы сушеной рыбы, и они обжарили их на угасающих углях костра. Рассказали Каласинге про человека с дубинкой.
— Тут живет мзунгу, — сказал Каласинга, сыто пердя и ничуть этого не стесняясь. — Европеец с юга, работает на правительство. Я как-то чинил ему генератор. Большой такой, шумный, очень старый. Сказал ему, я мог бы достать генератор поновее, но ему это пришлось не по вкусу. Разорался, сделался весь красный с лица, сказал, я вымогаю взятку. Да, от небольшого бакшиша я бы не отказался. Что тут плохого? Таков обычай. Но он назвал меня грязным кули. Грязный кули, говорит, вороватый ублюдок. И его собаки загавкали — ряв! ряв! Много собак, крупные такие, мохнатые, зубищи огромные.
— Собаки, — тихо повторил Хамид, и Юсуф сразу угадал его мысли.
— Да, большие собаки! — Каласинга встал, распахнул руки, оскалился. — С желтыми глазами и серебряной шерстью. Натасканы на мусульман. Если вслушаться в их злобный лай, разберешь: «Я люблю мясо алла-валлахов! Тащите мне мясо мусульман!»
Каласинга наслаждался своей шуткой, отфыркивался, хлопал себя по колену. Хамид принялся его ругать — безумец, неверный, вороватый ублюдок, волосатый кяфир, — но Каласинга не унимался. То и дело снова лаял и рычал, а потом ржал так, словно в жизни не слышал ничего забавнее.
— Угомонись наконец, грязный кули! Ты слишком долго искушаешь судьбу. Того гляди собаки европейца накинутся на нас… И двуногие тоже. Прекрати же, волосатый банья! — сердито потребовал Хамид, не дождавшись, чтобы Каласинга умолк по своей воле.
— Банья! Я тебя предупреждал: не называй меня банья! — возмутился Каласинга, огляделся в поисках оружия или палки, чуть не соблазнился консервной банкой с закипающим чаем. — Разве это моя вина, что вы, мусульмане, так боитесь собак? Ты оскорбляешь весь мой род! И этот раз будет последним.
Потом они помирились и приготовили ночлег. Каласинга расстелил тонкий матрас возле грузовика, Хамид лег рядом с ним, а Юсуф выбрал место в нескольких шагах от них, так, чтобы, распростершись на спине, видеть небо, чтобы пускаемые Каласингой ветры не били в нос, но все-таки достаточно близко, чтобы прислушиваться к их разговору. Мужчины с усталыми вздохами, с удовлетворенным постаныванием, улеглись, и Юсуф уже начал задремывать в дружелюбной тишине.
— Приятно ведь представлять себе таким же рай? — тихо заговорил Хамид, голос его сливался с наполнявшим воздух шумом воды. — Водопады — более прекрасные, чем мы сумеем себе вообразить. Прекраснее даже этого, попробуй-ка представить такое, Юсуф! Знаешь ли ты, что там источник всех земных вод? Четыре реки рая — вот источник. Они текут во все стороны, на север-юг-запад-восток, разделяя Божий сад на четверти. И там повсюду вдоволь воды. Под крытыми павильонами, в садах, стекает по ступеням террас, вдоль тропинок у леса.
— Где этот сад? — спросил Каласинга. — В Индии? Я видел в Индии много садов с водопадами. Там твой рай? Там, где живет Ага Хан [42]?
— Господь сотворил семь небес, — сказал Хамид, не обращая внимания на Каласингу, повернул голову вбок, словно обращался к одному Юсуфу. Голос его понемногу становился тише, мягче. — Рай — это седьмое небо, и сам он разделен на семь частей. Самая верхняя — джаннат адн, сад Эдема. Туда не пускают волосатых богохульников, пусть они ревут, как тысяча львов разом.
— У нас есть такие сады в Индии, с семью и даже с восемью уровнями, — вставил свое слово Каласинга. — Их построили варвары-моголы. Они устраивали оргии на террасах, а в садах держали диких животных, чтобы охотиться, когда пожелают. Наверное, это и есть рай, и твой рай в Индии. Индия очень духовная страна.
— По-твоему, Бог сошел с ума? — спросил Хамид. — Надо же — поместить рай в Индии!
— Ну, может, он не нашел места получше, — ответил Каласинга. — Я слыхал, что тот сад все еще существует. Здесь, на земле.
— Кяфир! Ты готов верить во все детские сказки, — сказал Хамид.
— Я читал об этом в книге. В духовной книге. Ты читать-то умеешь, дука-валлах, мусульманский корм для собак?
Хамид засмеялся.
— Я слыхал, говорят, когда во времена наби Нуха [43] Бог наслал потоп, покрывший всю землю, воды не достигли сада и он сохранился в целости. Итак, первоначальный сад еще может существовать. Но он закрыт от людей бушующими водами и вратами из пламени.
— Только представь себе — если правда, что этот сад все еще на земле! — после долгого молчания выговорил Каласинга. Хамид ответил шуточкой, но Каласинга будто не услышал. Бушующие воды и врата из пламени — эти подробности внушали ему уважение. Он вырос в благочестивом семействе сикхов, на почетном месте в семейном святилище лежали книги великих гуру. Но его отец был весьма терпимым человеком и в глубине святилища отвел место также для бронзовой статуэтки Ганеши, маленькой иконки с Иисусом Христом-Искупителем и миниатюрной копии Корана. Каласинга понимал мощь и убедительность таких подробностей, как бушующие воды и врата из пламени.
— Ну, я слышал от некоторых людей, будто Сад находится на земле, но я в это не верю. Даже если он здесь, в него не войдет никто, и уж точно не банья, — решительно подытожил Хамид.
После четырехдневного перехода с остановками во всех деревнях и поселениях, где была надежда что-то продать или купить, они добрались до Ол-молога, государственного поста на полпути к вершине горы. Дорога заняла дольше запланированного времени, потому что грузовик так часто ломался. На последнем этапе дороги Каласинга только поспевал оправдываться, но Хамид слишком
