— Ну да.
— И что ты предлагаешь?
— А вот тут ты должен сказать свое слово.
Уолеран воспринял эти слова без особого воодушевления.
— Голову даю на отсечение: половина Кингсбриджа знает, где его искать, — сказал Уильям.
— Но нам с тобой они вряд ли скажут. Уж слишком мы оба им ненавистны.
— Ну, не всем… Не всем.
* * *
Салли была в восторге от праздника Рождества. Больше всего ей, конечно, понравилась праздничная еда: и имбирные пряники в форме кукол; и сладкая пшеничная каша на молоке, с яйцами и медом; и грушевый сидр, молодой и пьянящий, от которого ее поминутно бросало в безудержный смех, и она долго не могла остановиться; и традиционная рождественская требуха, которую часами отваривали, а затем запекли в тесте и получился вкусный пирог. Правда, в этом году угощения были не такими изысканными, как раньше, год был все-таки голодный, но девочка все равно была на седьмом небе от счастья.
Она с удовольствием украшала дом венками из веток остролиста. Первый мужчина, который переступил бы порог дома в этот день, должен был, по преданию, принести удачу, при условии, что он был бы черноволосым; так что отцу Салли пришлось все утро просидеть взаперти, чтобы, не дай Бог, не накликать на людей беду; ведь он был огненно-рыжий.
Особенную радость ей доставляли рождественские представления в церкви, когда монахи одевались восточными королями, ангелами, пастухами, и она чуть не умирала со смеху, когда вероломные идолы падали, узнав о появлении Святого Семейства в Египте. Но больше всего ей понравился мальчик-епископ. На третий день Рождества монахи одели самого молодого послушника в епископский наряд, и все должны были подчиняться ему.
Большинство горожан ждали на церковном дворе появления мальчика-епископа. Он должен был по традиции заставить старейших и уважаемых людей в городе выполнять самую черную работу: принести поленья, вычистить свинарники или помыть полы. Он напускал на себя важный вид, жеманничал, вел себя просто-таки нахально по отношению к людям, обладавшим властью в городе. В прошлом году он заставил ризничего ощипывать цыпленка: вот уж все позабавились, поскольку ризничий не знал, как к нему подступиться, и перья летели во все стороны.
Вынесли его торжественно на своих плечах два монаха, за ними выстроились остальные священнослужители. Мальчику на вид было лет двенадцать, его облачили в шелковое платье пурпурного цвета, в руках он держал епископский посох, а на лице застыла озорная ухмылка. Собравшиеся захлопали в ладоши, послышались приветственные возгласы. Перво-наперво мальчик ткнул пальцем в сторону приора Филипа и беспрекословным тоном приказал:
— Эй, парень! Ну-ка, живо на конюшню и вычисти мне осла!
Раздался взрыв хохота. Старый осел пользовался в городе дурной славой из-за своего крутого нрава, и поэтому его никогда не чистили.
— Слушаюсь, мой господин, — кротко ответил Филип и покорно отправился на конюшню выполнять поручение.
— Вперед! — скомандовал мальчик, и процессия тронулась с монастырского двора, увлекая за собой всех горожан. Некоторые, правда, потихоньку сбежали, чтобы успеть запереться в своих домах и обезопасить себя от буйной фантазии мальчика-епископа. Но зато они многое потеряли: такого веселья давно не было в городе. Вся семья Салли тоже собралась здесь: мать, отец, брат Томми, тетя Марта, пришел даже дядя Ричард, который появился неожиданно накануне ночью.
Сначала мальчик-епископ повел всю толпу в трактир. Так было издавна заведено. Там он потребовал для себя и всех послушников дармового пива. Пивовар с удовольствием выполнил приказание.
Салли оказалась на скамье рядом с братом Ремигиусом, едва ли не самым старым монахом. Это был довольно неприветливый человек высокого роста, и девочка до сего дня боялась даже заговорить с ним. Но тут он улыбнулся ей и сказал:
— Хорошо, что твой дядя Ричард приехал на торжество.
— Он подарил мне деревянного котенка, которого сам вырезал ножом, — гордо сказала Салли.
— Вот и хорошо. А он долго у вас погостит, не знаешь?
Девочка нахмурилась:
— Не знаю.
— Он, наверное, скоро обратно уедет.
— Да. Он теперь живет в лесу.
— А ты знаешь где?
— Знаю. Это место называется Каменоломня Салли. В честь меня! — И засмеялась.
— Я так и думал, — сказал брат Ремигиус. — Надо же, как интересно.
Когда все выпили, мальчик-епископ сказал:
— А сейчас… Эндрю и Ремигиус помогут вдовушке Полле и займутся стиркой.
Салли завизжала от смеха и захлопала в ладоши.
Вдова Полла, полная, краснолицая женщина, служила прачкой. Утонченные привередливые монахи с ума сойдут, если их заставить стирать провонявшее белье и носки горожан, которые меняли их не чаще, чем раз в полгода.
Толпа высыпала из трактира на улицу и понесла мальчика-епископа в крохотную лачугу вдовы Поллы на набережной. Та чуть не упала со смеху, лицо ее еще больше раскраснелось, когда она узнала, кто сделает сегодня за нее всю работу.
Эндрю и Ремигиус уже тащили тяжелую корзину с грязным бельем из дома вдовы на берег. Первый скинул крышку с корзины, а Ремигиус с отвращением, кончиками пальцев, вытащил чью-то нижнюю рубаху. Какая-то молодуха нахальным голосом крикнула из толпы:
— Осторожно, брат Ремигиус, это моя сорочка!
Лицо Ремигиуса залило краской, и собравшиеся дружно рассмеялись. Оба монаха с усердием принялись за дело, а из толпы нескончаемым потоком понеслись одобряющие возгласы и шутливые советы. Салли заметила, что Эндрю вскоре весь взмок и, похоже, был уже сыт по горло, а Ремигиус, судя по выражению на его лице, был вполне доволен собой.
* * *
Огромный и тяжелый железный шар свисал на цепи с деревянной перекладины и раскачивался, словно петля на виселице, завязанная палачом. К шару был привязан прочный канат, переброшенный через шкив, установленный на вертикальной стойке. Он спускался до земли, где его держали двое рабочих. Когда они тянули на себя веревку, шар поднимался и оттягивался назад, пока не упирался в шкив. Цепь в этот момент натягивалась горизонтально вдоль перекладины.
За работой наблюдало большинство жителей Ширинга.
Вот рабочие отпустили веревку, шар, прочертив в воздухе дугу, с грохотом ударил в стену церкви, да так сильно, что стена содрогнулась, а Уильям почувствовал, как задрожала под ногами земля. Он вдруг представил себе на мгновение, как велит приковать Ричарда как раз к тому месту, куда сейчас нацеливали шар. Я раздавлю его, как муху, подумал он.
Рабочие снова натянули веревку. У Уильяма перехватило дыхание, когда железный шар оказался в верхней точке. Веревку бросили, шар вновь описал дугу и на этот раз проломил стену, оставив в ней огромную дыру.
Толпа зааплодировала.
Да, изобретение было остроумным.
Уильям испытывал необычайный душевный подъем, видя, как продвигаются дела на площадке, где он задумал поставить новую церковь. Но сегодня его занимали более важные заботы. Он поискал глазами епископа Уолерана и нашел его рядом с Альфредом Строителем. Подойдя к ним, он отвел Уолерана в сторону.
— Ну что, пришел человек?
— Должен был, — ответил епископ. — Идем ко мне.
Они пересекли рыночную площадь.
— Ты привел свое войско? — спросил Уолеран.
— Конечно. Двести человек. Ждут в лесу, сразу за городом.
Оба вошли в дом. Уильям почувствовал запах вареного окорока, и у него потекли слюнки, хотя ему явно было не до еды. Большинству людей сейчас было не до разносолов, все питались скудно, но Уолеран упорно стоял на своем: голод никак не должен был сказаться на его образе жизни. По правде говоря, ел он всегда немного, но любил, чтобы все лишний раз заметили, как он богат и могуществен, несмотря ни на какие неурожаи.
Городской дом епископа ничем особенным не выделялся: узкий фасад, зал при входе, позади — кухня; за домом небольшой двор с выгребной ямой, ульями и загоном для свиней. Уильям облегченно вздохнул, увидев, что в зале их ждет монах.
— Здравствуй, брат Ремигиус, — обратился к нему Уолеран.
— Здравствуй, мой господин. День добрый, лорд Уильям.
Граф с интересом разглядывал монаха. Он был весь какой-то дерганый, но выражение лица было самонадеянное, даже надменное, голубые глаза выпирали из орбит. Что-то в его облике было Уильяму знакомым, впрочем, все монахи с выбритой макушкой были в Кингсбридже на одно лицо. Он давно слышал о нем как о доносчике епископа в стане приближенных приора Филипа, но говорил с ним впервые.
— Что ты можешь мне сообщить? — спросил граф.
— Есть кое-что, — ответил Ремигиус.
Уолеран скинул свою отороченную мехом накидку и подошел к огню согреть руки. Слуга принес горячее самбуковое вино в серебряных бокалах. Уильям взял один, отпил немного согревающей жидкости и ждал, пока слуга уйдет.
