— Всем оставаться на стенах! До рассвета никто не должен оставить пост! — прокричал Тубрук по двору. — Они еще могут вернуться.
Правда, сам он так не думал. На винном складе хранилась добрая тысяча запечатанных воском амфор. Разбей рабы всего две-три — останутся в благодушном состоянии до восхода.
Дав последнюю команду, сам Тубрук хотел слезть со стены и пройти туда, где среди мертвых тел лежал Юлий. Но кто-то должен был охранять его пост.
— Иди к отцу, парень.
Гай кратко кивнул и спустился, держась за стену. Внизу живота очень болело. Операционный разрез, видимо, разошелся, и когда Гай потрогал его, пальцы стали красными и блестящими. Он заставил себя подняться по каменным ступеням на другую часть стены; его раны рвались от усилия, но он держался.
— Ты умер, отец? — прошептал Гай, глядя на тело.
Ответа не было и быть не могло.
— Держите позиции, ребята! Пока передышка! — раздался по двору резкий голос Тубрука.
Александрия услышала это и выронила нож на камни. Ее держала за запястья девушка-рабыня с кухни и что-то говорила. Александрия не могла разобрать слова из-за криков раненых. Вдруг ей показалось, что наступила тишина.
«Я уже вечно в тишине и темноте, — подумала она. — Я увидела ад».
Кто же она теперь? Границы стерлись, когда она стала убивать рабов, так же стремившихся к свободе, как она. Под тяжестью всего этого Александрия пригнулась к земле и зарыдала.
Тубрук больше не мог терпеть. Прихрамывая, он спустился со своего места на стене и поднялся туда, где лежал Юлий. Они с Гаем стояли и смотрели на тело, не говоря ни слова.
Гай пытался осознать, что Юлий действительно мертв, но не мог. На полу в растекающейся луже жидкости, которая в свете факелов больше походила на оливковое масло, чем на кровь, лежало что-то сломанное, разорванное и изрезанное. Отца здесь не было.
Он резко повернулся, загораживаясь от чего-то рукой.
— Рядом со мной кто-то был. Я почувствовал, что кто-то стоит и смотрит вместе со мной, — запинаясь, начал он.
— Он, кто же еще. Это ночь призраков.
Ощущение ушло, и Гай содрогнулся. Он плотно сжал губы, не давая горю затопить себя.
— Оставь меня, Тубрук. И спасибо тебе.
Тубрук кивнул и спустился во двор. Его глаза превратились в темные провалы. Он устало вскарабкался на свое старое место и стал рассматривать всех убитых им рабов, пытаясь вспомнить подробности каждой смерти. Он узнал лишь нескольких и вскоре оставил это занятие и присел, опершись спиной о столб ворот и поставив меч между ног.
Тубрук смотрел на угасающий пожар в полях и ждал рассвета.
Кабера положил ладони на сердце Рения.
— Я думаю, пришло его время. Стенки внутри него тонкие и старые. Некоторые пропускают кровь туда, где ее быть не должно.
— Ты вылечил Гая. Значит, можешь вылечить и его, — сказал Марк.
— Он старик, парень. Он уже был слаб, а я…
Кабера замолчал — спину обожгло прикосновение острого лезвия. Медленно и осторожно он повернул голову к Марку. В мрачном лице того не было ничего ободряющего.
— Он будет жить. Делай свою работу, или мне придется убить сегодня еще одного.
Услышав эти слова, Кабера почувствовал перемены и вход в игру новых фигур, словно все фишки встали по местам. Он широко раскрыл глаза, но ничего не сказал и стал копить в себе силы для исцеления. Странный молодой человек — с такой силой изменять будущее вокруг себя! Да, Кабера явно попал в нужное время и нужное место. Здесь действительно все текло и менялось и не было привычного порядка и спокойного развития.
Он вытащил из подола железную иглу, быстро и аккуратно продел в нее нить. Кабера работал осторожно, сшивая кровавые губы рассеченной плоти, и вспоминал, как в молодости все ему казалось возможным. Под взглядом Марка Кабера прижал коричневые руки к груди Рения и стал массировать сердце. Почувствовал, как оно зашевелилось, и подавил удивленный возглас, увидев, что жизнь рывком возвращается в старое тело. Кабера замер, пока боль, будто выгравированная на лице Рения, не сменилась спокойствием сна. Кабера встал на ноги, шатаясь от изнеможения, и кивнул сам себе, будто в подтверждение собственных мыслей.
— Боги играют в странные игры, Марк. Они никогда не сообщают нам всех своих планов. Ты был прав. Рений еще увидит пару рассветов и закатов.
К тому времени, как солнце вышло из-за горизонта, поля опустели. Те, кто разграбил винный склад, без сомнения, еще где-то валялись в глубоком пьяном сне. Гай выглянул за стену: от почерневшей земли лениво поднимался дым, обгоревшие деревья стояли черными палками, а в амбарах, точнее, в их остовах тлело запасенное на зиму зерно.
Пейзаж был странно спокойным, и даже птицы молчали. От этого спокойствия убийства и страдания прошлой ночи казались какими-то нереальными. Гай потер лицо, отвернулся и сошел по ступеням во двор.
Белые стены были покрыты бурыми потеками. По углам спеклись лужи крови; судя по отвратительным мазкам на земле, часть тел уже вытащили за ворота, чтобы свезти в ямы, как только найдутся телеги. Тела защитников положили на чистое полотно в прохладных комнатах, уважительно выпрямив руки и ноги. Остальные трупы просто сбрасывали в кучу, откуда конечности торчали во все стороны. Люди работали под крики раненых, которым зашивали раны или собирались что-то ампутировать.
Гая сжигал гнев, но излить его было не на кого. Его заперли в безопасной комнате, в то время как все, кого он любил, рисковали жизнью! Отец погиб, защищая семью и поместье. Конечно, Гай еще не оправился от операции, раны еще не зажили, но как они могли лишить его даже попытки помочь отцу! Когда Кабера подошел к нему, чтобы выразить сочувствие, Гай упрямо молчал, пока тот не ушел. Он устало сидел и просеивал песок пальцами, вспоминая слова, сказанные Тубруком много лет назад. Наконец Гай понял их значение. Это его земля.
Подошел раб — Гай не знал его имени, но, судя по ранам, он тоже стоял на стенах.
— Мы вынесли все трупы за ворота, хозяин. Найти для них телеги?
К Гаю в первый раз обратились не по имени. Гай заставил лицо окаменеть, чтобы не показать удивления. От боли в душе его голос звучал глухо, как из глубокой ямы.
— Принеси лампового масла. Я сожгу их прямо на месте.
Раб склонил голову и побежал за маслом. Гай вышел за ворота и посмотрел на уродливую массу трупов. Картина была мрачная, но Гай не нашел в себе сочувствия. Все они сами выбрали такую смерть, когда напали на поместье.
Он вылил на кучу масло, покрывая туловища и лица, открытые рты и немигающие глаза. Потом поджег, но не смог смотреть, как они горят. От запаха дыма вспомнился ворон, которого они с Марком когда-то поймали. Гай подозвал к себе другого раба.
— Возьми бочки из запасов и жги их, пока не превратятся в пепел, — мрачно сказал он.
Когда жар усилился, Гай пошел в дом, и запах последовал за ним будто обвиняющий перст.
На большой кухне он нашел Тубрука. Тот лежал на боку, впившись зубами в кусок кожи, пока Кабера ощупывал кинжальную рану у него в животе. Гай постоял немного, но никто не сказал ни слова. Тогда он двинулся дальше и увидел повара, сидящего на пороге с окровавленным топором. Отец нашел бы нужные слова, чтобы подбодрить этого несчастного и растерянного человека, но внутри Гая ничего не осталось, кроме холодной ярости. Он переступил через повара, который продолжал смотреть в пустоту, словно не заметил его. Гай остановился. Если так поступил бы отец, так сделает и он.
— Я видел, как ты дрался на стене, — сказал он повару. Его голос наконец стал сильнее и тверже.
Повар кивнул, немного оживился и даже попытался встать.
— Да, хозяин. Я много убил, только скоро потерял счет.
— Что ж, я только что поджег сто сорок девять трупов, так что, думаю, ты не подкачал, — сказал Гай, пытаясь улыбнуться.
— Да! Мимо меня не пробился ни один. Мне никогда так не везло. Наверно, за мной смотрели боги. За всеми нами.
— Ты видел, как погиб мой отец?
Повар встал и поднял руку, будто собираясь положить ее на плечо мальчику, но в последний момент передумал и вместо этого сокрушенно ею взмахнул.
— Да, видел. Он забрал много людей с собой и еще больше убил до того. Вокруг него были горы трупов. Он был храбрым и хорошим человеком.
Добрые слова вывели Гая из равновесия, и он сжал челюсти. Задушив в себе прилив горя, он благожелательно произнес:
— Я знаю, он бы гордился тобой. Я видел, ты распевал песни.
К его удивлению, повар залился краской.
— Да. Я наслаждался боем. Хотя вокруг была кровь и смерть, все было просто. Убивай всех, кого видишь. Я люблю, когда все просто.
— Я понимаю, — сказал Гай, выдавив из себя слабую улыбку. — А теперь отдохни. Кухни открыты, скоро сюда принесут суп.
— Кухни! А я тут расселся! Побегу, хозяин, а то суп будет никуда не годный!
