– Все, дочушка. Можно спускаться…
И тут же сел на краю крыши, прищурил воспаленные глаза и спросил:
– А ты чья же будешь? Что-то не припомню.
– Я нездешняя, – с трудом ответила Вера. – Была тут неподалеку, услыхала крик и прибежала вот…
– Ну, коли так, то спасибо тебе, – мягко сказал дед, и, когда Вера опустилась на землю, осторожно поставил ногу на перекладину лестницы, сошел по ней вниз, заглянул в одно ведро, в другое: все ведра были пусты. Тогда старик опустился на задымленную, истоптанную траву возле обгоревшего огородика и крикнул одному из мальчишек, толпившихся возле насоса:
– Мишка, принеси-ка воды попить.
А Вера пошла к крайней хате, туда, где оставила шинель и узел, к девочкам, сидевшим на камне. Но детей здесь уже не было. Вера обошла огородик, выглянула с другой стороны избы. Девочки сидели на траве, в ложбине, хоть рядом тоже был камень, плоский и большой. Шинель и узел лежали рядом.
– А я чуть нашла вас, – ласково сказала Вера. – Не бойтесь, пожар затушили, уже он совсем маленький теперь.
– Когда мы сидели, – сказала старшая девочка, – на нас искры так и сыпались. Мне вон руку обожгло.
– Мама не приходила?
– Нет, мама там. А разве вы знаете нашу маму?
– Немножко знаю, – ответила Вера, вспомнив сидевшую у сруба колодца женщину. – Побудьте еще немножко здесь, я приведу ее.
Женщина, по-видимому, мать этих девочек, в прежней позе сидела там же. Вера узнала ее по густым черным волосам, по клетчатой кофте, от огня и пепла изменившей свой цвет. Рядом стояла какая-то старуха, а остальные люди все еще растаскивали дымящиеся бревна и носили воду. При свете пожара старуха срывала листки подорожника и прикладывала их к обожженным местам на руках и на шее женщины.
– Вот и все, – приговаривала она, – вот с божьей помощью и пройдет.
– Думала, глаза обожгло, – устало пожаловалась женщина. – Темно вдруг стало, даже огня не видела…
– А теперь видишь? – спросила старуха.
– Лучше б не видеть, – заплакала погорелица. – Боже ты мой, где мои бедные девочки? Убежали от огня, а куда, где их искать?..
И тут как раз подошла Вера.
– Я знаю, где они. Пойдем, я вас провожу.
Женщина подняла голову, снизу вверх посмотрела на Веру, благодарно закивала головой:
– Вы их видели? Пойдем, скорее пойдем!
– Они тут, недалеко, – успокаивающе промолвила Вера. – Там и шинель моя и узел.
– А вы? – женщина растерялась. – Разве вы не здешняя? Я подумала, может, новая учительница или доктор…
– Угадали: учительница. Только из другого села. Пойдем.
Старушка, вспоминая, прищурилась, вплотную подошла к Вере:
– Вы недавно переночевать просились?
– Я.
– Вот он какой у нас, ночлег, – старуха горестно развела руки.
Девочки, увидев мать, бросились к ней, прижались головками одна к одной руке, вторая – к другой.
– Тихонько, мои маленькие, – ласково говорила мать. – Руки мне обожгло.
– Голацо твоим луцкам? – сочувственно спросила младшая. – Больно тебе?
– Больно, доченька.
– Так идем домой, помазем.
– Теперь нема у нас хаты, дочушка, будем ночевать на дворе.
Возле камня, на котором недавно сидели дети, Вера расстелила шинель, достала из узла клетчатую постилку.
– Ложитесь-ка тут, детки, – предложила она. – А мы посидим возле вас.
– Где-то у нас в погребе есть кое-что из постельного, – забеспокоилась женщина. – Только там, небось, все закидано.
– Ничего, пускай так поспят, – сказала Вера. – Все равно до рассвета я никуда не пойду.
Дети легли и, убаюканные лаской матери, быстро уснули. Обе женщины приютились возле них. Нелегко поддаются сну растревоженные сердца, но усталость и летнее тепло все-таки свое берут: женщины притихли, слушая сладкое сопение детей, и тоже уснули. Сон их был беспокойным, и все же тревоги на какое-то время отступили.
Рассвет подкрался медленно, исподволь. На пожарище поблекли угли, на нетронутой, не засыпанной золой траве местами блестела роса. Летнее утро наступило тихо, красиво, как всегда в такую пору. Казалось, вот-вот в деревне пробудятся люди и пойдут на полевые работы.
Однако нигде не было видно ни души. На улицах и в окрестностях царила необычная, настороженная тишина. Девочки под утро замерзли, скорчились под постилкой и прижались друг к дружке, но спали так сладко, что было жалко их трогать. А Вере уже нужно было идти. Она смотрела на свои покрывшиеся росой вещи, и ей было приятно, что приютила детишек, хоть сама почти не спала. Между тем мать девочек, услышав, что Вера встала, тоже поднялась, тихо охнула от боли и начала поправлять волосы, потом прожженную местами одежду.
– Наденька! – позвала она старшую дочь. – Вставай, дитятко, пойдем. Тете шинель нужно взять.
– Куда ж вы пойдете? – спросила Вера.
– Сама не знаю, – подняв к ней глубокие заплаканные глаза, ответила женщина. – К себе во двор пойдем.
– А если немцы?
Женщина испуганно заморгала:
– Неужели придут?
– Трудно сказать. Фронт ведь близко.
– Боже мой, боже!
– Вчера я мужа проводила на фронт, – продолжала Вера. – Он остался километров за десять отсюда.
– Мужа? – Женщина подошла к Вере.
– Несколько дней назад встретились и опять расстались. Не знаю, увидимся ли еще…
– А я своего позавчера отправила, – приглушенным голосом сообщила женщина. – Дети еще не знают: сказала, что в район уехал. Все ожидают, скоро вернется.
– Может, разбудим девочек и пойдем потихоньку? – неуверенно предложила Вера. – Жалко мне вас покидать.
– Куда же мы пойдем?
– Хоть в наш район. Туда, где я работаю.
– Далеко?
– Отсюда километров пятьдесят будет.
– Ой, нет! – вскрикнула женщина. – Как же я тут все брошу? У нас ведь и скотинка, и то да сё…
На западе, за смутно синевшим вдали лесом, стало что-то греметь. Гром доносился равномерно: то мощные глухие раскаты сотрясали землю, то вдруг они сливались в один сплошной зловещий гул.
– Опять летят! – испуганно сказала женщина и начала будить девочек, чтобы укрыть их за камнями.
– Нет, это что-то другое, – вздохнула Вера, – там, видно, бой идет. – У нее больно сжалось сердце: «Там и Андрей. Напрасно я его ожидаю».
Взяв с земли свои вещи, Вера стала прощаться. Девочки, хмурые и заспанные, уже сидели на камне. Им было зябко, а еще больше обидно оттого, что так рано разбудили. Покидая их, Вера с жалостью посмотрела на шинель и постилку, еще хранившие тепло детских тел.
Долго потом перед ее глазами были хмурые лица девочек, которые очень хотят спать.
В подразделении Андрея встретил молоденький светловолосый лейтенант, командир стрелкового взвода. Он поздоровался с Сокольным просто, за руку, и сразу повел показывать свой участок обороны. По дороге лейтенант разговаривал так дружелюбно и уважительно, будто не он был тут старшим по званию, а Андрей.
На участке, наверное, с помощью местных жителей уже были вырыты окопы. Осмотрев их, Андрей не мог бы сказать, все ли тут правильно с точки зрения боевой практики, но по тому, как объясняли в училище, оборона была подготовлена хорошо. В каждом отделении оборудованы гнезда для станковых и ручных пулеметов, вырыты окопы для стрелков. Позиции отделений соединены узковатыми, но достаточно глубокими извилистыми ходами сообщения.
Один ход, тоже узкий, но такой, что двоим бойцам вполне можно разминуться, ведет в небольшой блиндажик. Тут лежат боеприпасы, на стене бинокль командира взвода.
Все бойцы были на работе. Ускоренно прокапывался ход к командному пункту роты, велась самая тщательная маскировка.
Лейтенант вызвал командиров отделений и уже суровым (Сокольному показалось – даже слишком суровым) тоном сказал:
– Вот – старший сержант! Да? Он – наш помкомвзвода! Ясно? – И, повернувшись к Андрею, продолжал уже не так резко, но по-прежнему громко: – Во время боя вы находитесь при первом отделении. Ясно? Я – на своем КП. Будет необходимость – в остальных отделениях. Мой связной – вот, – он показал на коренастого таджика. – Мой заместитель – вы. Ваш – командир первого отделения Адамчук!
Сокольный козырнул, а сам подумал: «Зачем этот грозный тон? Так и у нас в полковой школе. Неужели нельзя отдать приказания тихо и спокойно?»
Местность, где первый стрелковый взвод занимал оборону, была сравнительно ровной. Кое-где виднелись небольшие кусты можжевельника, а все остальное было покрыто успевшей отрасти луговой травой.
Андрей по знаниям и опыту не очень молодого человека подсказывал бойцам, как еще лучше укрепить оборону! Прежде всего он занялся маскировкой, видя, как из-за белых высоких облаков время от времени появляются самолеты противника и пролетают над самыми позициями.
– Подрежьте дерна, – сказал Сокольный одному из бойцов, – и перемаскируйте вот этот бруствер. Видите – лысина? Весь песок наружу.
