Обойдя весь материк по восточному побережью, от мыса Йорк до юга Виктории, Маклай углублялся внутрь Австралии.
Он несколько месяцев провел в Квинсленде, в его столице Брисбене. Здесь Маклая встретили очень тепло, и австралийские англичане наперебой старались оказать «барону из России» как можно больше знаков внимания. Ему отвели для научных занятий, как и в Сиднее, местный музей, предоставили для фотографирования научных экспонатов лучшую фотолабораторию межевой службы. Зная о работах Маклая над анатомией мозга, обеспечили его материалом для экспериментов – мозгом меланезийца, малайца, австралийца и монгола.
«Хотя изучение собранного таким образом в Брисбене и Сиднее материала я далеко не считаю законченным, тем не менее могу указать на некоторые результаты по сравнительной анатомии мозга различных рас. Так, мною замечены существенные особенности в развитии corpus callosum pons Varolii и малого мозга, в относительном объеме нервов, группировки извилин большого мозга и т. п.» – писал Маклай о своей работе в Квинсленде.
Обитатели Брисбена приглашали Маклая пожить у них. Несколько таких приглашений он принял.
Еще в Европе он слышал, что в Австралии живет племя каких-то безволосых людей. И вот в Брисбене об этих людях не только говорят, но и указывают приблизительно район, где они обитают. Маклай пошел искать «безволосое племя» и нашел около городишка Сент-Джордж, на берегах реки Баллоны, нескольких безволосых людей. У людей реки Баллоны волосы на всем теле совершенно отсутствовали. Безволосые люди охотно рассказали путешественнику свою родословную. Их отцы и деды тоже не имели волос. Но все дело заключалось в том, что это было не племя, а одна семья, и Маклай убедился, что аномалия эта является результатом частной, а не племенной, наследственной безволосости. Верный своей привычке точных сравнений, он вспомнил, что бывают случаи обратных аномалий: чрезмерно волосатые люди встречались, например, в Бирме, но никаких волосатых племен там нет. Маклай написал обо всем этом знаменитому Вирхову.
В то время Вирхов был дарвинистом. Он страстно отстаивал равенство человеческих рас. Уже девять лет подряд Вирхов руководил Антропологическим обществом в Берлине. И он немало делал для того, чтобы разрушить сказку о близости «дикарей» к животным. Чего стоила одна легенда о «девочке-обезьяне» Крао! Полигенисты видели в ней знаменитое «missing link» – живое «недостающее звено» между человеком и обезьяной. Уверяли, что у восьмилетней Крао есть защечные мешки, как у обезьяны. Газеты писали, что Крао принадлежит к «племени волосатых людей», найденных где-то в лесу. В Европу девочка была привезена будто бы норвежцем Карлом Боком, задавшимся целью отыскать «волосатую расу». Когда девочку привезли в Берлин, ее исследовал Вирхов вместе с антропологом Бартельсом, специалистом по изучению встречающихся на земном шаре хвостатых и волосатых людей. Оба ученых пришли к убеждению, что здесь всего-навсего «неясно выраженный случай общей и чрезмерной волосатости». Крао ничем не напоминала обезьяну. Все члены ее тела были нормально развиты. Никаких защечных мешков у Крао не оказалось, просто она любила держать за щекой монеты и другие мелкие подарки! Обман раскрылся скоро. Герцог Иоганн Альберт Мекленбургский заявил Вирхову, что «обезьяночеловек» Крао не дикарка, а дочь чиновника короля сиамского. Родители ее жили в Бангкоке, были вполне нормально развиты физически. Крао купил предприимчивый Карл Бок для того, чтобы показывать ее за деньги в Европе.
«Человека-обезьяну» хотели также видеть и в Маргарите Беккер – попросту больном человеке, страдавшем микроцефалией. Вирхов доказал, что никакой аналогии между микроцефалом и обезьяной нет.
Вирхов работал в Берлине, окружив себя человеческими черепами, привезенными к нему из Новой Британии, с Филиппин и Сандвичевых островов. Он так же, как и Маклай, пытался открыть загадку происхождения народов Тихого океана. Но мы знаем, что Маклай разрушил привычную схему определения принадлежности к той или иной расе лишь по форме черепа. Вирхов и другие ученые считали, что папуасы, как правило, длинноголовые (долихоцефалы); Маклай, измеряя черепа папуасов, доказал, что среди них встречается много короткоголовых (брахицефалов). Рудольф Вирхов открыл, что череп одного чистокровного папуаса имел необыкновенную емкость. Это шло вразрез с утверждениями сторонников расовых «теорий», отрицавших у дикарей даже способность к мышлению. Вирхов любил работать с живым человеческим материалом. В описываемое время и несколько позднее знаменитый медик и антрополог терпеливо исследовал «дикарей», которых часто привозили в Европу то миссионеры, то капитаны кораблей, то просто предприниматели, подобные Боку. Русские «самоеды» и индейцы-оджибеи из американских прерий, рослые патагонцы, зулусы из Африки и австралийцы, лопари и целый «караван» нубийцев, бушмены, огнеземельцы и меланезийцы были предметом наблюдения Вирхова.
Маклай находился в переписке с Вирховым и не раз сообщал ему результаты своих научных работ в Океании. То, что удалось Вирхову, радовало и Маклая. А Вирхов доказывал ученому миру, что захудалость австралийцев или лопарей зависит прежде всего от страшных условий жизни, в частности – от плохого питания. «Дикари», получая в Европе вкусную и обильную пищу, прибавляли в весе, их мышцы приобретали упругость. К этим забитым и обреченным людям возвращалось здоровье. Ни о каком «вырождении», вызванном «порочностью расы», не могло быть и речи. Цвет кожи? Вирхов думал, что окраска кожи зависит прежде всего от природных условий. Он в течение нескольких лет изучал привезенную в Берлин папуасскую девушку Кандаце. Она жила в услужении в одном немецком семействе. Что же оказалось? С годами темно-шоколадная кожа папуаски стала светлеть. В этом сказалась разница между палящим солнцем Новой Гвинеи и северным климатом. Моральными качествами папуаски Вирхов остался доволен. Кандаце служила нянькой, родители детей во всем доверяли молодой папуаске. А кто мог бы отважиться поручить воспитание малышей «человеку-обезьяне»?
Папуасы не принадлежат к «самой низшей расе» – таков был вывод Вирхова.
После исследования безволосых людей Маклай воспользовался гостеприимством некоего Дональда Гуна. В его имении Пейкдель, около города Станторн, он анатомировал мозг сумчатых животных, которыми так богата фауна Австралии. Через некоторое время Маклай близ города Глен-Иннес с лопатой в руке стоял над найденными им остатками ископаемых животных. Это были кости дипротодонт австралис – существа, похожего на кенгуру, но величиной со слона. Маклай тут впервые выступил в роли палеонтолога – ему хотелось проникнуть в тайны эволюции животных Австралии.
Около Брисбена Маклай провел немало вечеров в беседах со знаменитым исследователем Австралии Грегори, который рассказывал русскому гостю о том, с каким трудом люди науки проникали до него в эвкалиптовые дебри, безводные пустыни, дикие горы, как погибали десятки ученых во имя открытия тайн страны кенгуру.
В Океанию по следам Маклая пришел Отто Финш (1839-1917). О господине Отто Финше стоит поговорить. Большого полета птица этот Отто Финш! Официально в прусской науке он числился орнитологом, специалистом по попугаям. Но вот в 1858 году Отто Финш зачем-то появляется на Балканах, хотя никаких попугаев там нет. По Балканским странам Финш шатался года два. Как раз в то время Дунай был объявлен международной рекой, была учреждена Европейская Дунайская комиссия, и алчная Пруссия начинала свою разведку на Балканах. Потом мы видим Финша в Лейдене, где он пристроился на работу в музее при древнем университете. Вскоре Финш перекочевывает из Лейдена в Бремен, поближе к морским торговым домам. Там он узнает, что на островах Самоа заложены первые немецкие плантации. Это были дни, когда бременские, гамбургские, штеттинские купцы и пароходчики носились с идеей возрождения мощи Ганзы: «Черный орел германского флага раскинет крылья над морями и океанами всего мира!»
Граф Карл Вальбург-Цейль и Теодор Гейглин изучают полярные льды у Шпицбергена. Людвиг Агассис, ожесточенный враг дарвинизма, плывет для исследования на юг Атлантики и Тихого океана. С трибуны рейхстага раздается голос Генриха фон Круссерова. Это один из первых колониальных деятелей Германии. Он был основателем имперской партии. Кто-то уже успел повергнуть к подножию рейхстага петицию о необходимости захвата островов Фиджи, но время для открытого колониального разбоя в те дни еще не наступило, и петиция осталась лежать без движения. Кто-то напоминал, что у Германии были некогда свои заморские конкистадоры, не менее свирепые, чем испанцы и португальцы. Николай Федерман в 1535 году завоевал Венесуэлу и передал ее во власть Аугсбургской компании и банкирского дома Вельзер. Когда Федерман спросили, как относятся туземцы Америки к принятию христианства, он с грубым смехом ответил, что ему нет никакого расчета тратить зря время на проповеди перед дикарями. Немецкий конкистадор предпочитал говорить с индейцами на языке огня и железа... Теперь федермановские дела вновь ожили в мечтах гамбургских купцов. В недрах торгового дома «Иоганн Цезарь Годефруа и сын» рождается план захвата цветущих земель в южных морях. В 1871 году барон Макс Гольц, знаток Тихого океана, Бразилии, Вест-Индии, назначается управляющим новым германским адмиралтейством. Огни гамбургского маяка провожают его корабль; барон свое первое плаванье под флагом императорского флота приводит почему-то в южноамериканских водах. Корабли с переселенцами из Гамбурга бросают якоря у берегов Бразилии. На юге этой страны растет немецкая область Рио-Гранде-де-Сул. Около сорока шести тысяч немцев числилось уже в 1872 году в Бразилии. Гамбургские торгово-мореходные дома не ограничиваются мечтами, и в 1872 году фирмы Годефруа и Вермана основывают немецкие плантации – первая на Новой Британии, а вторая в Камеруне.
