Александр Ахматов - Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима

Клодий отпустил ее, когда они подошли к базилике, где остановились Минуций, Либон и Сильван, наблюдавшие за тем, как Дентикул и Приск, уже взобравшиеся на помост, договариваются там с простолюдинами, готовыми за плату освободить свои места.

Ювентина поспешила стать рядом со своим беспечным господином, который не обратил никакого внимания на взволнованный вид девушки.

— С тебя причитается, — обратился Клодий к Минуцию. — Я помог твоей красавице благополучно выбраться из этой толчеи.

— За это я приму любые твои условия относительно поединка «провокаторов», — с рассеянным видом отозвался Минуций, рассматривавший в этот момент поданную ему Либоном табличку с именами гладиаторов.

Вскоре Дентикул и Приск, стоявшие на помосте, замахали друзьям руками, давая им знать, что торг успешно завершен и можно подниматься наверх, чтобы занять купленные места…

Минуций усадил Ювентину по левую руку от себя, у самого края помоста.

Справа от него расположился Клодий, потом Волкаций и далее все остальные.

Отсюда, с высоты четвертого яруса, арена была видна ничуть не хуже, чем с Ростральной трибуны, на которой расставлены были скамьи, предназначенные для консулов, преторов и прочих должностных лиц.

Что касается членов сената, то они вместе со своими семьями разместились на лучших местах слева от Ростр.

Право сидеть во время общественных игр отдельно от народа сенаторы получили спустя восемь лет после окончания Второй Пунической войны. Считалось, что сама эта идея была впервые подана Сципионом Африканским, победителем Ганнибала, а тогдашние цензоры воспользовались ею, приказав курульным эдилам выделить для сенаторов первые ряды в цирке. Простые граждане отнеслись к этому новшеству не без ропота. Многие считали, что подобное разделение по неравенству сословий несет с собой вред их согласию и стесняет свободу. Сам Сципион позднее каялся, что такое затеял, признавая, что забвение древних порядков никогда не заслуживает одобрения.

Ювентина долго не могла успокоиться, мучаясь стыдом и бессильным гневом. Тело ее еще хранило прикосновения рук подлого публикана, а его нашептывания о том, что она все равно будет в его власти, наполняли сердце девушки безысходной тоской и отчаянием.

Похоже, Клодий знал, о чем говорил, да и без слов Клодия было ясно, что Минуций разорен. Неэра ей весь день твердила о том же. Правда, вел себя Минуций с удивительным присутствием духа. Он никак не походил на впавшего в уныние и потерявшего последнюю надежду должника. Видимо, что-то его поддерживало. Ювентина терялась в догадках. Может быть, Минуций, действительно, отдал в рост большие деньги капуанским менялам? Или он само воплощение легкомыслия, жалкая душа, которая живет одним днем и одними лишь приятными впечатлениями?

«О, боги! За что мне такая напасть? Мало, что ли, натерпелась я от изверга Аврелия? Дайте мне хоть искорку надежды, хоть какой-нибудь просвет в этой подлой жизни! Пусть не увижу я свободы, но сделайте так, чтобы я осталась у Минуция», — молилась она про себя, и ей хотелось плакать.

О Минуции она слышала раньше, когда еще жила в доме Аврелия.

Как-то она прислуживала за столом во время званного обеда, на который Аврелий пригласил нескольких владельцев гладиаторских школ, таких же, как и он сам, грубых и неотесанных мужланов. Все они, заговорив о Минуции, нещадно его ругали. «Мать его, — кричал Аврелий со злобой, — мать его выпечена из муки самого грубого сабинского помола, а замесил ее грязными от лихоимства руками меняла-вольноотпущенник из Трех Таверн, где он смолоду убирал навоз на конном дворе! А вы посмотрите, сколько в нем гонору! Как он кичится знатностью своего рода!». Гости Аврелия, не скупясь на крепкие словечки, поносили Минуция за скандальную связь с гетерой, за разнузданные оргии и разврат, царящие в его доме. Говорили также, что Минуций самым недопустимым образом распустил и избаловал своих рабов. Последних часто видели слоняющимися без дела по улицам. У них и деньги водились. Они их добывали, подрабатывая в Эмпории во время срочных разгрузок судов, и поэтому имели возможность посещать таверны и даже развлекаться в дешевых лупанарах. Сотрапезники Аврелия возмущались тем, что Минуций не держит в своем доме лорария. «Потакать рабам, — говорил один из них, — давать им волю жить, как им заблагорассудится — это значит объявить всем фамилиям нечестивую войну». — «Да, да! Лучше, когда раб плачет, хуже, когда он смеется», — повторяли остальные известную римскую поговорку.

Зато от рабов Аврелия Ювентина слышала, как они хвалили Минуция за его милостивое обращение с рабами, сетуя на жестокость своего господина, который за малейшие провинности приказывал сечь их розгами и подвергал пыткам в гладиаторском карцере. Они считали, что любые пороки Минуция по сравнению с его человечностью не имеют ровно никакого значения.

Ювентина, страстно ненавидевшая Аврелия за все пытки и издевательства, какие она перенесла по его воле, не могла с этим не согласиться. И когда накануне вечером домоправитель Волкация, позвавший ее в триклиний и сообщивший, что не Клодий, а Минуций договорился с хозяином о ее покупке, она, помимо большого удивления, испытала чувство, похожее на ликование.

Минуций в ее представление не шел ни в какое сравнение с Клодием и Волкацием еще и потому (это для нее тоже многое значило), что он был молод и хорош собой, но главным было, конечно, то, что она, как в тот момент рисовало ей воображение, разом избавлялась от двух зол — от возможности оказаться по милости господина-сводника в каком-нибудь гадком притоне или в доме Клодия с его свирепой женой…

Мало-помалу Ювентина взяла себя в руки и, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, окинула взглядом шумящее и волнующееся море зрителей, которые уже начинали выражать нетерпение, аплодисментами и криками требуя начала представления.

Однако скамьи на Рострах, где должны были разместиться должностные лица и устроители зрелища, пока пустовали.

Ланисты гладиаторов, чтобы занять толпу до прихода консулов и прочих магистратов, выпустили на арену «лузориев» и «пегниариев» — так назывались потешные бойцы, начинающие гладиаторы, еще не прошедшие полную боевую подготовку. Зрители в шутку называли их бескровные выступления «холодной закуской».

«Лузории» были вооружены деревянными мечами и небольшими круглыми щитами, а их противники, «пегниарии», держали в руках плети и палки.

Начавшаяся между ними борьба отчасти напоминала веселую потасовку, в которой никто из ее участников не получал обычно серьезных увечий, если не считать ссадин и кровоподтеков, зато много было беготни и суеты, вызывавших у публики оживление и смех, особенно у маленьких детей, приведенных на зрелище их родителями. Мимоходом следует отметить, что римские дети начинали впитывать интерес к гладиаторам чуть ли не с молоком матери.

С высоты помоста вся площадь виделась как на ладони.

По рыночным дням Ювентина часто бывала здесь вместе с рабами или подругами-рабынями, сопровождая домоправителя, закупавшего провизию. Тогда ей некогда было разглядывать достопримечательности Форума, битком забитого тележками, лотками, торговцами и покупателями.

Сегодня центральная площадь города, освещенная багровым сиянием вечерней зари, словно преобразилась и казалась великолепной.

Позади помоста возвышалась громада Семпрониевой базилики, верхние галереи которой также заполняли зрители.

Когда-то на месте базилики стоял дом Сципиона Старшего, но шестьдесят с лишним лет назад дом снесли вместе с находившимися здесь мясными и прочими лавками. Построенная здесь базилика стала самым большим зданием на Форуме и соперничала по величине лишь с возведенной позднее базиликой Фульвия, или Эмилия, которая строилась под руководством цензоров Марка Эмилия Лепида и Марка Фульвия Нобилиора[267].

Как уже говорилось выше, место перед Рострами, где была устроена арена и где громоздились сооружения временного амфитеатра, называлось Комицием.

Здесь происходили плебейские сходки и выборные собрания по трибам, то есть трибутные комиции, на которых избирались народные трибуны, курульные и плебейские эдилы, городские, провинциальные и войсковые квесторы, а также коллегии по очистке дорог и улиц, по выводу колоний и наделению землей.

В этой части Форума было много каменных, бронзовых и мраморных статуй богов и героев Рима. Здесь же, за оградами красивых позолоченных решеток, росли священные растения, в том числе знаменитый фикус, под тенью которого, как гласила легенда, часто отдыхали Ромул и Рем. Рядом произрастали олива, виноградная лоза и лотос — египетский цветок, про который говорили, что он был древнее самого города.