— Вѣдь не всѣ же вѣтрогоны, выговорилъ Шепелевъ разсѣянно и будто думая о чемъ-то другомъ.
— Не знаю, можетъ быть, и не всѣ, да я-то такихъ не видала. Вашъ братъ до тридцати годовъ завсегда почти умница. а какъ ему четвертый десятокъ пойдетъ, такъ и начнетъ куралесить. Ну, вѣстимо, есть другіе, что чуть не съ пеленокъ буянствуютъ и дерутся и куражутся на всѣ лады. Вотъ хоть бы буяны Орловы или вотъ нашъ «киргизъ». Ну, нѣшто можно дѣвушкѣ изъ знатнаго семейства за него выйдти?
— Да вѣдь Глѣбъ Андреевичъ, такъ-то сказать, добрый человѣкъ, выговорилъ Шепелевъ такимъ голосомъ, что Пелагея Михайловна почувствовала, что онъ лжетъ и разсердилась.
— Ужь ты передо мной-то хвостомъ не верти. Да и нашелъ кого подъ защиту брать! Телушка за волка распинается: не волкъ-де съѣлъ, сама-де съѣлась у волка въ утробѣ.
Наступило молчаніе. Шепелевъ воспользовался имъ, чтобы взяться за шляпу и сталъ прощаться.
— Вишь темнота. Обожди, ужо мѣсяцъ встанетъ, совѣтовала Гарина. — Напрасно ты, голубчикъ, пѣшкомъ къ намъ ходишь, да запаздываешь. Третево-сь въ оврашкѣ тутъ у прикащика моего ограбили оброкъ. Ночевать-то, обида, какъ жениха оставить тебя нельзя, пересуды будутъ. Ужь ты бы верхомъ, что-ли, ѣздилъ. Лошадь бы купилъ себѣ.
— Не на что, Пелагея Михайловна, весело разсмѣялся Шепелевъ.- A то бы давно купилъ.
— Ну вотъ, не на что! Отпиши матери, скажи — хуже убьютъ грабители. Тутъ у насъ не хорошія мѣста по пути.
— Да, сказываютъ. Вотъ еще недавно разсказывали, что голштинскіе солдаты здѣсь грабятъ по ночамъ.
— Какіе тамъ Голштинскіе! голштинцы сидятъ въ своемъ Рамбовѣ. Все это враки. Свои, голубчикъ, занимаются, — свои православные. Вѣдь дубьемъ по маковкамъ щелкаютъ. A нешто нѣмцы съ дубовиной обращаться умѣютъ! Все враки.
Шепелевъ простился съ Пелагеей Михайловной и вышелъ въ прихожую. Пока онъ надѣвалъ теплый тулупчикъ, въ прихожую вышла Василекъ.
— Какъ вы опять, Дмитрій Дмитричъ, поздно засидѣлись. Каждый разъ, что вы отъ насъ уходите, я всю ночь…
Василекъ запнулась и прибавила:
— Очень я боюсь, когда кто-нибудь ночью въ городъ идетъ отъ насъ.
И слово «кто-нибудь» какъ-то особенно оттѣнилось въ рѣчи ея, будто умышленно.
— Ничего, Богъ милостивъ, равнодушно отозвался юноша; спускаясь по лѣстницѣ. — Сколько разъ благополучно домой добирался. Прощайте.
— Тфу, тфу, сухо дерево! Не сглазьте! — быстро оживясь, выговорила Василекъ ему въ догонку.
Шепелевъ вышедъ на улицу совершенно пустынную и глухую. Сначала ему показалось темно на дворѣ, но затѣмъ черезъ минуту, благодаря мѣсяцу, выплывшему изъ-за тучи, на дворѣ стало свѣтло, какъ днемъ.
Юноша быстрой походкой, скрыпя сапогами по морозному снѣгу, притоптанно у желтой лентой среди улицы, бодро зашагалъ вдоль сугробовъ, заборовъ и пустырей.
«Авось ничего, — думалъ онъ — сколько разъ тутъ хаживалъ. Да притомъ не нѣмцы рамбовскіе, а свои православные грабятъ, говоритъ Пелагея Михайловна, оно все-таки не такъ страшно. Со своимъ-то братомъ грабителемъ и поговорить можно; ну тулупъ что ли отдамъ, да и побѣгу домой. A вотъ если бы нѣмецъ, — бѣда. Тутъ со страху не токмо нихт-михтъ скажешь, а хуже того, растеряешься, по пѣтушиному заговоришь».
И молодой человѣкъ быстро шагалъ, раздумывая. Какъ часто случалось ему, о томъ — трусъ онъ или нѣтъ? За послѣднее время послѣ его поступленія въ преображенцы, этотъ вопросъ часто появлялся въ его головѣ, и онъ никакъ не могъ рѣшить его. Иногда ему казалось, что онъ «ничего», какъ и всякій другой офицеръ или солдатъ, за себя постоитъ; иногда-же случалось ему пугаться пустяковъ, чувствовать дрожь по спинѣ, и языкъ прилипалъ къ гортани. И затѣмъ малый долго укорялъ себя:
— Трусишка, дѣвка красная, щенокъ. Всякой вороны пугаешься!
Уже около получаса, какъ шагалъ Шепелевъ по узкой протоптанной дорогѣ, гдѣ, очевидно, ѣздили только въ саняхъ, да и то больше въ крестьянскихъ дровняхъ. Онъ изрѣдка оглядывался и назадъ, на освѣщенную луной пустынную улицу и съ невольнымъ чувствомъ боязни вглядывался нѣтъ ли кого позади его. Наконецъ, при поворотѣ за уголъ въ другую улицу, гдѣ былъ оврагъ и мостъ, на счетъ котораго предупреждалъ его рядовой Державинъ, и гдѣ ограбили прикащика Гариной, онъ снова оглядѣлся. Поворачивая за уголъ, онъ увидѣлъ, что за нимъ вдали зачернѣлось что-то и быстро увеличивалось.
«Это не грабители, подумалъ онъ. Кто-то ѣдетъ». Черезъ нѣсколько мгновеній молодой человѣкъ ужь приближался къ мосту и невольно пристально оглядывалъ его со всѣхъ сторонъ. И вотъ, вдругъ сердце въ немъ екнуло.
— Показалось! Помилуй Богъ! — чуть не вскрикнулъ онъ, ободряя себя.
Но нѣтъ, не показалось. Изъ подъ моста появились двѣ фигуры и бородатый мужикъ съ дубиной, медленно обходя мостъ, чтобы преградить ему дорогу, крикнулъ весело, какъ показалось Шепелеву, не смотря на страхъ:
— Не спѣши, баринъ! Аль не баринъ, солдатъ. Не спѣши! Тутотка по ночамъ не указано ходитъ.
Шепелевъ хотѣлъ что-то произнести, но не могъ. Мужикъ поднялся на мостъ, молодой человѣкъ хотѣлъ броситься бѣжать назадъ, но сзади поднимался на тотъ же мостъ другой товарищъ. Невольно и почти безсознательно онъ взмахнулъ пустыми руками и крикнулъ, задыхаясь:
— Не подходи, убью!
Но оба мужика съ обѣихъ сторонъ, какой-то спокойной походкой, приближались къ нему.
— Вишь какой страшный! A ну, убей! Погляжу! — выговорилъ, подходя, молодой парень съ дубиной. — Ну, не маши. A то вотъ я размахнусь, такъ взаправду ты у меня пополамъ перелетишь.
Въ ту же минуту бородатый мужикъ взялъ юношу за плечо и выговорилъ спокойно:
— Давакось тулупъ и сапоги, а достальное — Господь съ тобой. Намъ не треба въ вашей амуничкѣ; и продать-то нельзя не покупаютъ. A вотъ тулупчишко и сапожки — это можно.
Оба мужика стали растегивать съ крючковъ тулупчикъ и едва успѣли снять его съ оробѣвшаго Шепелева, — какъ одинъ изъ нихъ, бородатый, ахнулъ и бросился бѣжать опрометью съ моста въ сторону. Молодой парень пустился за нимъ. Въ ту же минуту, изъ-за угла, шибкой рысью, появилась и приблизилась тройка лошадей и большія сани.
Шепелевъ невольно бросился на встрѣчу санямъ, крича::
— Стой! Стой!
Тройка остановилась, но кучеръ крикнулъ ему:
— Пошелъ съ дороги! Раздавлю! Меня не ограбишь, а то вотъ господа изъ ружьевъ убьютъ!
Но сидѣвшіе въ саняхъ поднялись на своихъ мѣстахъ и, приглядѣвшись, очевидно, поняли настоящее положеніе дѣла.
— Нѣтъ, Степанъ, тѣ воры, а это преображенецъ. Они убѣжали съ платьемъ его. Вонъ они….
Шепелевъ быстро приблизился къ санямъ и увидѣлъ въ нихъ двухъ молодыхъ офицеровъ въ полузнакомыхъ, ему мундирахъ, такъ какъ онъ еще не привыкъ распознавать гвардейскіе полки. Это были измайловцы или кирасиры.
— Сдѣлайте милость, заговорилъ молодой человѣкъ, взволнованнымъ голосомъ, не оставляйте меня! Меня сейчасъ ограбили. Вы уѣдете, они опять меня догонятъ. Да и далеко идти, озябнешь въ одномъ сюртукѣ.
Оба офицера, крайне моложавые на видъ, казалось, чуть не по семнадцати лѣтъ каждый, зашептались между собой и вдругъ начали громко хохотать. Смѣхъ этотъ былъ на столько неожиданный, веселый и дѣтски искренній… что Шепелевъ самъ чуть не улыбнулся.
— Ну, садитесь, нечего дѣлать. Довеземъ и будемъ вашими спасителями. Вѣдь вы, кажется, не простой солдатъ, вы рядовой изъ дворянъ?
— Да-съ.
— Ну вотъ я и права! вымолвилъ офицеръ и вдругъ будто смутился, но тотчасъ же засмѣялся звучнымъ, почти дѣтскимъ смѣхомъ.
Шепелевъ не замѣтилъ ничего, влѣзъ на облучекъ около кучера и себя не помнилъ отъ радости. Мысленно онъ клялся никогда болѣе пѣшкомъ не ходить къ Тюфякинымъ. Тройка двигалась небольшою рысью, такъ какъ узкая дорога не позволяла ѣхать шибче, ибо пристяжныя то и дѣло проваливались въ мягкомъ снѣгу.
— И какъ это тутъ однимъ ходить по ночамъ? заговорилъ кучеръ. — Я вотъ сказывалъ, моя правда и вышла, обернулся онъ въ сани. — Вотъ видите, барыня… охъ, тьфу!.. баринъ. Видите, баринъ, говорилъ я: скверное тутъ мѣсто, воровское. Первый разъ поѣхали и вотъ одного уже упасли. A въ другой разъ поди, и насъ кто ограбитъ и коней отобьетъ. И прощай, лошадушки.
— Ну, перестань, не болтай! — выговорилъ другой офицеръ, молчавшій до тѣхъ поръ.
Голосъ его показался Шелелеву еще мягче, звучнѣе, еще болѣе юношескій, нежели голосъ перваго, и вдобавокъ со страннымъ акцентомъ, выдававшимъ будто не русское происхожденіе.
Шепелевъ, окончательно прійдя теперь въ себя, обернулся съ своимъ новымъ знакомымъ и сталъ всматриваться въ нихъ. Оба офицера были дѣйствительно крайне моложавы, а второй, сейчасъ заговорившій, былъ замѣчательно красивъ собой. Не смотря на то, что мѣсяцъ скрылся снова за тучи, Шепелевъ могъ разглядѣть обоихъ, и лицо второго офицера показалось ему необыкновенно оригинальнымъ. Въ особенности большіе глаза и тонкія, черныя, какъ смоль, брови поразили его. Эти брови и глаза напомнили молодому человѣку портретъ пріятельницы его матери, который всегда висѣлъ у нея въ спальнѣ. А пріятельница эта была родомъ не русская, а грузинская княжна.
