- Ассалом алейкум, хош келибсизлар! Вас уже покормили? Эй, Джура, джелябды боласы, почему не кормишь гостей? Как, покормил уже? На станции не считается, давай срочно всех здесь корми! Вы, дорогие товарищи, сейчас идите в этот временный барак. Уже для вас дома построены, и только двери и окна нужно поставить. Пожалуйста, поживите несколько дней в этих не очень хороших условиях, скоро мы вас переселим!
Директор совхоза говорил ласково, но, будучи высокого мнения о себе (до войны окончил сельскохозяйственный техникум и сумел откупиться от мобилизации на фронт, что стоило больших денег!) с презрением смотрел на этих, как он считал, рожденных быть рабами людишек. Погодите, завтра вызову милиционеров, они вам мозги вправят! Ишь, в домах жить захотели! Мне своих негде селить! Предатели родины, условия хорошие им нужны!
Вслух же с маслянистой улыбкой врал:
- Размещайтесь, дорогие гости, это для вас временное жилище, стелите свои постели и отдыхайте! Эй, Джура! Давай, быстро накорми гостей, ты что медленно движешься! Давай, давай!
- Хоп, болади, ходжаин! - Джура, заведующий отделением, покорно сложил руки на груди и дал вполголоса распоряжение своим подчиненным.
Приветственно помахивая рукой, директор совхоза и его нукеры уехали. Руководящие работники отделения получили наглядный урок, как надо разговаривать с толпой в отсутствии милицейской или армейской поддержки, и уже без ругани стали наблюдать, как люди с оглядкой входят в барак. Вскоре принесли несколько джутовых мешков, в которых был хлеб, и принесли в больших дюралевых бидонах воду для питья. У барака стояли так называемые "титаны" для кипячения воды, и работники совхоза показали, где лежит хворост для растопки.
Нельзя сказать, что люди поверили всему, что наговорил директор, но надо было как-то устраиваться. " Стелите постели и отдыхайте", - даже сей черствосердый бай-директор не предполагал, что у большинства нет не то что одеяльца, но даже тряпочки размером с носовой платок! Однако, нашлась неподалеку вынесенная из сарая прошлогодняя солома, и несчастные переселенцы разделили ее между собой, чтобы не лежать совсем уж на голых необструганных досках.
Днем шестнадцатого мая в деревню прибыли машины с солдатами. Взрослые отнеслись к этому факту спокойно, - ведь фронт давно отодвинулся далеко за пределы Крыма. Но радости мальчишек не было границ! Мальчишки всегда тянутся к мужчинам, а в деревне уже несколько лет оставались одни старики, любящие ворчать и поучать по любому поводу, да несколько калек, с которыми тоже неинтересно было проводить время. А тут - бравые солдаты в гимнастерках с погонами, в пилотках со звездой! Очень скоро детишки щеголяли в этих пилотках, а некоторым довелось тайно погладить тяжелые новые автоматы с куцыми прикладами и скрытыми в черных металлических кожухах стволами. Малышей и девчонок расслабившиеся солдаты носили на плечах, угощали сахаром. Для забывших отцовские руки детишек это были счастливейшие часы.
Диян опрашивал всех солдат подряд, не встречали ли они на фронте его папу, он из Москвы на фронт ушел. Один из солдат, не молодой уже усач, чтобы сделать приятное ребенку повел с ним беседу:
- Как, говоришь, твоего папашу зовут? Ага, так! Глаза у него какого цвета? Не знаешь? Что ж это ты... Ага, очки носит? Веселый и добрый? Знаю! Встречал я его! Недавно, на западном фронте. Он у тебя жив и здоров! Точно, Наилем его зовут! Веселый такой...
- А где он сейчас? - воскликнул Диян.
- Сейчас? Да он, кажется, сейчас на побывку домой отправился. Твой дом-то где? В Москве? Точно, в Москву он поехал!
Диян радостно побежал к бабушке, рассказать о солдате, который встречал на фронте его папу...
Не знаю, какие уж сладкие грезы возникали у девиц и у молодок в связи с неожиданными гостями, но вот старики, те самые, которые всегда ворчат, были встревожены, во-первых, общим возбуждением, а еще их вдруг обеспокоило то обстоятельство, что сорок солдат прибыли на десяти грузовиках. Тем не менее, по решению стариков было зарезано несколько овец и приготовлено для гостей роскошное угощение. Солдаты и их командиры были очень довольны, хотя простодушное веселье солдат контрастировало с загадочной сдержанностью сыто рыгающих офицеров. И когда деревенский оркестрик - даул, зурна ве кемане, - бубен, зурна и скрипка, - уже настроился грянуть "Эски-Кырым хайтармасы" (“Старокрымская хайтарма -танец”), вдруг прозвучала резкая команда, и все военнослужащие нехотя покинули бал. Мальчишки последовали, было, за ними, но командиры грубо отогнали их прочь. Удивленные и обиженные такой резкой переменой мальчишки недолго посовещались и тайком проползли через заросший кустарником ров к машинам, у которых был построен отряд. То, что они услышали, было совершенно невероятно и не хотелось верить своим ушам. Но, не теряя времени, они поползли спешно назад и побежали к старикам с ошеломляющей вестью: отряду дан приказ прекратить всякое общение с татарами и быть готовыми к восьми ноль-ноль начать осуществление вывода всего населения на площадь и погрузки всех в машины. Вещей разрешается взять столько, кто сколько сам понесет. Операцию по выводу из домов завершить за пятнадцать минут. Пресекать панику и всяческое неповиновение. Разрешается стрелять на поражение.
Старики не поверили. Запретили сообщать остальным и решили сами проверить. Двое седобородых, опираясь на тяжелые посохи, отправились на окраину деревеньки, где притихли недавние гости. У маленькой рощицы шагов за пятьдесят до машин их остановили жестким окриком часовые.
- Стоять! Прохода нет!
- Сынок, проход не надо. Зачем ушли? Чай пить идите!
- Какой еще чай, старик? Иди домой и никуда не отлучайся!
- Командир свой позови, сынок. Давай, всех зови!
Тут быстрым шагом подошел офицер.
- Кто тут ходит? Марш отсюда!
- Сынок, всех чай пить зови...
- А ну-ка домой! Немедленно уходите! И деревню не покидать! Марш отсюда!
Старики поняли, что такой крутой поворот в отношениях недавних гостей не сулит ничего доброго. Но и в сказанное мальчишками верить не хотелось. Как это всех выселять? Выселяли так называемых кулаков, кое-кто из сельских бездельников имел к этому позору отношение. Но выслали три семьи, да и тем заранее было известно о выселении. Арестовали перед войной русского учителя и грека-счетовода “за шпионство”, но семьи их не тронули. А всех жителей деревни за что выселять? Наверное, опять кого-то арестовывать будут. А кого? Одни старики и женщины в деревне... И ведь столько грузовых машин...
Решили старики сообщить всем сельчанам, чтобы были готовы к неприятностям - то ли кого-то ищут, то ли продукты забирать будут. Последнее вероятней всего, так что у кого что есть - припрячьте. Мальчишки тут еще слышали, говорят, что всех в восемь часов выселять будут, но, наверное, не так поняли, вряд ли такое возможно - чем это их деревня так провинилась?
И уж никак не могло придти никому в голову, что выселяют не одну деревню, а весь народ!
Сельчане в большинстве своем бросились сразу прятать зерно и пытались вывести в поле овец. Но за деревней их остановили щелкающие затворами автоматов часовые, а зерно на скорую руку где спрячешь! Надо бы ямы за околицей вырыть, но это делается загодя... Как-то стихийно почти во всех домах люди приготовились к выселению - собрали одежду, что-то ценное, если у кого было, одеяла и подушки постарались закатать в тюки.
Диян и его бабушка затолкали в мешочек свою одежонку и стали помогать родственникам собирать их вещи. Когда часы-ходики показали восемь часов вечера, в дом вошли двое солдат с автоматами. Один из них был тот самый, который еще недавно рассказывал мальчику, что встречал на фронте его папу.
Сейчас солдаты были грубы:
- Давай, давай! Шевелитесь, мать вашу! - будто бы не они еще недавно пировали за татарскими столами и улыбались подносившим еду женщинам.
Диян звонким голосом обратился к усатому солдату:
- Куда мы поедем, дяденька солдат? В Москву?
Солдат сердито поглядел на ребенка и пробурчав:
- Куда, куда. На кудыкину гору! - быстро вышел из комнаты.
- Сынок, куда нас везут? - спросила бабушка солдата, который выводил их со двора.
- На Урал, вас, бабка, отвезут. А может и подалее - в Сибирь.
Услышавший слова солдата Диян громко заплакал:
- Мне нужно в Москву! Меня мама и папа ждут! Не хочу в Сибирь!
Солдат злобно рассмеялся:
- Ишь ты, в Москву захотел! Ну, быстрей шагайте!
Раздалась команда, и жителей села, собравшихся на площади перед бывшей мечетью, повели за околицу. Солдаты были злы, они норовили поддеть сапогом замедлявшую шаг женщину или вдруг выскочившего в сторону ребенка.
Как только человек становиться исполнителем державной воли он теряет человеческий облик
