Ахмет поклонился и попятился к дверям. Глядя сверху вниз на его затылок, мурза процедил:
— Я хочу знать, что нужно здесь Паршину и кто ему помогает. Иди!..
* * *
Волосатый быстро шагал по узким уличкам Азова, не обращая внимания на все усиливавшийся дождь. Приказав Тимофею подождать около ворот одного из домов, он зашел через калитку во двор и вскоре появился вновь, ведя двух коней под седлом, и пять заводных, нагруженных мешками. Даже в темноте Головин узнал своего вороного жеребца и подивился памятливости Паршина: надо же, не забыл, вернул коня.
Тимофей вскочил в седло и поехал следом за Волосатым, который решительно направился к городским воротам. Куприян пошептался со стражей, и створки тяжелых крепостных ворот приоткрылись. За воротами молчаливо лежала черная ночная степь. Когда уже выезжали из города, к ним неожиданно пристроился вывернувшийся из боковой улочки незнакомый казак в турецкой накидке с капюшоном, низко надвинутом на глаза.
— Коновод, — объяснил Волосатый в ответ на недоуменный взгляд Головина
Налетел порывистый ветер, начал сечь струями дождя, бросая в лицо крупные теплые капли. Лошади бежали резво, и скоро показалась балка, где разбили табор товарищи Тимофея. Они разложили небольшой костерок и терпеливо мокли, ожидая возвращения старшего. Тимофей представил им Волосатого под именем Сгиба, и тот приказал собираться, гасить огонь и двигать к реке.
Город обошли стороной, и потянулась степь. Волосатый свернул к берегу Дона, где на легких волнах покачивался большой струг, едва различимый в темноте.
— Слезай! — зычно крикнул Волосатый. — Лошадей отдайте коноводу. Дальше пойдем морем.
— А как же кони? — спросил кто-то.
— Вернешься — возьмешь, — отрезал Волосатый.
«А коли не вернешься, так и конь тебе ни к чему, — мысленно добавил Головин. — Другой погарцует. Но каждый надеется вернуться».
Он поцеловал теплые ноздри вороного, отдал повод коноводу и, не оглядываясь, перебрался на струг. Там уже было полно народу. На носу и корме стояли небольшие фальконеты. По бортам струг окружали тугие снопы камыша, на носу и корме имелись рулевые весла, чтобы можно было плыть в любую сторону, а между скамьями гребцов лежали мачта и свернутый парус. Куприян быстро рассадил казаков на весла и дал знак отчаливать. Коновод уже увел лошадей, и берег был пустынным. Только где-то далеко позади слабыми искрами вспыхивали факелы стражи на стенах Азова. Но вскоре и они пропади из вида, словно унесло их ветром или загасило проливным дождем.
— Погодка как просили, — подбадривал Куприяи. — Ни одна живая душа не узнает, куда мы отправились. Ну, навались, други, навались!
С журчанием скатывалась вода с весел. Струг, подгоняемый течением и попутным ветерком, легко скользил по черной воде к устью реки, и вот его уже качнуло первой морской волной. Поставили мачту и подняли парус. Он поймал ветер, захлопал, выгнулся дугой и понес суденышко навстречу неизвестности…
Утро пришлю слепяще яркое, солнечное. От вчерашней непогоды не осталось и следа — в небе синь, вокруг лазурное море с белыми барашками волн. Впереди — бескрайняя даль, а справа далекой полосой синел чужой берег. Кроме пришедших с Тимофеем, на струге плыло еще пятнадцать казаков. Всего вышло в поход двадцать шесть человек.
Куприян открыл торбы, перекусили и, сменяя друг друга, гребли, пока не начинало ломить натруженные спины. А море все не кончалось и не кончалось, как будто нет больше нигде земли — одна соленая вода.
— Плывем, как Ной на ковчеге, — заметил один из казаков.
— Эй, Ной, — весело окликнул его Волосатый — Иди обновы примерять.
Он развязал мешки, которые вчера привез из Азова, и вывалил на дно струга кучу татарской одежды: халаты, куртки, шаровары, сапоги.
— Так. — Критически оглядев товарищей Головина, он вытащил из сумки большие ножницы и острый кривой нож. — Кто первый голову брить? Не боись, крови не пущу.
— Зачем? — с опаской спросил Афоня Брязга, воспитывавшийся вместе с Тимохой в монастыре. — Мы, чай, не басурмане.
— Вот я из вас и сделаю басурман, — заржал Волосатый и, оборвав смех, объяснил — В Крым плывем, други. Потому надо магометанское обличив принять. Слухаите, что говорю, старый Сгиб дурному не научит.
Первым обрили Головина. Куприян оказался мастером на все руки, он даже бородку и усы подстриг на татарский манер. Тимофей переоделся в татарское платье, и Волосатый восхищенно хлопнул себя по ляжкам:
— Янычар! Как есть янычар!
Часа за два обрили и переодели всех, кто должен был сойти на берег. Теперь на струге оказалась пестрая компания: рядом с полуголыми, весело скалившимися казаками усердно налегали на весла типичные ордынцы.
— На все дела вам дано пять дней, — наставлял Волосатый. — Вас высадят, и струг уйдет, а вернется ночью пятого дня. Кто отстанет, ждать не будем! Поэтому каждый должен знать свое место и друг дружку выручать.
— А чего делать-то будем в Крыму? — перебил его неугомонный Брязга.
— Узнаешь, когда черед дойдет, — насупился атаман — Не утаят.
— Это точно, — подхватил один из гребцов — Когда приведут тебя темной ночкой в ханский гарем, ты уж не теряйся. Знай нужное место и дружков выручай!
К берегам Крыма подошли вечером и долго болтались в открытом море, ожидая, пока совсем стемнеет. Наконец на бархатно-черном небе повисли крупные, яркие звезды. Временами из-за тучки выглядывал край луны, и тогда казаки начинали беспокоиться, но спасительный ветерок опять натягивал покрывало туч на лик ночного светила, словно желая помочь отважным мореходам.
Вдруг среди непроглядной черноты берега замерцал слабый огонек. Три раза ярко вспыхнул и погас. Потом затеплился снова.
— Встречают, — пробасил Волосатый и приказал править к берегу.
Он перебрался на нос струга, приготовил пушку к бою, велел зарядить ружья и держать их под рукой. Все примолкли, раздавался только легкий скрип уключин, заглушаемый неумолчным рокотом моря. Вот уже совсем близко белая полоса пены, призрачной границей разделявшая воду и сушу. Казаки навалились на весла, удерживая струг на месте, чтобы волны раньше времени не выбросили его на земную твердь: ну, как там притаилась засада?
— Кура! Кура! — долетел с берега протяжный крик. И не разобрать за шумом волн, кто кричал. И снова — Кура!
Куприян приложил ладони ко рту и во всю глотку гаркнул.
— Ивко!
Ветер подхватил и отбросил его голос, но на берегу, вероятно, все-таки услышали. Там, среди нагромождения камней, появилась темная фигура человека с фонарем.
— Свои, — облегченно перекрестился атаман — Пошли!
Два-три взмаха весел — и струг ткнулся носом в прибрежную гальку. Куприян схватил ружье, первым соскочил на землю и кинулся к неизвестному с фонарем. Тот на мгновение осветил свое лицо и задул огонь.
— Живей, братки, живей! — торопил Куприян. Он уже успел перекинуться парой слов с встречавшим и вернулся к стругу.
Какие пожитки у казака, отправившегося в лихой набег? Справное оружие, одежонка да немного съестных припасов. В считанные минуты высадились на берег, и суденышко, отчалив, быстро ушло в море.
— Не отставать, — сипло басил атаман. — Тимоха, ты замыкай!
Растянулись жидкой цепочкой и пошли по петлявшей среди камней тропинке, поднимаясь в гору. Головин оглянулся черной: точкой качался и подпрыгивал на волнах струг. Казаки усердно налегали на весла, все увеличивая и увеличивая расстояние, отделявшее их от берегов Крыма. И словно оборвалась нить, связывавшая с родной землей.
Тропинка вывела к неглубокой лощине, где паслись стреноженные кони под татарскими седлами. Выбирать не приходилось — время поджимало, поэтому каждый взял первую попавшуюся лошадь. Вскоре маленький отряд уже скакал по узкой каменистой дороге, казавшейся белой в свете выглянувшей из-за туч луны.
Сначала дорога тянулась вдоль побережья, потом начала забирать в сторону. Не останавливаясь, проскочили через какое-то селение, окруженное сонными садами, вылетели на проселок, с обеих сторон зажатый виноградниками, миновали невысокий перевал и спустились в долину. Сытые кони несли резво, дробным стуком копыт отсчитывая версту за верстой.
Неожиданно из ночного мрака выросла глинобитная стена с глухими воротами, человек, встретивший казаков на берегу моря, соскочил с седла и открыл калитку. Все быстро спешились и по одному вошли во двор, окруженный темными строениями. Калитка захлопнулась, лязгнул задвинутый засов, а на улице раздался цокот копыт: кто-то уводил коней.
— Тихо, братки, тихо, — успокоил атаман встревожено оглянувшихся казаков.
Он первым вошел в ворота сарая, предупредительно распахнутые незнакомцем. Остальные — за ним. Ворота закрылись. В темноте кто-то чиркнул кресалом и зажег фонарь. В его тусклом свете Тимофей, наконец, разглядел незнакомца. Это был тощий человек с большим носом и широкими черными бровями. Половину его смуглого лица закрывала короткая курчавая борода.
