Азиний сделал еще глоток вина, потом продолжил.
– А теперь, после злосчастной кончины твоего возлюбленного сына Германика, домина, и смерти Друза, сына императора, Сеян начал рассматривать себя как наследника Тиберия.
– Злосчастной? Ха! – выдохнула Антония, и Веспасиан удивленно заморгал.
В течение всего вечера матрона выказывала себя безупречной хозяйкой: спокойной, доброжелательной и обходительной, но в этот миг он заметил бушующий в ней огонь, делавший Антонию самой ужасной женщиной своего поколения, не терпящей никого, кто встает у нее на пути.
– Мой сын Германик был отравлен в Сирии наместником Кальпурнием Пизоном по приказу Сеяна и, вероятно, с ведома самого Тиберия! Впрочем, последнее я не могу доказать. В любом случае, самоубийство Пизона как раз перед началом суда говорит о его виновности. Что до Друза, то это его жена Ливилла, подлая гарпия, а не дочь, которую я пригрела на своей груди, отравила парня. Я уверена в этом, хотя опять же не могу доказать. Она – любовница Сеяна, который в этом году просил у императора разрешения жениться на ней. Тиберий отказал и запретил им видеться друг с другом. Она все равно осталась с Сеяном, хотя они слишком хитры, чтобы привлекать к этому факту внимание повелителя.
– Вот это действительно новость, домина, – сказал Гай, переваривая услышанное. – Это означает, что Сеян не остановится перед покушением на жизнь императора.
– Нет, он слишком умен, – ответила Антония. – Сеян знает, что попытайся он облачиться в пурпур, сенат и половина легионов встанут против него, и снова начнется гражданская война.
– Этот негодяй поступил еще умнее, – с улыбкой заявил Азиний. – Он ухитрился избавиться от Тиберия, не убивая его.
– Но император всего лишь вчера был в Большом цирке! – забывшись, выпалил Веспасиан.
– Был, молодой человек. Разумеется, был. Но в последний раз. – Азиний глотнул еще вина. – За последнюю пару лет мы наблюдали целый шквал дел об измене. По большей части они основывались на ложных доносах, но неизменно заканчивались обвинительным приговором. Это позволило Сеяну убедить императора в том, что заговоры зреют на каждом углу. Тиберий знает, что никогда не пользовался популярностью, и не чувствовал себя уверенно с тех самых пор, как в момент его вступления на престол взбунтовались легионы на Рейне. Он пытался сблизиться с сенатом, передавал ему право принимать решения, касающиеся внешней и внутренней политики, позволял сенаторам голосовать против его предложений, и даже уступал дорогу консулам, встретившись с ними на улице. Но теперь повелитель пришел к выводу, что эта политика сработала против него. Что сенат принял эти миролюбивые действия за слабость и теперь намерен сместить его.
– И доказательством для Тиберия служат обвинительные приговоры по делам об измене, – добавила Антония.
– Подстроенные Сеяном? – высказал предположение Гай, восхищаясь ловкой стратегией.
– Именно. Напомнив также о смерти двоих очевидных наследников, Сеян сумел убедить императора, что сенат намерен возродить республику – мысль, ненавистная Тиберию. Когда много лет назад его собственный брат, муж госпожи Антонии, обмолвился об этой идее в частном письме, он предал родича в руки Августа. Сеян разыграл все искусно, представив Тиберию доказательства основательности главных его страхов, одновременно скрыв источник настоящей угрозы. Префект дал повелителю совет уехать ради собственной безопасности из Рима сразу после наступления нового года и приведения к присяге новых консулов, и постоянно поселиться в императорской резиденции на острове Капри.
– Но, услав императора, единственного своего защитника, разве не окажется Сеян уязвим перед атаками сената? – сказал Гай, полагая, что обнаружил в плане слабое место.
– В обычных обстоятельствах так бы и случилось, – ответила снова взявшая себя в руки Антония. – Но Сеяну каким-то образом удалось уговорить Тиберия назначить консулами Гнея Корнелия Гетулика и Гая Кальвизия Сабина.
– Да, знаю. Оба – личности непримечательные: Гетулик кропает мерзкие стишки, снискав популярность среди солдат, а Кальвизий Сабин слегка туговато соображает.
– Слегка? – Антония расхохоталась. – Да по сравнению с ним мой сын Клавдий покажется хитроумным юристом!
– Итак, кому предстоит в следующем году возглавлять сенат? – задал риторический вопрос Азиний. – Придурку и человеку, популярному в войсках, дочь которого, по счастливой случайности, помолвлена со старшим сыном Сеяна.
– Ого! – воскликнул Гай.
– Вот именно, друг мой, – сказала матрона. – Но и это еще не все.
Веспасиан с Сабином переглянулись – оба гадали, какую новую пакость замыслил Сеян, и удивлялись, с какой стати им, простым деревенским парням, доверяют такие тайны.
– Но что ему еще придумывать? – произнес искренне озадаченный Гай. – Все складывается как нельзя лучше: Тиберий оказывается на острове под охраной преторианцев и получает только те новости, которые намерен сообщать ему Сеян. Тем временем сенат в руках людей, один из которых слишком глуп, чтобы подтереть без чужой подсказки собственную задницу, а второй – почти член семьи префекта. Великолепно. О чем еще ему беспокоиться?
– Об армии, – проронил Веспасиан.
– Совершенно верно, молодой человек, об армии, – сказал Азиний, с уважением посмотрев на юношу, а затем бросил одобрительный взгляд в сторону Антонии. – Проблема Сеяна заключатся в армии, но он уже начал ее решать.
– Как? – спросил Веспасиан.
– А кто стоял за мятежом Такфарина и обеспечил бунтовщика десятками тысяч только что отчеканенных денариев, обнаруженных в его казне? Чьи агенты подстрекали к восстанию против зависимого от нас царя Реметалка во Фракии, которое продолжается и до сего дня? Зачем парфянскому послу, посетившему в этом году Рим, было встречаться втайне с Сеяном уже после того, как его дела с императором и сенатом были завершены? Беспокойство на границах постоянно держит армию в напряжении. Чем больше проблем, тем больше забот у армии. Их настолько много, что войска, быть может, даже не замечают происходящего в Риме. Могу побиться об заклад, что в грядущем году нас ждет несколько набегов через Рейн и Дунай, а быть может, и Парфия снова начнет облизываться на Армению. И я не удивлюсь, если вторжение в Британию скоро станет приоритетом императорской политики, ведь оно отвлечет по меньшей мере четыре легиона. А Сеян тем временем будет укрепляться во власти. И когда Тиберий умрет, всемогущий префект окажется в превосходной позиции, чтобы стать регентом при одном из юных внуков императора, которому перейдет пурпур.
– А будучи регентом, да опираясь на преторианцев, Сеян сможет присвоить себе полномочия трибуна и стать неприкасаемым, – мрачно улыбнулся Гай. – Умно, очень умно. Остается только восхищаться этим человеком.
– О, я восхищаюсь, – отозвался Азиний. – И что еще важнее, уважаю его. Этот парень способен видеть далеко. Он наделен терпением, способным сравниться только с его изворотливостью, и вероломством вкупе с жестокостью. Это опаснейший противник, и ради блага Рима его следует сокрушить. Беда в том, что у нас ни одного по-настоящему весомого доказательства против него. Нам требуется время, чтобы найти их. Вот почему я и Антония подумали о вас.
– Без доказательств Тиберий не станет меня слушать, – вмешалась Антония. – Он решит, что я просто мщу Сеяну, которого считаю виновным в смерти сына.
Гай склонил голову в знак согласия. Азиний решил подлить себе вина, но обнаружил, что чаша для смешивания пуста. Антония посмотрела на Палла, молча застывшего в углу.
– Палл, будь любезен, еще вина.
Управляющий поклонился и исчез за занавесью. Мгновение спустя оттуда донесся крик и треск разбивающегося сосуда. Веспасиан и Сабин в мгновение ока вскочили и кинулись в служебную комнату, где в полумраке разглядели Палла, катающегося по полу в схватке с некоей темной фигурой. Ухватив неизвестного сзади, Сабин оторвал его от грека и уткнул в каменную плиту. Упершись коленом в поясницу, Сабин приподнял голову мужчины за волосы и с силой опустил вниз. Нос и челюсть пленника хрустнули. Издав пронзительный крик, тот замер.
– Кто это? – спросила Антония, появляясь в дверях.
– Не знаю, – выдавил запыхавшийся Палл. – Тут слишком темно.
– Так вынесите его на свет.
Матрона отдернула занавесь. Сабин и Веспасиан потащили мужчину за ноги, оставив на месте схватки лужу крови, удобренную выбитыми зубами. Оказавшись в освещенной комнате, они перевернули добычу.
– Я не знаю его, – сказала Антония. – Хотя сомневаюсь, что даже родная мать смогла бы узнать его сейчас.
Окровавленное лицо представляло собой настоящее месиво: нос свернут на сторону, из распухших губ торчат осколки зубов, челюсть торчит под неправильным углом.
– Палл, подойди сейчас же сюда.
