суток совпадает с длительностью предоставления отпуска флотским офицерам в военное время. Отдыхать в Гельсингфорсе, конечно можно было остаться, но отсутствие своего жилья, и достаточно однообразные развлечения молодых флотских офицеров в гарнизоне, делали поездку для отдыха в Петроград предпочтительнее.
Пульмановский вагон мягко нес их мимо больших и маленьких озер, мимо густых лесных массивов и небольших опушек. Вдали мелькали опрятные финские хутора, и аккуратно обработанные поля. Бруно и Ирина болтали о чем-то незначительном и, как дети, радовались путешествию. Петроград встретил мокрыми от дождя мостовыми, свежим ветром и усеянным обрывками облаков небом. От вокзала они взяли извозчика. Исаакиевский собор поблескивал мокрым от недавнего дождя куполом, шпиль Адмиралтейства вонзался в небо острой золотой иглой. На первый взгляд казалось, что все — как всегда.
Но война наложила свой отпечаток на город, не только сменивший имя, и сбросивший вниз тевтонских рыцарей с их конями со здания бывшего германского посольства. В Петрограде уже не было того бесшабашного, довоенного столичного веселья. В городе не много было семей, где бы не оплакивали погибшего сына, отца, брата. На Невском проспекте то тут, то там мелькали солдатские фронтовые шинели, проезжали не шикарные авто, а крытые брезентом военные грузовики, и афишные тумбы пестрели не афишами театральных премьер, а призывами помощи фронту, раненным и увечным. Но Петроград по прежнему оставался столицей империи, а Нева — душой города. Ее водная гладь оживляла гранитные набережные, наполняла воздух и душу свежестью. Бруно и Ирина остановились на Стрелке Васильевского острова. Необъятная ширь Невы в этом месте поражала и радовала глаз одновременно. Железная воля императора Петра воздвигнувшего этот город, воплощенная в металл пушек Петропавловской крепости, в узор мостов и решеток набережных рек и каналов, в звон колоколов многочисленных храмов, предстала перед ними воплощенная в этом великолепном граде…
Это были самые чудесные и счастливые дни в жизни мичмана Бруно Садовинского. Что ждет их с Ириной впереди? Сильный человек, всегда надеется на лучшее.
1 сентября, сразу после прибытия из отпуска, мичман Б.А.Садовинский представился новому командиру «Расторопного» старшему лейтенанту А.И.Баласу. Капитан 2 ранга В.В.Селитренников покинул «Расторопный», и старший лейтенант Балас был назначен приказом начальника Минной дивизии № 787 временно командующим эсминцем с 27 августа 1916 года.
Офицеры, знавшие А.И.Баласа по эскадренному миноносцу «Сибирский стрелок», где он служил старшим офицером, отзывались о нем как о мужественном, хладнокровном и распорядительном командире. Да и орден Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость» говорил сам за себя.
В этот же день мичман Б.Садовинский заступил дежурным по кораблю. Эскадренный миноносец «Расторопный» находился на швартовых у пристани завода «Усберг» в Гельсингфорсе. Приняв дежурство у мичмана М.М.Воронина, Садовинский отметил в вахтенном журнале:
число нетчиков — 0 чел.,
число больных офицеров — 0 чел., число больных нижних чинов — 2 чел.,
количество машинного масла — 76 пудов, количество угля — 91 тонна,
количество пресной воды — 200 ведер, температура в угольных ямах +1 °C, температура в погребах + 1 °C,
число арестованных нижних чинов — 0 чел., число строевых унтер-офицеров — 7 чел., число строевой команды — 21 чел.,
число машинной команды — 36 чел.
После завтрака команду развели по работам — мыли краску на бортах и надстройках миноносца. После обеда работы по мытью краски продолжили. В 16 ч 30 мин окончили все работы, а в 17 ч команду уволили на берег. Корабль затих. Только слабо гудела вентиляция, да посвистывали паропроводы — под парами находился котел № 4.
В опустевшей кают-компании Бруно Садовинский рассказывал своему другу мичману Михаилу Воронину впечатления о поездке в Петроград…
В пятницу, 2 сентября, эскадренный миноносец «Расторопный» перешел в Ревель. На Ревельском рейде в 17 ч начали работы по определению девиации, законченные в 17 ч 46 мин. После этого миноносец ошвартовался у стенки в Ревельской Южной гавани. Загребли жар в котле № 2, под парами котел № 4.
В субботу, 3 сентября, предстоял переход в Моонзунд, для охраны тральщиков.
Летом 1916 года германское флотское командование посылало в Северную Балтику только подводные лодки. Они вели разведку, нападали на тральщики, протраливающие фарватеры, атаковывали караваны землечерпалок, углубляющих фарватер, транспортные конвои и одиночные корабли. Германские субмарины действовали, в основном, у выступающих в море мысов и на подходах к берегу.
3 сентября одна из германских подводных лодок находилась на позиции в районе Оденсхольма. Ночью лодка, в надводном положении, заряжала аккумуляторные батареи. Зарядка шла медленно, керосиновые моторы Кертинга, не отличались надежностью. С рассветом, когда зарядка еще продолжалась, сигнальщик с мостика лодки доложил командиру о черном дыме на горизонте. Вот они — дымящие угольные котлы российских миноносцев!
На подводной лодке срочно прекратили зарядку аккумуляторных батарей, командир лодки скомандовал «Приготовиться к погружению!» Верхняя вахта быстро спрыгнула вниз. С лязгом захлопнулись люки. Море беззвучно сомкнулось над лодкой, оставив на поверхности лишь пузырящийся след.
Погружаться на перископную глубину — скомандовал командир. Подводная лодка двинулась по направлению облака дыма. Ее поднимало вверх и вниз на сильной зыби, чувствовавшейся и под водой, на глубине 6–7 м. В центральном отсеке подводной лодки было душно и влажно, пахло машинным маслом и сырой одеждой. Командир занял место у вертикальной трубы перископа. Перископ то поднимался, то опускался, так, чтобы показываться на поверхности только на короткий промежуток времени. Подводная лодка быстро шла на сближение с обнаруженным кораблем.
Командир, сдвинув фуражку, внимательно всматривался в перископ. Голова его совсем ушла в плечи, спина сгорбилась, словно он приготовился к прыжку. Наконец, он произнес:
Четырехтрубный угольный миноносец русских, идет переменными курсами.
Германская подводная лодка все ближе подходила к миноносцу, и все быстрее поднимался и опускался перископ, потому что иначе, лодку выдал бы его пенящийся след, хотя сильная зыбь и затрудняла обнаружение перископа на поверхности моря. Что бы с миноносца труднее было обнаружить перископ лодки, командир занял позицию для стрельбы со стороны левого борта миноносца, чтобы иметь восходящее солнце у себя за спиной, и наблюдателям с миноносца пришлось бы смотреть против солнца.
Приготовить носовые торпедные аппараты! — отрывисто приказал командир. После доклада о готовности, последовала команда
Первый носовой аппарат! Товсь!
Немедленно после выстрела погрузиться на 15 м и не вырываться на поверхность, — приказал командир боцману, стоящему у клапанов быстрого погружения. Это было связано с тем, что облегченная, после выстрела торпеды, подводная лодка могла выскочить на поверхность.
В центральном отсеке лодки было очень тесно от приборов и людей. Справа от командира стояли двое рулевых матросов, один управлял вертикальным рулем, второй — горизонтальными, слева — боцман у клапанов системы погружения и всплытия.
Последовала отрывистая команда:
— Поднять перископ! Первый аппарат — пли!
