– И помни, – бросила мать перед тем, как огромная колонна тронулась с места. – Наше дело правое. Хелен, дитя мое, ты должна быть готова к борьбе за идеалы. Мы делаем это во имя нашей страны и светлого будущего.
Хотя Хелен не забыла ни этих слов, ни потрясающего зрелища тысяч женщин в белых платьях с разноцветными поясами и с транспарантами, ей прежде всего запомнилось небывалое чувство единения. Имея цель, шагая в ногу бок о бок с матерью, она вступала в новый мир.
В те годы наблюдались и другие предвестники новой эры. Комету Галлея, явившуюся в год смерти короля Эдуарда VII, сочли событием, имевшим сугубо научное значение. Пожалуй, важнее стало развитие автомобильного транспорта.
Англичане довольно медленно осваивали двигатель внутреннего сгорания. Уже появились немногочисленные автобусы и таксомоторы, но личные автомобили имели только очень богатые люди. «Роллс-ройсу» было всего полдюжины лет, но Пенни располагал им и ранним субботним утром 14 июня 1911 года приехал за стариком Эдвардом Буллом.
Семейство Пенни всегда сохраняло тесные отношения со своими родственниками Буллами. Благодаря женитьбе на Нэнси, дочери Горэма Доггета, и колоссальному успеху своей страховой компании Пенни разбогател не хуже Эдварда. Они собрались заехать в Чартерхаус за Мередитами, внуками Булла, и отвезти их в Боктон, а завтра Пенни доставит мальчиков назад к вечернему чаю. Поездка привела в тайное волнение даже Эдварда Булла, которому не доводилось ездить в автомобиле.
– Не знаю, правильно ли я делаю, что позволяю тебе, близорукому, везти меня в этой штуковине, – заметил он жизнерадостно.
День выдался погожий, проселочная дорога радовала глаз. За час они одолели почти двадцать миль и прибыли в Чартерхаус аккурат перед ланчем. Старый Эдвард, ничуть не устав, находился в прекрасном расположении духа. Он очень расстроился, когда Пенни, которому директор передал телефонное сообщение, заявил, что вынужден вернуться в Лондон.
У мальчиков тоже вытянулись лица. Казалось, что автомобильная прогулка не состоится и выходные потеряны, но Генри вдруг подался вперед и вежливо спросил:
– Дедушка, а можно мне кое-что предложить?
И двумя часами позже, когда «роллс-ройс» вкатил в Лондон, Булл подумал, что его внук Генри Мередит, бесспорно, славный юноша. Он знал, через какие испытания прошел тот в школе, и не только от него самого. Генри несколько раз дрался из-за младшего брата, которого подвергали беспощадным издевательствам после того, как в газетах появился портрет его матери. В итоге Генри заявил, что он и сам на стороне суфражеток – чего и в помине не было – и что любому, кому это не нравится, сперва придется иметь дело с ним.
– Я уважаю маму, потому что она верит в свою цель, – объяснил он деду. – Я даже не исключаю, что женщины должны иметь право голоса. Мне крайне не нравятся методы суфражеток, но я не могу ничего возразить, когда она говорит, что старые, приличные способы себя исчерпали. Я предпочел бы, чтобы она ушла от них или хотя бы поддерживала не так энергично, но у нее не получается иначе. Поэтому в конечном счете, дедушка, я за нее, поскольку она мне мать. – И предложил: – Если ты все равно возвращаешься в Лондон, то почему бы и нам не поехать? Переночуем дома, а завтра поездом вернемся в школу. – Он покосился на деда. – Мы видели газеты, дедушка, и знаем, что мама идет на марш. Давай мы их потом перехватим и сделаем Хелен сюрприз? Возьмем ее пить чай.
Вечерело, и у Хелен, когда они с матерью дошли до дому, уже не на шутку болели ноги. Но она торжествовала: побывали на марше в знаменательный день. Ее удивил перепуганный вид служанки, которая отворила им и буркнула матери что-то, чего она не расслышала. Затем из гостиной донесся знакомый голос.
– Хелен, иди в свою комнату, – шепнула мать.
Однако девочка не послушалась. Стараясь остаться незамеченной, она стала подглядывать в дверь.
В гостиной был дедушка, с ним Генри. Фредерика, если он тоже приехал, наверняка отослали в другую часть дома. Дед напустил на себя грозный вид, и даже Генри посерьезнел, сделавшись как бы старше. Первым заговорил дед:
– Правильно ли я понимаю, что ты нарядила суфражеткой Хелен, невинное дитя?
– Да. – Голос матери звучал вызывающе.
– И повела на демонстрацию, где могли произойти беспорядки?
– Она была совершенно мирной.
– Раньше такое случалось. Так или иначе, ребенку место в детской! Ты не имеешь права втягивать ее в такие мероприятия. Это не для детей. Она не должна даже слышать об этом!
– Мама, ей же всего восемь лет, – негромко добавил Генри.
– Ты полагаешь, что я и слова сказать не могу родной дочери о женском избирательном праве?
– Не вижу необходимости, – невозмутимо произнес Булл.
– Только потому, что ты не согласен с этим.
– Нет. Придет день, и она разберется сама. Но пока Хелен – ребенок. Детей положено ограждать от идей.
– Тогда ей и в церковь нельзя. Того и гляди идей наберется.
– Это богохульство, – спокойно ответил Булл. – Ты говоришь о нашей вере. Вайолет, я вынужден сказать тебе, – продолжил он жестко, – что, если ты еще хоть раз так обойдешься с ребенком, я заберу ее у тебя. Будет жить со мной в Боктоне.
– Ты не посмеешь!
– Думаю, справлюсь.
– Я засужу тебя, папа.
– А судья запросто согласится со мной и сочтет тебя неподходящей опекуншей.
– Чушь! Генри, скажи ему!
– Мама, если до этого дойдет, я выступлю против тебя. Извини. Ты не в себе. – И он расплакался.
Хелен вздрогнула от ужаса, когда сзади ее подхватили чьи-то руки и отнесли наверх в детскую.
Такого утра у Тома Брауна не припоминали. Хуже всего было то, что, когда все случилось, в примерочной находился сам лорд Сент-Джеймс. Вдруг он выйдет?
В ателье пришла леди.
Она была очень стара. И весьма респектабельна, с этим никто не спорил. Вся в черном, с тростью из эбенового дерева. Незнакомка спросила мистера Флеминга, который, как назло, ушел к заказчику с брюками.
– Может, спрятать ее в другую примерочную? – шепнул продавец.
– Не вздумайте, – хладнокровно ответил мистер Браун. – Дайте ей стул и постарайтесь, чтобы его светлость не вышел, пока не оденется.
Решение нелегко далось Эстер Силверсливз. Она уважительно отнеслась к готовности Дженни отказать Перси. Прошли месяцы, и тот наконец перестал писать, а она вздохнула, рассудив, что такова судьба. Летом Эстер предоставила девушке недельный отпуск и отправила взбодриться в Брайтон; казалось, что это помогло, но неделю назад пришло очередное письмо, и Дженни откровенно расстроилась.
– Это от Перси, – сообщила она. – Говорит, что год не решался написать, но снова хочет увидеться. Сугубо по-дружески. Пишет, что болел, но чем – не сказал, и я не знаю, серьезно это или нет.
– Ну и встреться с ним, почему бы и нет?
– Ох, мадам, я не уверена. Боюсь, что не вынесу. – И ее глаза наполнились слезами.
Эстер Силверсливз давно подумывала наведаться в Уэст-Энд. Двумя годами раньше американский джентльмен Сэлфридж открыл на Оксфорд-стрит огромный универмаг. В молодости Эстер любила в канун Рождества заглядывать в гигантский торговый центр «Хэрродс», находившийся в Найтсбридже. «Сэлфридж», как она слышала, не только вознамерился конкурировать с ним, но и был не меньше да в придачу располагал рестораном, и в этом универмаге можно было провести целый день. И вот она приказала кучеру высадить ее там в десять утра и забрать в три; дождавшись, когда тот скроется из виду, Эстер с неуклюжей чопорностью пошла по Риджент-стрит, направляясь к владениям Тома Брауна.
Она и лорд Сент-Джеймс не узнали друг друга, когда пэр вышел из примерочной, скользнул по ней веселым взглядом и зашагал в тихие холостяцкие кварталы Олбани, по соседству с которыми на Пикадилли он теперь проживал.
Перси прибыл в половине двенадцатого и несказанно удивился при виде миссис Силверсливз, которую знать не знал. По ее настоянию он проводил ее обратно в «Сэлфридж» и отвел в ресторан, где та заказала пирожное и чашку чая. Она справилась о его здоровье, неспешно кивая, а после спросила, по-прежнему ли он неравнодушен к Дженни. Удовлетворившись его ответом, она посвятила Перси в свои намерения.
– Дженни, мистер Флеминг, понятия не имеет о нашей встрече, и пусть это останется между нами. Но я хочу вам кое о чем рассказать. Конечно, вы вправе распорядиться услышанным по своему усмотрению.
Миссис Силверсливз пришлось поднажать, пока Дженни не согласилась. Дело решило второе письмо, в котором Перси сообщил, что уезжает на всю зиму лечиться. Дженни посоветовалась с Эстер, и та сказала: «По-моему, это будет доброе дело, если ты выдержишь». И вот через две недели Дженни вновь очутилась за чаем напротив Перси в уютном маленьком кафе «Айви» близ Чаринг-Кросс-роуд.
Он выглядел довольно бодрым, хотя и немного бледным. Для начала они обменялись обычными вопросами. У нее ничего не изменилось. Побывала в Брайтоне. Миссис Силверсливз чувствовала себя хорошо. Мейзи и Герберт участвовали в рождественском спектакле, поставленном в театральном клубе Мейзи. Ему жилось в Кристалл-Паласе как никогда хорошо. Дженни заговорила всерьез лишь после того, как выпила первую чашку.
