наконец сном.
Когда его разбудили, было еще темно, темно и холодно. Он велел принести кофе и выпил его, одеваясь. Он нарочно велел разбудить себя пораньше, чтобы одеться не торопясь, но с постели встал нервный и нетерпеливый. Это было его обычное состояние перед ночным захватом вражеского судна или вылазкой на берег. Пришлось останавливать себя, чтобы не натянуть одежду как попало и не выбежать на палубу. Он заставил себя побриться, хотя делать это пришлось почти на ощупь — лампа едва освещала зеркало. Хорнблауэр натянул сыроватую рубашку и надевал штаны, когда в дверь постучал Эйзенбейс. Он явился в соответствии с оставленными вчера приказами.
— Пациент спит хорошо, сэр, — объявил он.
— Как его состояние?
— Я решил не беспокоить его, сэр. Он спит тихо, так что я не могу сказать, прошла ли лихорадка. Рану я тоже осмотреть не мог. Если вы хотите, сэр, я могу его разбудить.
— Нет, ни в коем случае. Насколько я понимаю, то, что он спит, — хороший симптом.
— Очень хороший, сэр.
— Тогда не трогайте его, доктор. Если будут какие-нибудь перемены, доложите мне.
— Есть, сэр.
Хорнблауэр застегнул штаны и сунул ноги в башмаки. Нетерпение возобладало над выдержкой, и сюртук он застегнул, уже взбегая по трапу. На палубе чувствовалась атмосфера приближающейся атаки. Силуэты офицеров неясно темнели на фоне неба. Восток слабо алел, небо на четверть еле заметно побледнело, приобретя едва различимый розоватый оттенок.
— Доброе утро, — ответил Хорнблауэр на приветствия подчиненных.
На шкафуте слышались отдаваемые вполголоса приказы, как перед вылазкой.
— Команда баркаса на правую сторону, — прозвучал голос Смайли.
— Команда тендера на левую сторону. — Это был князь. Он говорил по-английски чище Эйзенбейса.
— Над водой туман, сэр, — доложил Джонс, — но очень редкий.
— Вижу, — ответил Хорнблауэр.
— Вчера мы встали в двух кабельтовых от остова, — сказал Тернер. — Ночью, когда ветер стих, мы развернулись, но незначительно.
— Скажите, когда рассветет достаточно, чтобы брать пеленги.
— Есть, сэр.
Вскоре небо на востоке изменилось. Казалось, оно даже потемнело. На самом деле просто светало, и контраст стал менее резок.
— Когда затонул «Стремительный», вы взяли третий пеленг, мистер Тернер?
— Да, сэр. Он составил…
— Не важно.
В таком простом деле можно полностью положиться на Тернера.
— Не думаю, чтобы остов сместился хотя бы на дюйм, сэр, — сказал Тернер. — Течения тут нет. Две речки, впадающие в залив, тоже никакого течения не создают.
— А песок на дне плотный?
— Плотный, сэр.
Вот это действительно радует. Глина давно засосала бы остов.
— Как вышло, что «Стремительный» перевернулся? — спросил Хорнблауэр.
— По чистому невезению, сэр. Корабль был старый, он долго находился в море. На борта под ватерлинией густо наросли водоросли и ракушки — его покрыли медью на недостаточную высоту, сэр. Поэтому его накренили и чистили левый борт. Выкатили пушки правого борта, и все тяжелое, что можно было передвинуть, тоже сместили к правому борту. День был безветренный, стояла жара. И не успел никто глазом моргнуть, как с гор налетел порыв ветра. Он ударил «Стремительный» точно с левого траверза и накренил прежде, чем его успели выровнять. Орудийные порты были открыты, и в них залилась вода. Судно накренилось еще сильнее — по крайней мере так установила следственная комиссия, сэр. Люки были открыты, вода поднялась выше комингсов и залилась внутрь.
— Он не выровнялся, пока тонул?
— Нет, сэр. Услышав крик, я посмотрел в ту сторону и увидел киль «Стремительного». Он так и ушел под воду днищем вверх. Стеньги снесло. Они вскоре всплыли наверх. Грот- и фор-стеньги держались за остов уцелевшими вантами. Это помогло мне взять пеленг.
— Понятно, — сказал Хорнблауэр.
Быстро светало.
Казалось — конечно, это был оптический обман, — что краска на глазах заливает небо.
— Достаточно светло, сэр, — сказал Тернер.
— Спасибо. Мистер Джонс, можете приступать.
Шлюпки отошли от корабля. Впереди был Тернер на гичке, с инструментами и компасом, за ним Стил на баркасе и Смайли на тендере. Между баркасом и тендером протянули трал. Хорнблауэр почувствовал, что, несмотря на выпитый недавно кофе, хочет позавтракать. И все же он медлил. Мертвый утренний штиль идеально подходил для намеченной операции — гичка легко займет нужную позицию и без особого труда будет оставаться на месте. Шлюпки, как ни медленно они шли, поднимали волны, и волны эти далеко разбегались по стеклянной поверхности залива. Хорнблауэр видел, как гичка остановилась. Над водой отчетливо раскатился голос Тернера — он переговаривался в рупор с другими шлюпками. Они неуклюже развернулись, словно связанные ниткой жуки, дали тралу провиснуть, еще некоторое время неловко маневрировали, чтобы встать точно по нужному пеленгу. Потом весла начали двигаться, медленно, ритмично, словно маятник судьбы. Сердце у Хорнблауэра забилось, он возбужденно сглотнул. Вокруг начиналась нормальная корабельная жизнь. Шлепая по доскам босыми ногами — звук этот не похож ни на какой другой звук в мире, — подвахтенные выносили гамаки и укладывали их в сетки. Швабры, куски песчаника, ведра и помпы — матросы, не занятые на шлюпках, принялись драить палубу. Не в первый раз Хорнблауэр позавидовал работающим матросам. Их заботы — самые простые, сомнения — самые ничтожные. Вычистить песчаником кусок палубы до белизны, которая удовлетворила бы унтер-офицера, пройтись по ней мокрой шваброй, вытереть насухо, весело работать рядом со старыми друзьями, шлепая босыми пятками по чистой воде, — вот и все, что от них требуется. Они делали это бесчисленное число раз и будут делать еще бесчисленное число раз. Хорнблауэр с радостью поменял бы свое одиночество, свою ответственность, клубок своих забот на их беспечный удел. Не успел он так подумать, как рассмеялся над собой. Он прекрасно знал, в какой ужас повергла бы его эта перемена, если б какой-нибудь каприз судьбы его к ней вынудил. Он решил подумать о другом — о толстом ломте жирной, хорошо прожаренной свинины. Свиная нога вымачивалась для него два дня, и снаружи она, должно быть, уже не слишком соленая. Черт возьми, если отбивная, когда ее принесут с камбуза, не будет шипеть на тарелке, кое-кто пожалеет, что родился на свет. Надо приказать, чтобы вместе с отбивной поджарили сухарные крошки. Заесть же отбивную можно будет сухарем, густо намазанным патокой. О таком завтраке и подумать приятно.
Хорнблауэр стоял с кошельком в руке. Кошелек он вынул из нижнего отделения рундучка. Он в точности знал, сколько там гиней, и старался не желать, чтобы их было больше. Будь он богат, он мог бы проявить щедрость к команде, к кают-компании и к мичманской каюте. Но коль скоро это не так… Он тряхнул головой.
