— Берут батарею в клещи, — проговорил командир, — жди пальбы великой.
— Ежели по кораблям судить, стволов шестьсот против шестнадцати. К нашим-то корабликам они несунутся, боязно им. — Крюйс, не отрываясь от трубы, скомандовал: — Поднять красный флаг на правом ноке!
Русский флагман принимал вызов неприятеля.
Шведы расположили корабли на якорях в две линии, охватив оконечный западный мыс с севера и юга. Пять часов без перерыва утюжили ядрами батарею и траншеи толбухинского полка на косе. Тысячи ядер взрыли косогор, не оставляя живого места» И все же шведы не рассчитали. Траншеи и брустверы надежно укрыли преображенцев. Но Анкерштерн не мог этого предполагать и в полдень уверенно отдал приказ:
— Начать высадку!
Из-за громад кораблей выскочили и ринулись к берегу полсотни шлюпок.
На их борту, ощетинившись мушкетами, приготовились к броску тысяча семьсот шведских гренадер. Вот шлюпки ткнулись в мель, подняли мушкеты атакующие, цепи одна за другой понеслись к берегу, разбрызгивая воду. Все ближе спасительная суша, но вдруг в центре передние цепи атакующих проваливаются под воду.
Анкерштерн лихорадочно водил трубой по глади воды. На поверхности плавали шапки гренадер…
— Бог мой! Черти побери капитана! — метался по шкафуту Анкерштерн, бессильно потрясая руками.
А берег вдруг ожил, сверкнуло пламя, засвистела картечь. В бой вступили русские гренадеры.
Из реляции Крюйса: «По полуночи в 6 часов неприятель начал всею своею силою из верхних и нижних пушек с обеих сторон с кораблей против острова стрелять. Однако нашим никакой вреды не учинил, от того, что две тысячи двести человексолдат под командою полковника Толбухина лежали на земле в прикрытом месте и по неприятелю ниединого выстрела не было. А перед полуднем неприятель, посадив людей своих на мелкие суда, послалк берегу, и как они подошли недалеко от берега, тогда наши по неприятелю жестоко из пушек стреляли; а как оные пришли к берегу гораздо ближе, ихвзяли в мушкетную стрельбу; а как стали выходить из воды, им было выше колен, в некоторых местах глубже, а иные до дна не достали, иные же погорло в воде. Из наших 15 пушек непрестанно стреляли ядрами и картечами, от чего оные неприятелипришли в конфузию. И хотя из них некоторые вы-
шли было на берег, однако ж оные в той конфузиивсе побежали назад на свои суда, из которых многиеопрокинулись, и тогда 35 человек неприятелей наберег выхватили, а в 1 и 2 часу неприятель со всемфлотом стал назад подаваться, тогда стрельба перестала. Неприятельских судов было ботов и шлюпов 29. Того же числа к берегу принесло с 400 человек мертвых неприятельских тел; тогда же взято в плен 3 капитана, 2 поручика, 2 прапорщика, 7 унтер-офицеров да рядовых 21 человек.
Подбирая жалкие остатки уцелевшего десанта, шведы уходили в море, оставляя на берегу сотни убитых и раненых… Вдогонку с острова неслись вслед бомбы, из-за рогаток выходила в погоню флотилия галер шаутбенахта Боциса.
Получив однажды урок, шведские адмиралы уже до конца войны ни разу больше не испытывали судьбу на Невском взморье. Нарождающийся русский флот и возведенная на острове крепость надежно закрыли морские ворота на Балтике.
Весной 1706 года капитан-командор Петр Михайлов сам повел свою любимую и пока самую быстроходную шняву к Кроншлоту. В кильватер «Мункеру» выстроились дюжина галер и бригантин. Соскучился царь по морскому раздолью. Вышли из Котлина, Наум Сенявин рассказывал о прошлогоднем сражении со шведами.
— Анкерштерн, стало быть, пятки салом смазал? — смеялся раскатисто Петр.
Наум еще в прошлом году заметил перемену в царе. Стал он раскованней, шутил чаще да и на людях покрикивал меньше. Не один Сенявин, все окружение приметило добрые перемены в его поведении с того момента, как рядом с ним обосновалась Екатерина
Алексеевна. По-разному толковали в народе, не всё знали и близкие царские сановники. История ее появления в царских апартаментах была непростая…
Началась она летом 1702 года, после взятия войг сками Шереметева Мариенбурга. Как и обычно, в плен брали солдат, а местные жители неприятельских крепостей иногда платили контрибуцию, иногда оставались на положении заложников.
Семья местного католического пастора Глюка невольно оказалась под иным скипетром — православия. В услужении у его дочери состояла Марта Скавронская, сирота, взятая в свое время пастором на воспитание. Накануне военных действий Марта была повенчана со шведским капралом. Но мужа прямо от венца вызвали в полк и направили в бой, где он и сгинул.
Наметанный глаз русских драгун выхватил из толпы горожан полуодетую чернобровую, красавицу. Начальник драгун, генерал Бауер, имел привычку объезжать биваки своих подчиненных. Не заслонили вовремя драгуны от генеральского взгляда свою подружку, и Бауер не упустил лакомый кусочек. Дальше все шло строго по воинской иерархии. Над Бауером начальствовал генерал-фельдмаршал Шереметев, который изредка гостил у своих генералов. Хотя и стар был годами, но, говорится: ко времени и «бес в ребро».
Прижилась Марта у степенного боярина, да все перевернул губернатор Ингерманландии Александр Меншиков. И обрела свои новые покои бывшая «пор-томоя» на берегах Невы. Но ненадолго. Вскоре узрел ее Петр и уже больше с ней не расставался. Обрела наконец-то свою пристань вновь нареченная Екатерина, по имени своего крестника, сына Петра, ставшая Алексеевной. Нарушил вековой порядок Петр Алексеевич, но зато обзавелся семейным очагом…
Нынче и в море уходил с легким сердцем, тепло на душе у моряка, когда есть на берегу верная подружка…
Генерал значит «главный». Устанавливая в России эту приставку к званиям фельдмаршала и адмирала, Петр четко наделял людей, имевших этот чин, полномочиями на флоте и в армии.
Генерал-адмирал Федор Алексеевич Головин не однажды задумывался, за какие заслуги, каким образом стал он генерал-фельдмаршалом. Произошло это в самом начале войны со Швецией. Переходили они вместе с царем к Новгороду и дальше к Нарве. После одного из шумных застолий в Новгороде и родился на свет указ о производстве его в генерал-фельдмаршалы, а в том походе в подчинении у него и войск не было. Под стенами злополучной Нарвы он оказался самым старшим по званию, но не у дел. Отъезжая в Новгород, царь взял его с собой. И, быть может, к лучшему, а то, не дай-то Бог, попал бы в плен к шведам…
Состоя начальником воинского морского приказа, старался хоть малую толику времени уделить флоту, но все никак не получалось. Заедали архиважные дела в Посольском, Ямском приказах, каждый день дьяки тащили ворох бумаг из Оружейной, Золотой, Серебряной палат. Грешным делом, выходил в море в последний раз на «Крепости», когда провожали посольство. Давненько это было… Ныне государь назвал его адмиралом, поручил ему новый Балтийский флот, вменил «господину адмиралу на него смотреть, яко вышнему правителю».
Головин припоздал, царь опередил его, раньше вышел в море. Командир шнявы «Мункер» Наум Се-нявин вторую неделю похмелялся каждое утро. Только что его произвели в боцманматы, а друзей-товарищей пруд-пруди, с каждым надо отпраздновать. Но вчера вечером получил приказ царя готовить корабль к походу на Котлинский рейд.
Лед на Неве еще не прошел, шняву мотало туда-сюда, рвало с якорей, а государь каждый день требовал: «В море. В море». «Соскучилась, поди, душа морская по простору», — посмеивался про себя командир шнявы.
Первым на Котлинском рейде бросил якорь вице-адмирал Крюйс. Он поднял свой флаг на тридцати-двухпушечном фрегате «Олифант». На самой быстроходной шняве «Мункер» развевался царский штандарт капитан-командора Петра Михайлова.
Один за другим подходили фрегаты, ложились в дрейф.
В устье Невы шаутбенахт Иван Боцис, командир галерной эскадры, отдавал почести адмиралу Головину. Встречал пушечной пальбой, игрой на флейтах с барабанным боем, криками «ура!» матросов на вантах30 .
Головин отдувался, неторопливо поднимаясь по трапу, озирался по сторонам. Такого приема он не встречал.
— Сие, ваша светлость, — доложил Боцис, — на венецианский манер.
— Ну, как знаешь, — высказался довольный церемонией адмирал, — поднимай якоря, догоняй государя.
Запели дудки, загремели барабаны.
Галеры и бригантины стройной колонной потянулись из устья Невы.
Тем временем «Мункер» с отрядом фрегатов ушел далеко. Кроншлот давно скрылся из виду. Моряков звал простор, соскучились по морю, свежему ветру, соленой волне. Вскоре на горизонте замаячили корабли шведов.
— Дюжина с лишком, господин капитан-командор, — доложил Сенявин.
Разглядывая в подзорную трубу шведскую эскадру, Петр, с одной стороны, бодрился: «Такую неприятельскую махину отбросили от Котлина!», и в то же время в его душе веяло холодком от неспособности противостоять неприятелю на море. «Што у нас? Фрегат, шнява, галиоты да бригантины. С такой силой в море соваться на верную погибель. Покуда корабли для первой линии пушек в полсотни, не менее, не сподобим, дюжину, дай Бог, на первый раз, с Карлом тягаться на море пустая затея. А когда сие сбудется?»
