Александр Савельев - Сын крестьянский

Князь и Болотников распрощались, очень довольные друг другом. Шаховской распорядился, чтобы дворецкий выдал Болотникову русское одеяние взамен иноземного, в котором он явился. Оделся Иван Исаевич как нельзя лучше. Нижнее белье полотна тонкого. Шелковая рубаха, воротник, кромки разноцветными шелками вышиты. Черные суконные шаровары вправлены в красные сафьяновые сапоги. Поверх — вишневый кафтан добротной материи, подбитый шерстью, чугой называется. Сабля дамасская, кривая. Пистоль за поясом. На голове — парчовая, багряного цвета мурмолка.

В Путивле был базарный день. На площади — оживленный торг. Снует народ. Полно товару. Даже удивительно: кругом смута, раззор, а здесь добра уйма. Видно, мало еще разруха прошла по здешним местам.

На возах — жито, пшеница, мука разных помолов. В ларях — печеный хлеб, пироги, пряженцы, ватрушки, лепешки. Мясной ряд: убоина коровья, свинина, баранина, телятина. Всякая рыба: вяленая, соленая, копченая, жареная. Возы снетков, икра в кадушках. Молоко, масло, творог, сметана, яиц горы. На земле в корзинах гуси, утки, куры, индейки высовывают головки через плетенье, гогочут, кричат на все лады. Рядом мычат коровы, хрюкают свиньи, блеют овцы. Цыганы-барышники охаживают лошадей, яростно торгуются. Кони ржут. Один жеребец брыкнул мальчишку копытом по голове. Бедняга упал замертво.

Много бочек с пивом, брагой, шипучими медами; сбитень. «Зелена вина» вволю в кабаке, откуда «пропойные деньги» идут в казну воеводы.

Идет игра в зернь. Многие уже наклюкались, пошатываются, неистово ругаются, горланят песни, лезут в драку. А иные наигрывают на балалайках, дудах, сопелях. А вот палаточный ряд и лари, где продаются ткани. Здесь толкутся женки в ярких телогреях, в цветных летниках, шушунах. Бредут две — на головах кички.

— Маланья, матушка, твой-то как?

— Что ему, идолу, деется. В кабаке сидит, прохлаждается.

— Давай, касатка, камки поцветистей на шушун выберем.

— Ин ладно, а мне зарбафу треба.

— Аль деньги в кишень много привалило, что зарбаф берешь?

— Не все же время мой в шинке сидит, иной раз и промыслит на пропитание.

— Чую, касатка, как он промыслит!

— Коль чуешь, нишкни!..

Истошно вопят калашники, блинники, пирожники, гречишники, таскающие на лотках свою снедь. Везде бродит, стоит, сидит нищая братия.

— Христа ради, подайте на пропитание, милостивцы, калике-перехожему!

— Да помянет господь бог тя, чадунюшка, за твою милостыню доброхотную!

— Пидь до мэнэ, братику, змилуйся! — приговаривает седенький старичок с протянутой рукой, беспрестанно кланяясь.

— Воззрите, православные, на мое несчастье великое! — причитает лохматый парень без руки.

Нищие тянутся к подающим со своими болячками, язвами, уродствами. Шныряют, как полагается, тати.

Есть шатер и для пищи духовной. В нем — иконы, кресты медные, серебряные, деревянные; свечи воску ярого, малые за грош две и великие, ослопные. Продает все это чернец из монастыря. В одном месте народ глазеет, как поводырь возжается с ученым медведем, показывающим свои незамысловатые штуки.

Сидят на полешках три слепца-бахаря с корчиками, в которые люди бросают гроши и полушки. Слепцы дружно запели про Егория храброго, один заиграл на гуслях. Потом старец гусляр крикнул:

— Православные! Топеря зачнем мы спевати про царя справедливого. Прибредайте ближе!

Многие подошли.

— Що цэ такэ?

— А ну-ка, ну-ка, послухаем!

— Бывальщина знатная, что и баять: везде спевают, везде слухают.

И потекла песня.

Проходя по базару, Болотников слушал эту песню, недавно сложенную, и думал: «Супротив бояр, дворян, окольничих? Доведется и супротив купчин идти. Они туда же тянут, нашу холопью, крестьянску выю под ярмо гнут».

Болотников пошел за город. Денек был солнечный, сухой. Время шло к закату. Синее небо на западе становилось серебристо-багряным. Мелкие облачка снизу начинали розоветь, собирались в тучку. По направлению ее летела стайка белых голубей, словно привлеченная багрянцем. Вдруг круто повернула обратно, сверкнув крыльями. Иван Исаевич, остановись, следил за их полетом, пока не опустились у дальней хаты, последний раз мелькнув белизной. Махнул рукой, отгоняя воспоминание детства: «Так же вот голуби над Телятевкой летали. Э, да ладно…» Пошел дальше.

Много деревянных срубов, крытых тесом, дерном, и землянок построили на поле для ратников. С управителем стана, молодым дворянином, Болотников пошел глядеть на обучение их. Ратники в валяных колпаках, в сермягах, зипунах, домотканых портах, лаптях… Одни отряды учились стрельбе из луков в соломенные чучела, ходили, бегали, ложились, вскакивали, как встрепанные, то рядами, то врассыпную, под крики и крепкую ругань сотников, полусотников. Другие отряды обучались «огненному бою».

Полк стрельцов пришел на выучку в желтых кафтанах, в шапках с высокими шлыками. Оружие их: самопалы, бердыши, сабли. На чересплечном ремне привешаны: сумка с порохом, фитилями, пулями, берендейка с зарядцами.

Артиллерия разъезжала по полю. Было несколько чугунных мортир с каменными ядрами при них, несколько железных пищалей, медных кулеврин и гафуниц. Когда все эти пушки, запряжённые сильными лошадьми, поехали по мощеной дороге, поднялся оглушительный грохот. «Словно Илья-пророк на колеснице по небу скачет», — улыбнулся Болотников. Начальник стана показал ему склады — оружейные, ядер, пороховые, амуниции, фуражные, хлебные и прочей ратницкой «справы». Дело было крепко слажено. Начальник с удовлетворением молвил:

— Для войны припаса вдосталь наберется.

Глядя на все это, Болотников припоминал свои воинские дела на Дону и на Украине, все, что он видел за годы своих скитаний, и с сокрушением думал: «Сколь силы идет на потехи ратные да на убой! А более всего люду черного гибнет». Сумрачно у него на душе стало. «Что поделаешь? Не нами так повелось, не нами и кончится».

Утром Болотников пошел к воеводе. Тот с ним ласково поздоровался и молвил:

— Иван Исаич, оделся ты добро! Ладный какой, очень пригляден! Садись за стол.

Закусили.

— Петрушка! Кликни толмача! Сегодняшни дела пусть без меня разберут!

— У тебя, воевода, дела, видать, много.

— Много, Иван Исаич! Отсель приходится слать ратную подмогу в разны города, кои супротив Шуйского идут. К нам на суд и расправу шлют пленных бояр да дворян. Совета у нас наши ратные люди просят. По граду заботы много воеводской… Дел уйма!

Вошел человек средних лет, в русском одеянии, но по обличью иноземец, черный, курчавый; длинные усы, борода скобленая, горбоносый. Войдя, он приветствовал:

— Здрав буди, князь-батюшка!

И Болотникову поклонился.

Феофан Димитраки был грек, толмач посольства, прибывшего в Москву. Посольство уехало, а Димитраки остался: заболел. Шаховской жил тогда в Москве и взял его к себе.

Воевода открыл скрыню и поставец. Болотников увидел много книг, рукописей. Литеры — иноземные, более всего греческие, латинские.

— Которые книги мои, которые Димитраки привез. Сам я языцы сии разумею, а все ж бывает, что толмач надобен. Война на Руси — а в книгах и про ратны действа писано. Вот, Иван Исаич, глянь: «Тактики и стратегию!» — рукописание византийцев, как бить или от супротивника оберегаться. Вот он, Арриан, царедворец прославленный при императоре Марке Аврелии римском, повествует, что шли они народ аланов воевать. А еще сказывает, как древние македоняне бой вели. Али вот — византиец император Лев VI филозоф «О ратных службах». А вот зри: римлянин Оносандр «Стратегология — наука побеждать», в шестом веке после рождества Христова писана. А вот наши рукописания: Владимира Мономаха — «Поучение детям» и «Изборники» Святославовы — два их. Вот рукописание Ивана Пересветова. Новых лет писание: при царе Иване Грозном. И иные книги. Вникаю в них и разумею, как супротивника воевать, да как с им уговор вести, да как дела государственные вершить. О ратной мудрости скажу: гнать недруга великое дело, а обороняться — мудрости не меньшей требует. Бой веди, когда надо и в месте нужном. Как взял верх, добивай супротивника, чтобы вновь встать ему не мочно было. Вот что познал я из книг да рукописаний и многое иное, потребное для ратного дела. Что ты, Исаич, сказывать станешь? — оживленно спросил князь и самодовольно закрутил усы.