Худощавая фигура Иоанна дрожала в лихорадочном возбуждении, он поднял руку, требуя внимания. Но Иоанн бен Леви ничего не успел сказать: глаза его, горящие вдохновением, устремились на среднюю дверь покоя. Два стражника ввели в комнату какого-то человека. Это был старик; длинные, белые спутанные пряди волос спускались по его сгорбленной спине; худое лицо было покрыто морщинами от старости, забот и долгих скитаний. Он был одет в изорванный, запыленный, испачканный кровью плащ. Дрожащие руки с трудом опирались на сучковатую палку.
— Мы нашли его у южных ворот. Он лежал без чувств, — пояснил один из приведших его в ответ на удивленный взгляд Иоанна. Мы не видели, как он пришел. Может быть, он уже давно там лежал. В ответ на наши вопросы он только называл твое имя, господин, поэтому мы и привели его сюда.
Старик не двигался, только тусклые глаза его устремились на лицо стоявшего пред ним Иоанна.
— Чего тебе от меня нужно? — сказал Иоанн, подходя ближе.
— Кто это говорит? Этот голос…
— Это я, Иоанн бен Леви.
Странник вздрогнул; глаза его широко раскрылись.
— Да, это ты, — проговорил он дрожащим жалобным голосом. — Горе мне, что именно я должен принести тебе страшную весть!
Иоанн вздрогнул, предчувствие нового горя сжало ему сердце.
— Страшные вести? — с трудом проговорил он. — Говори же, откуда ты, кто ты?
Старик переложил свой посох в другую руку.
— Я с трудом пробрался по утесам и пенистым горным ручьям, среди ночного холода. Глаза мои видели дымящуюся кровь и трупы убитых. Мое имя Оний, я беглец, лишившийся родного крова, последний из моих единоверцев в Птолемаиде!
Иоанн вздрогнул и поднял руку, как бы для того, чтобы отстранить ужасное известие.
— Из Птолемаиды? Последний? А Иаков бен Леви, мой брат?
— Спроси римлянина с холодным лицом. Они зовут его Веспасианом.
— Великий Боже! Он казнил его?
— Нет, не казнил, — глухо сказал старик, — он его держит как свидетельство торжества римлян над иудеями.
— Он в плену?
— В плену.
Иоанн закрыл лицо руками. Потом он вдруг снова задрожал, руки его опустились.
— В доме моего брата… была молодая девушка… еще дитя… невинное и чистое… зовут ее Тамарой.
Старик печально покачал головой.
— Я ее хорошо знал, — пробормотал он. — Часто она помогала старому Онию сесть в тени кипариса, растущего в саду Иакова бен Леви. Тамара! Мы звали ее солнечным лучом…
— Вы звали ее, — проговорил Иоанн, задыхаясь. Скажи скорее, что с ней случилось?
— Спроси Веспасиана.
— И она?…
Старик кивнул.
Страшная, душная тишина стояла в комнате, переполненной людьми. Ни звука, ни движения, кроме потрескивания факелов. Казалось, что Иоанн бен Леви одинок среди этого собрания своих приверженцев; никто не решался подойти к нему. Вид его оцепеневшей от скорби фигуры сковывал всех…
Наконец Иоанн заговорил почти беззвучно.
— Скажи мне все. Ты что-то еще скрываешь. Не слыхал ли ты чего-нибудь о Регуэле, моем сыне. Я послал его за сестрой.
Опять раздалось страшное, безнадежное:
— Спроси Веспасиана…
Иоанн бен Леви больше не спрашивал. Он отшатнулся, дрожащими руками ища опоры, хватаясь за стену. Чужеземец, склонившись к нему, говорил резким голосом, который слышно было всем:
— Сам Веспасиан послал меня к тебе. Он избрал меня, самого старого и слабого из всех, переживших гибель колонии Клавдиевой. Отправься к Иоанну, заклятому врагу римлян, — сказал он, — и расскажи ему, что ты видел его сына и дочь, брата и племянницу в моих руках. Если отец будет бороться против Рима, то дети будут пленниками Рима и украсят торжество победы. Сын умрет на арене в честь римской победы. Дочь же будет наложницей во дворце цезаря. Та же участь постигнет брата и племянницу…
Иоанн не двигался. Время от времени тело его вздрагивало; холод сковывал ему члены, лихорадка усиливалась.
— Если же Иоанн перестанет сопротивляться, — продолжал старик, отчетливо выговаривая каждое слово, — то он станет другом Рима. Его будут почитать, как драгоценнейшего из союзников. Дети друзей считаются детьми Рима, родственники друзей — родственники Рима. Им не причинят никакого зла. Кто их коснется, тот будет иметь дело с вечным Римом. Поэтому, говорит Веспасиан Иоанну брось вражду, не ссорься с нами, а приди ко мне, как друг к другу и брат к брату. Детей и родственников ты получишь из рук моих невредимыми. В знак того, что все это правда возьми то, что было найдено у Регуэля, твоего сына доказательство твоей измены Риму и Веспасиану. Все это будет забыто и прощено, если ты оставишь ряды врагов.
Он вынул из-под плаща свиток и подал его Иоанну Это было письмо, найденное Вероникой у раненого Регуэля.
Иоанн выпрямился, его скорбное лицо осветилось каким-то внутренним светом, он сказал:
— Слышите, друзья, что вы мне посоветуете, должен ли я принять предложение римлянина?
Шум прошел по собранию, но никто не говорил, все напряженно смотрели на вождя. Иоанн взял из руки одного из воинов обнаженный меч, потом встал посередине залы. Высоко подняв меч в правой руке, сказал торжественно и строго; и все были потрясены его клятвой:
— По Твоей воле я стал одиноким и покинутым в моем доме, Господь Бог мой. Ты отдал детей моих и родственников в руки врага. Сердце мое разрывается от муки, не я знаю, Боже, Ты не велишь мне покинуть Тебя и сесть у ног Твоих противников. Ты хочешь испытать меня. Я познал Тебя и душа моя верна Тебе. Приношу обет, великий Бог, пусть я буду одиноким в доме моем и пусть все отпадет от меня, к чему привязано мое сердце: сына и дочь, брата и племянницу я отдаю Тебе и отчизне. Она мне будет сыном и дочерью, и до тех пор я не успокоюсь, пока снова не раздастся радостная свободная песнь избранного народа в родных горах. Все вы, которые видели меня удрученным земной скорбью, воспряньте вместе со мной, возьмите оружие, забудьте все, что не есть единое и нераздельное, великое: Бог и родина!..
Воздух наполнился единогласным торжествующим криком: «Бог и родина!» Даже Оний, невольный посол Веспасиана, последний иудей Клавдиевой колонии, охвачен был всеобщим воодушевлением. Он пытался дрожащими руками коснуться меча, поднятого Иоанном. Дотронувшись до него, он вдруг упал на колени и с мольбой поднял руки.
— Великий вождь! — воскликнул он. — Прости, что уста мои послужили орудием страшной вести. Я пришел сюда, отчаявшись в благе нашего народа, согбенный горем. Теперь же изменились мои мысли, и я молю тебя: позволь мне принять участие в твоем деле. Невелики мои силы, но и слабый может быть орудием Господа. Не отталкивай меня, Иоанн, дай мне идти по твоим следам, радоваться великому делу и повторять слабыми устами клич твоих приверженцев: «Бог и родина!»
Иоанн бен Леви поднял стоявшего на коленях старца и, прижав его к груди, сказал:
— Будь мне отцом, Оний.
Глава XI
Флавий Веспасиан выступил из древнего Акко и перенес войну в самую упорную из иудейских провинций — Галилею, известную храбростью своих жителей. Двойственность наместника Иосифа бен Матии и вызванная этим смута обещали легкий успех римскому оружию. Войско Веспасиана состояло из шестидесяти тысяч человек, не считая вспомогательных войск, не уступавших, однако, по храбрости и умению владеть оружием римлянам.
Ужас охватил галилейских иудеев, и вместо того, чтобы сопротивляться, они рассыпались во всех направлениях распространяя смятение по всей стране. Обитатели деревень скрывались в лесах или искали спасения за стенами крепостей. Когда же туда являлись римские воины, они сдавались, не помышляя об обороне. Дыхание страшного чудовища — Рима стерло в их сердцах и упование на Бога, и прежнюю пламенную любовь к родине. Напрасно такие люди, как Иоанн бен Леви, пытались укрепить дух своих соотечественников. Сам Иосиф бен Матия, наместник, изменил всем своим блестящим обещаниям, своей безграничной самонадеянности и, увлеченный общим потоком беглецов, укрылся не столько от римлян, сколько от негодования своих соотечественников, в Тивериаде, городе у Генисаретского озера, принадлежавшем изменившему родине царю Агриппе.
Разгром Иудеи начался с цветущей Гайдары. Веспасиан овладел этим городом почти без боя. Но хотя почти никто в городе не оказал сопротивления, Веспасиан велел умертвить всех взрослых горожан, а сам город и все лежащие вокруг деревни были сожжены.
Этерний Фронтон, едва оправившийся от болезни, начал тогда свое страшное дело: среди пленных он отбирал тех, кто предназначался для борьбы на арене. Под влиянием ужаса, охватившего Иудею, Иосиф бен Матия с лихорадочной быстротой собрал остатки сил, удерживая от бегства всех, кто попадался ему на пути. Он решил отстоять крепость Иотапату. Она построена была на высоких утесах, и проход к ней открыт был только с севера, но эта сторона была защищена высокой крепкой стеной.
