влиятельными представителями нацистской элиты? Как бы там ни было, это место очень многообещающее.
«Вуазен» громыхает по мостовым, Диана петляет по улицам города. Она несколько раз ошибается и сворачивает не туда — оказывается, передвигаться по Мюнхену за рулем совсем не то же самое, что ездить по нему на такси или бродить пешком. Наконец улицы и здания становятся более знакомыми, вот уже и Шеллингштрассе, она почти на месте.
Она видит вывеску «Остерия Бавария». Притормаживает и с радостью замечает необычно просторное место для парковки — очень кстати для такой длинной машины, как у нее. Она смотрит на себя в карманное зеркальце, слегка подкручивает кончики волос и решает не освежать губную помаду. Ганфштенгль предупреждал их о том, как Гитлер относится к косметике, тем более губы у нее и так достаточно розовые.
Первое, что замечает Диана, войдя в ресторан, — лицо сестры, которая смотрит на нее из-за своего обычного столика. Юнити вскакивает и стискивает сестру в объятьях. «Получилось! Наконец-то получилось!» — почти поет Юнити Диане на ухо. Лишь она знает, как много это знакомство значит для Дианы и М.
Диана уговаривает Юнити сесть за стол, заказывает два бокала вина, чтобы успокоить нервы. Ее сердце трепещет при мысли о том, какие ошибки Юнити может совершить в этот ответственный момент, если будет перевозбуждена.
— Он здесь? — спрашивает Диана, оглядывая зал.
Юнити делает глоток вина и качает головой. Она указывает на большой стол в нише, за которым обычно сидит фюрер: сейчас он пуст. Неужели Диана проделала весь этот путь, почти на неделю оставила детей на попечение няни — и все впустую? Что если Гитлер уехал в Берлин?
— Но, — добавляет Юнити, — стол накрыт к его приезду. И Элла, — она кивает в сторону пожилой официантки, обслуживающей столик в глубине зала, — сказала, что его ждут в обычное время. В два часа.
Диана бросает взгляд на часы с кукушкой на стене у входа. Сейчас без пяти минут два. Хорошо, что она приехала в «Остерию Бавария» до, а не после того, как Гитлер сел за стол. Это сильно уменьшило бы шансы получить приглашение на обед. Теперь ей хочется, чтобы минутная стрелка двигалась поскорее, ведь Диана уже почти у цели.
Словно исполняя ее желание, входная дверь широко распахивается, входят два солдата. За ними следует темноволосый мужчина в униформе, но его лицо загораживают спины охранников. Диана замирает. Это он? Она не хочет выглядеть чересчур взволнованной и тянуть шею, но ожидание невыносимо.
Наконец мужчина останавливается и, кажется, поворачивается к их столу, охранники замирают рядом с ним. Блестящие черные ботинки, которые только и может рассмотреть Диана между ног охранников, приближаются. Охрана расступается, Диана видит знакомый профиль и усы. Это он.
Чего требуют приличия в такой ситуации? Надо ли ей встать? Диана редко бывает растеряна, но сейчас она разрывается между тем, чего, по ее мнению, требует протокол, и тем, чего требует вежливость. Обычно леди ждет, пока джентльмен засвидетельствует свое почтение. Пока она колеблется, решение уже принято за нее.
Гитлер кланяется им с Юнити и говорит по-немецки: — Вы, должно быть, миссис Гиннесс.
Глава двадцать четвертая
ЮНИТИ
30 июня 1935 года
Мюнхен, Германия
Звуки «Фей» разносятся по залу. Юнити знает, что серьезные знатоки музыки считают эту первую из опер Вагнера о сказочном королевстве простоватой и незрелой, но она обожает легкость музыки и сюжет. Юнити хотелось, чтобы Диана задержалась еще хотя бы на день и пошла вместе с нею, но та не может надолго оставить детей.
Юнити теряет голову при мысли об Аде, фее, отказавшейся от собственного бессмертия ради жизни со смертным мужчиной, Ариндалем, которого полюбила. Ей не терпится обсудить это с Гитлером. Люстры над головой загораются ярче, сигнализируя о начале антракта, Юнити и другие девушки из пансиона баронессы Ларош встают со своих мест. Они пробираются по проходу вслед за фрау Баум в фойе, где предлагают прохладительные напитки. Культпоходы в оперу устраивают раз в квартал, и девочки знают, что нужно взять с собой достаточно денег на сладости.
— Какая невероятно романтичная история! — мечтательно восклицает Юнити.
— Романтичная? — почти взвизгивает в ответ Мэри Сент-Клер-Эрскин.
Ей вторит Мэри Вудиз и добавляет:
— Не могу представить, чтобы я отказалась от бессмертия ради мужчины!
— Особенно ради такого уродливого, как этот Ариндаль, — хихикает первая Мэри. Актер, который играет эту роль, настоящий толстяк. Юнити обычно во всем подлаживается под первую Мэри, хоть ее брат Хэмиш и разбил сердце Нэнси, но не сейчас.
— А я бы смогла, — говорит Юнити. — Я бы с радостью отдала жизнь за фюрера.
При упоминании своего кумира она чувствует укол вины: ведь из-за сегодняшнего культпохода — поездки из Мюнхена в Дахау на оперу и прогулку — она пропустила дежурство в «Остерия Бавария». Она надеется, что Гитлер не забудет ее за время отсутствия.
При упоминании Гитлера девушки пугливо оглядываются по сторонам и быстро меняют точку зрения.
— Ну конечно, мы бы тоже, — исправляется первая Мэри. — Но он не простой смертный.
Никто из них не хочет, чтобы кто-то подслушал этот разговор и донес на них.
Фрау Баум и ее подопечные направляются к прилавку с десертами, там есть и медово-миндальный биненштих, то есть «Пчелиный укус», любимый пирог Юнити. С тарелками в руках девочки пытаются отыскать свободные стулья в фойе. Они пробираются сквозь толпу зрителей, и Юнити врезается в молодого блондина в форме.
Извиняясь, она прикладывает свободную руку к груди:
— Es tut mir leid, Offizier [11].
— Nein, es ist meine Schuld [12], фройляйн, — извиняется он и ловит ее биненштих, который чуть не соскользнул с тарелки на пол.
Оба смеются. И тут она понимает, что мужчина — не простой солдат. На нем коричневая рубашка и узнаваемая черная униформа шутцштаффеля, элитного подразделения СС, основная задача которого — охранять фюрера и других высокопоставленных нацистов. И он ей знаком. Юнити точно знает, где его видела — в «Остерия Бавария».
Он тоже узнает ее. — Фройляйн Митфорд? — спрашивает он.
— Ja, — отвечает она. — Вы из личной гвардии фюрера. Я много раз видела вас рядом с ним в «Остерии».
— И я вас. — Он кланяется ей. — Вы любимица нашего обожаемого фюрера.
Ее щеки вспыхивают, и она надеется, что из-за румянца она не покажется ему вульгарной или неженственной, а просто скромной. Арийские стандарты женственности очень строги.
— Мне посчастливилось побывать в компании фюрера, — говорит она.
— Он часто называет вас редким примером истинно арийской англичанки.
Глубоко тронутая, Юнити прижимает руку к сердцу. Большего комплимента она и представить себе не может,
