Получив разрешение вновь явиться во дворец, он начал с того, что принялся уверять царя в искреннем расположении к нему короля Стефана Батория:
– Просил меня его величество король Стефан передать твоему величеству: вражда угасла в его сердце, он не таит никакой скрытой мысли о будущих завоеваниях, а желает истинного братства и счастия России. Во всех его владениях отныне пути к пристани открыты для купцов и путешественников той и другой земли к их обоюдной пользе. Король сказал: пускай ездят в Москву римляне, и немцы, и другие люди через Польшу и Ливонию свободно, беспрепятственно. Пускай в награду за страдания будет тишина христианам и месть разбойникам-крымцам. Король сказал: «Пойду на них! Добро, коли пойдет на них и царь! Надобно унять вероломных злодеев, алчных ко злату и крови наших подданных. Надобно условиться, когда и где действовать. Я не лях, не литвин, я – пришлец на троне и хочу своим миролюбием заслужить доброе имя навеки».
Сказав это, Поссевин низко поклонился Ивану Васильевичу, сидевшему на троне в черном монашеском одеянии. Он внимательно прослушал речь Поссевина. А когда тот ее кончил, сказал:
– Мы теперь уже не в войне с ханом: посол наш князь Василий Мосальский несколько лет прожил в Тавриде. Заключил выгодное перемирие с ханом. Магомет-Гирей имеет нужду в отдыхе. Его изнурила долгая война с Персией. Оная война берегла нас от опасных нашествий крымцев в течение пяти лет. Нужды воевать с ханом уже нет у нас. Спасибо королю за его добрые слова, которые нам приятно слушать.
После этого Антоний приступил к самому главному – стал просить царя побеседовать с ним наедине о вере.
Царь на это ответил:
– Мы с тобой говорить готовы, но не наедине. Зачем мне обижать своих ближних людей? Они мои помощники, они мои честные слуги. Я слушаю их советов. И притом в такое время. Да и то порассуди: ты по наказу наивышнего папы и своею службою между нами и Стефаном королем мирное постановление заключил. Теперь между нами дал Бог христианство сохранить в покое. Того нам и хотелось. Спасибо римскому папе. А если мы станем говорить о вере, каждый свою веру будет хвалить. Пойдет спор. И мы боимся, чтобы после того вражда не воздвигалась, ибо каждый своей вере ревнитель. Иначе не бывает.
Антоний Поссевин спокойно выслушал царя Ивана, но все же вкрадчивым голосом стал уверять, что если царь перейдет в латынскую веру, то получит не только Киев, но и Царьградский стол.
Иван, усмехнувшись, покачал головою:
– Не надо нам этого, коли веру нужно менять. Можно ли ради выгоды менять веру?! Нам с вами не сойтись о вере. Наша вера с глубокой древности была сама по себе, а Римская церковь сама по себе. Мы в своей христианской вере родились и дошли с ней до совершенного возраста. Нам уже пятьдесят лет с годом, нам нечего уже менять веру и на большое государство хотеть. Будя с нас оного. Ты мне говорил, что ваша римская вера с греческою одна: но мы держим веру истинно христианскую, русскую, а не греческую – свою, русскую, а не чужую.
Так ничем и кончилась эта беседа Поссевина с царем...
Следующая встреча царя с Поссевином произошла в торжественной обстановке, в Тронной палате. Присутствовать при беседе царя с послом римского папы разрешено было лишь особо знатным боярам, князьям и дворянам. Младших дворян в палату не допустили.
Поссевин явился в сопровождении трех иезуитов.
Он принялся горячо убеждать царя продолжить беседу о вере.
Царь Иван рассмеялся:
– Что нам с тобой, друг, толковать о больших делах! Не по душе мне твои речи. Чтобы тебе не было досадно – не будем о том говорить. А вот малое дело: у тебя борода подсеченная, а бороду подсекать и подбривать не велено не только попу, но и мирским людям. Ты в римской вере – поп, а бороду сечешь, и ты нам скажи: от кого это ты взял, из какого учения?
Поссевин растерялся от неожиданности вопроса. Смутившись, он ответил, что бороду он не бреет, но она у него «сама не растет».
Тогда царь, раскрасневшись, продолжал:
– Сказывал нам наш паробок, который был послан в Рим, что папу Григория носят на престоле, а на сапоге у папы крест. И вот первое, в чем нашей вере христианской с римской будет разница: в нашей вере крест – на врагов победа... С ним ходим в бой. Мы чтим его. Как же мы будем носить крест ниже пояса? Он – защита наша.
Смущение Поссевина возрастало. Он, сбиваясь в словах, робко ответил:
– Папу достойно величать: он – глава христиан, учитель всех государей, сопрестольник апостола Петра, Христова сопрестольника. Вот и ты, государь великий, и прародитель твой был на Киеве великий князь Владимир: и вас, государей, как нам не величать, и не славить, и в ноги не припадать?
Иезуиты поклонились царю в ноги.
Нахмурился Иван Васильевич, оглядывая их, и сердито сказал:
– Зачем говоришь про папу Григория слова хвастливые?! Зачем называешь его сопрестольником Христу и Петру?! Говоришь это ты, мудрствуя лукаво, а не по заповедям Господним. Нас пригоже почитать по царскому нашему величию. Мы – цари. Иное то дело. А святителям всем, ученикам апостольским, должно смирение показывать, а не возноситься превыше царей. Папа – не Христос. Престол, на котором его носят, – не облако. Те, которые его носят, – не ангелы. Папе Григорию не следует Христу уподобляться и сопрестольником ему быть. Грешно это! Да и Петра-апостола равнять Христу не следует же. Папа не по Христову учению и не по апостольскому преданию живет, коли себя с Христом равняет. Твой папа – волк, а не пастырь!
– Если папа – волк, а не пастырь, то мне уже нечего больше и говорить, – тяжело вздохнул, потемнев от обиды, иезуит и замолчал.
– Вот я и говорил, что нам нельзя с тобою вести беседу о вере. Без раздорных слов не обойдется. Оставим это! – проговорил царь Иван Васильевич. – Живите вы по-своему, а мы по-своему. На том свете разберутся: кто праведник и кто грешник.
Однако римский посол не унимался. Не мог он на этом закончить свою беседу с царем.
Он стал просить царя отпустить несколько человек русских в Рим – изучать латинский язык. Говорил, что это очень полезно будет для Москвы.
– К чему они тебе? – спросил царь ласково. – И что тебе заботиться о Москве? О ней есть кому заботиться.
– Нам хочется, чтоб не думали о нас плохо твои подданные.
Царь Иван, сурово сдвинув брови, сказал:
– Теперь вскорости таких людей собрать нельзя, которые бы к этому делу были пригодны. А что ты нам говорил о венецианах, то им вольно приезжать в наше государство и попам их с ними. Только бы они учения своего между русскими людьми не плодили и костелов не ставили; пусть каждый останется в своей вере. В нашем государстве много всяких вер. Мы ни у кого воли не отнимаем, живут все по своей вере, как кто хочет, а церквей иноверных до сих пор у нас не ставливали еще.
На этом беседа царя с Поссевином о вере и закончилась.
Боярам и князьям царь на другой день сказал, что Поссевин свое дело благое для Москвы совершил. Он помог перемирию с королем Стефаном, и спасибо ему за это, а посему – иезуиту надобно оказывать гостеприимство везде, где он бывает. После этого по наказу царя его окружали повсюду знаки государевой к нему милости. Царь велел уважить его просьбу об освобождении из плена восемнадцати испанцев. Еще иезуиту удалось исходатайствовать у царя облегчение участи литовским и немецким пленникам впредь до размены: их выпустили из темниц и отдали в избы к горожанам, которых обязали их кормить, с ними обращаться дружелюбно.
В день отъезда Поссевина с иезуитами из Москвы царь Иван торжественно благодарил его за посредничество в переговорах с королем Стефаном о мире, уверил его в своем личном к нему уважении.
Царская палата была полна знатных вельмож.
Проводы римского посла были обставлены особою пышностью.
Иван Васильевич, стоя, просил Поссевина передать поклон папе и королю Стефану. Дозволил Антонию подойти к своей царской руке.
Несколько богато одетых дворян принесли десяток драгоценных шкурок черных соболей: для папы и самого Антония.
– Неудобно мне, – стал отказываться от подарков Поссевин, – бедному ученику Христову красоваться драгоценными нарядами... я инок, монах, Божий слуга.
Однако после ласковых слов царя соболей он все же взял и увез к себе на квартиру.
Вместе с Поссевином царь отправил гонца – дворянина Якова Мольянинова. С ним он отсылал папе ответ на его грамоту. В своем письме уверял папу, что с большою охотою готов участвовать в христианском союзе против турок.
Якову Мольянинову и его спутникам был дан наказ:
– Если папа или его советники начнут говорить: государь ваш папу назвал «волком» и «хищником» – отвечать, что им «слышать этого не случалось».
Поссевин уехал, сопровождаемый благими пожеланиями московских вельмож, но совершенно не удовлетворенный своими беседами с царем. Основная задача, которую на него возложил Григорий Тринадцатый, выполнена не была.
