Сарсехим многозначительно замолчал, надеясь на встречный вопрос, однако Шурдан умел вести дела. Он ждал объяснений.
Сарсехим несколько умерил пыл.
— В Вавилоне я мог бы пристроить камешки. Если господин будет добр ко мне, ему придется оберечь меня от гнева Амти–бабы. И самое трудное – господину следует уговорить своего царственного отца сначала подарить драгоценный талисман Мардуку–Закир–шуми.
— Зачем?
— Это даст возможность моему царю переслать его в Дамаск. В Дамаске очень ценят подобного рода игрушки. Другого способа исполнить твою просьбу я не вижу. Итак, сначала Вавилон, где я со всеми подобающими церемониями вручу моему государю священную реликвию, затем Дамаск
— Но чем объяснить необходимость посещения Вавилона?
— Всем известно, что храм Иштар в Вавилоне считается ее главным святилищем.
— Разве не храм в Уруке?
— Э–э, господин, – скривился евнух. – Слава Урука и его молодцов осталась в прошлом. Они не то что богиню, обыкновенную девку удовлетворить не сумели, а храм обветшал до такой степени, что туда опасно входить. Того и гляди, что‑нибудь на голову свалится.
Шурдан заметно посерьезнел, гнев в глазах сменился задумчивостью.
— С какой стати Закиру пересылать подарок царя Ассирии во вражеский город?
— Когда мой господин узнает историю этого сокровища, он очень опечалится и попытается любым способом избавиться от реликвии, едва не сгубившей его дочь. Ему надо подсказать, что дубину желательно вернуть законному владельцу, и намекнуть, что никто, кроме меня, не сможет доставить ее в Дамаск. В этом случае Бен–Хадад ни за что не осмелится расправиться со мной, по крайней мере, сразу, тем более, если Амти–баба напишет письмо дочери и попросит меня лично вручить ей табличку. Если я присовокуплю к подарку пару обнадеживающих слов, чтобы сириец не робел и начинал первым, а Элам на востоке поддержит его, полагаю, меня встретят еще более доброжелательно. Сирийцы начнут спариваться на рынках и на улицах. Жаль, что мне нельзя поучаствовать в оргии.
— Ты это серьезно?
— Насчет чего?
— Участия в оргиях?
— Господину должно быть известно, что я был рожден существом мужского пола.
— Эта добавка вряд ли украсила бы тебя. Она и счастья тебе не добавила бы, ибо женщина не только высасывает из мужчины все соки, но и лишает его разума. Наглядный пример – наш доблестный Нинурта, но об этом после.
Некоторое время Шурдан разгуливал по спальне, потом одобрительно кивнул.
— Ты и на этот раз сумел удивить меня. Твой план перспективен, особенно если принять во внимание, что, оказавшись в Вавилоне, ты тут же улизнешь с камнями, и я уже никогда не смогу найти тебя.
— Господин неверно понял меня, – загорячился евнух. – Я не имел в виду дать деру. Если угодно, пусть ко мне приставят охрану.
— Пустое, – равнодушно махнул рукой наследник. – Ты сумеешь заговорить любого охранника. Хотя…
Он улыбнулся, приблизился к евнуху, дружески положил ему руку на плечо, заглянул в глаза.
— Однако мне известен человек, которого ты не сможешь обмануть.
Сарсехим выказал крайнюю степень удивления.
— Кто же у нас такой проницательный?
— Ардис. Добросовестный и опытный пес. Если пригрозить старику, что вся его семья останется в заложниках, а в помощники дать молодого горячего скифа, ты будешь чувствовать себя в полной безопасности.
Сарсехим опустил глаза.
Шурдан засмеялся.
— С тобой приятно иметь дело. Ты получишь три горсти самоцветов, среди которых будет с пяток самых ценных – прозрачных и искристых, какие добывают в Индии. Однако камни – это пустое. Я хочу заострить твое внимание на том, что придет час, и ты вспомнишь, что помог будущему повелителю мира. Это редчайшая удача, которой боги могут наградить человека. Можешь быть уверен – я не забываю ни тех, кто помог мне, ни тех, кто встал у меня на пути.
— Моей благодарности, – расчувствовался евнух, – нет предела, но… – он сделал паузу и потыкал указательным пальцем в потолок. – Как отнесется к путешествию в Вавилон великий Салманасар?
— Это я беру на себя. Полагаю, он все одобрит, кроме маленькой детали – выкидыша. Но если несчастье все‑таки произойдет, тебе сохранят жизнь.
Шурдан долго молчал, потом вполголоса добавил.
— Если для того, чтобы избавиться от младенца, тебе придется избавиться и от матери, действуй, но пусть это останется нашей маленькой тайной.
* * *
Когда Сарсехим вернулся в казармы и увидел на крыльце разомлевшего Ардиса – тот, щурясь, грелся на солнышке – он едва не удержался, чтобы не пнуть его ногой. Стало обидно – знать бы, что судьба сведет его с этим добросовестным болваном, он давным–давно, еще в Вавилоне, избавился бы от него. Тогда ему это было раз плюнуть.
— Пожалей ногу‑то, – не разжимая век, предупредил старый вояка и ласково погладил рукоять боевой секиры, – а то я отвечу. Я так отвечу, что никто не посмеет обвинить меня в твоей смерти.
— Что ты, Ардис, – залепетал Сарсехим, – мне и в голову не приходило обидеть тебя. Ты мой защитник. Ты – единственный, от кого у меня нет секретов. Я всегда готов услужить твоей милости.
— Ласково поешь, – Ардис снял руку с оружия. – Видать, опять кого‑то предал?
Евнух едва удержался, чтобы не похвалиться – знал бы ты, старый дуралей, кого на этот раз я обвел вокруг пальца, ты бы умер со страха! Однако евнух смолчал и очень натурально изумился.
— Кто? Я?! Как ты мог подумать?..
— Не хочешь говорить, молчи. Скажу я. Сядь поближе.
Когда евнух пристроился рядом, евнух шепнул.
— Я договорился о встрече. Сегодня с наступлением темноты или завтра перед рассветом. Я же говорил, не теряй надежду, урод.
Сарсехим даже не обиделся. Сил хватило только на то, чтобы спросить
— О встрече с кем?
— Глупый ты человек! Баран, одним словом. С Шаммурамат, конечно. С кем еще?
* * *
Две семидневки Шами не видела мужа. Когда тот появился, сил у него хватило только для того, чтобы добраться до постели и, засыпая, вымолвить.
— Тебя желает видеть Салманасар.
Сказал и захрапел. Спал беспокойно, скрипел зубами, чем очень напугал встревоженную Шаммурамат. Слишком поспешно Нину увильнул от ласковых объятий. Такого с ним давно не случалось. Всякий раз ему хватало сил прижать Шами к сердцу, чмокнуть в губы, погладить грудь – а тут рухнул и в храп.
Он был с другой женщиной? Шами укорила себя за подозрительность, но все‑таки склонилась над мужем, принюхалась.
Не похоже.
Может, допустил какую‑нибудь оплошность? Ишпакай немедленно сообщил бы, что Нинурта впал в немилость. Может, что‑то брякнул сгоряча, он такой невоздержанный во хмелю…
Молодая женщина долго не могла сомкнуть глаз, а когда, наконец, провалилась в сон, обнаружила себя туго связанной, брошенной к подножию массивного алтаря, на котором восседал громадный, слепленный из глины истукан. Время от времени истукан наклонялся, шарил вокруг себя, хватал всякого, на кого натыкались короткие, толстые и на удивление подвижные персты. Идол поднимал руку и выдавливал кровь несчастного в огромную золотую чашу. Когда священная жидкость набиралась до краев, великан опустошал чашу.
…Вот он вновь начал шарить вокруг себя. Один из мерзких отростков, похожий на указательный, с загнутой наружу фалангой, палец коснулся соседки. Шами признала в ней свою сестру Гулу. Истукан потыкал женщину в живот, щелчком отшвырнул ее, вновь принялся шарить вокруг себя. Его рука двинулась в направлении Шаммурамат. Вот указательный отросток потыкал ее в живот, затем перевернул и пощупал ягодицы…
Шаммурамат вскрикнула и проснулась. Нину, как ребенок, похрапывал, поигрывая слюной в уголке рта.
Темнота сгинула, небо уже окрасилось. Рассвет был близок.
Стараясь не шуметь, женщина встала, задула лампу, заправленную очищенной, почти не дающей копоти, нафтой, затем вновь присела на постель. Глянула на спящего на животе мужа, его борода комом выбивалась из‑под подбородка. Наконец решилась – набрала кипарисовых палочек, ароматного пива и отправилась на крышу самой высокой башни дворца. По пути прихватила с собой горящий факел.
Там повернулась к утренней звезде, обратилась с молитвой…
— Госпожа, взываю к тебе! Госпожа, покровительница битвы, взываю к тебе. Богиня мужей, владычица женщин, та, чью волю никто не узнает, взываю к тебе.
Она пролила пиво на жертвенный камень, подбросила в огонь кипарисовые палочки. Густой дым столбом поднялся в светлеющее небо.
В последний раз женщина вскинула руки.
— Щедрая чудом, владычица львов, имя твое над всеми. Тебя, отважную дочь Сина, хвалю. К тебе обращаюсь с молитвой. Спаси и сохрани. Спаси и сохрани моего мужа. Избавь нас от гнева царя.
* * *
В личные апартамента ассирийского владыки ее провели боковым, предназначенным для тайных встреч, ходом.
