ВЕРА: Не подлизывайтесь, нечего…
АЛЕША: Вера, где это там… спрятано? Стаканчик.
ВЕРА: Алеша, зачем? Вот я вам рубашку погладила. Переоденьтесь. Что вы в грязной-то ходите?
АЛЕША: Я не просил чистой рубашки.
ВЕРА: Я сама.
АЛЕША: Ну, давай твою рубашку. Впрочем, на чорта она мне!…
ВЕРА: Так я снесу… Вам трудно. Я сама снесу…
АЛЕША (как бы о чем-то догадываясь): Вера… (Она не отвечает).Тебе жаль меня?… Что ж молчишь? Жаль, говорю, что ль?
ВЕРА: Ах не то… совсем не то.
АЛЕША: А что ж?
ВЕРА: Совсем не чо… (закрыв лицо, убегает на кухню).
АЛЕША: Ах, вот какие отношения! Героем прислуг становлюсь! (кричит). Вера! Верка! Рубашку, чорт тебя совсем!… (входит Широков и Александра Сергеевна).
ШИРОКОВ: Ты что шумишь?
АЛЕША: А то, что у нас в доме рубашки свежей не допросишься. Жена где-то шляется… Прислуга распустилась. По неделям белья не меняю…
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Да белья сколько хочешь. Где Вера? (уходит на кухню. Радостные, счастливые входят из сада Наташа и Климов).
НАТАША (таинственно, весело): Папа, Алеша, а мы вам что-то скажем…
ШИРОКОВ: Догадываюсь…
НАТАША: Папа! (обнимает отца).
АЛЕША: (мрачно): Втрескалась.
КЛИМОВ (взволнованно): Федор Федорович…
АЛЕША: Жень, эй, слушай, Жень! И охота тебе в это дело встревать?
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА (входит с рубашкой и письмом в руках): Тут письмо. Вера, оказывается, забыла в кухне… Она такая невнимательная стала. Я без очков не вижу.
НАТАША (радостно): Это от Бори! Давай скорее! (Разрывает конверт, растерянно). Нет, не от него… (И вскрикивает). Убили!… Борю убили!…
ЗАНАВЕС
КАРТИНА 3-я.Хорошо обставленный следовательский кабинет начальника Особого отдела МВД на Лубянке. Северцев сидит за письменным столом, ищет что-то в бумагах.
СЕВЕРЦЕВ: Ччорт!… да где же она?… Ага… (быстро просматривает какую-то бумагу; снимает трубку одного из телефонов). Министра, пожалуйста… Нет, по третьему проводу… Алло! Министра, пожалуйста… Начальник особого отдела, полковник Северцев… Спасибо… Здравствуйте, товарищ министр. Да… Согласно вашему распоряжению, докладываю о ходе дела № 17-14. Прага: «Арестованный Юджин Смит по-прежнему требует предъявления обвинения. Идет подготовка свидетелей.»… Мой доклад: по всем данным, операция по изъятию чертежа из конструкторского бюро прошла нормально. Обвиняемый Климов будет допрошен сегодня. Свидетели Понамарчук и Голикова подготовлены. Свидетель генерал-майор Широков вызван сегодня по индексу 65. Свидетельница Наталья Широкова вызвана по тому же индексу. (пауза). Да… Ага… Есть, товарищ министр… До свиданья… (кладет трубку). Очень хорошо… Очень хорошо (на столе вспыхивает красная лампочка). Войдите!
РАСШИВИН (входит):,Товарищ полковник, свидетель генерал-майор Широков по делу 17-14 прибыл.
СЕВЕРЦЕВ: Хорошо (в телефон). Дайте зал… Зимин… Говорит Северцев. Зимин, подымите генерал- майора Широкова вторым лифтом. Помните — абсолютная корректность (кладет трубку). Дело-то как будто хорошо оборачивается, майор.
РАСШИВИН: Так и должно быть…
СЕВЕРЦЕВ: Сейчас говорил с министром. Джентльмены подняли такой шум и в печати и по радио в связи с арестом Смита — хоть святых выноси.
РАСШИВИН: А не перейдет этот шум, некоторым образом, в ультиматум?
СЕВЕРЦЕВ: Да будет вам! Чтобы раскачать общественное мнение демократов и вызвать их на ультиматум, нужен не арест Смита, а атомная бомба на Вашингтон. Проглотили они и берлинскую блокаду, и кардинала Минценти, и сбитый самолет над Балтикой, проглотят и Смита…
РАСШИВИН: А глупы они все-таки, полковник.
СЕВЕРЦЕВ: Не в этом дело. Демократия — отжившая форма государственной системы. Слишком тяжеловесная для нашей эпохи… Эх, не готовы мы еще, майор, к «последнему и решительному». Нам бы десяточка два водородных бомб — мы бы без всяких ультиматумов в одну бы ночь оставили от Америки лишь географическое понятие. А потом — предъявляй нам ультиматум.
РАСШИВИН: Значит, джентльмены заныли по всему миру об аресте-то.
СЕВЕРЦЕВ: Отчаяннейшим образом. Что ж: наше дело, как говорится, правое. Их подзащитный оказался шпионом, а со шпионами и они не церемонятся. Вспомните дело Губичева… Так с «пересадкой» чертежа всё обошлось благополучно?
РАСШИВИН: Идеально (пауза). Да-а, Климов попал в историю…
СЕВЕРЦЕВ: По совести говоря, майор, мне его жалко. Но уж больно удобен он — лучшего не найдешь. А когда творятся большие дела — с судьбой единиц считаться не приходится.
РАСШИВИН: Да и парень-то он шаткий. Пребывание в Америке кое в чем пошатнуло его. Сами знаете. Такие со временем, если попадают в заграничную командировку — тягу дают. А мы — отвечай за них… Нет, а старик-то!
СЕВЕРЦЕВ: Кто, Широков?
РАСШИВИН: Да.
СЕВЕРЦЕВ: Контрик. Об этом мы знаем. Но ведь что поделаешь — крупнейший и единственный специалист… Со временем, конечно, придется изолировать, а пока…
РАСШИВИН (вспыхивает красная лампочка): Сигнал!
СЕВЕРЦЕВ: Встретьте, майор.
РАСШИВИН (открывает дверь): Пожалуйста, товарищ генерал-майор. (входит Широков. Расшивин пропускает его и кому-то в коридор): Благодарю вас.
СЕВЕРЦЕВ (встает и протягивает руку Широкову): Здравствуйте, генерал.
ШИРОКОВ (делает вид, что не замечает руки): Я бы хотел знать…
СЕВЕРЦЕВ: Садитесь, пожалуйста.
ШИРОКОВ (садится): Я бы хотел знать…
СЕВЕРЦЕВ: Сейчас всё объясню, генерал. Нам очень прискорбно, что мы вас побеспокоили, но, поверьте, лишь крайняя необходимость заставила нас… Дело очень важное и несколько щепетильное, что… папиросу?
ШИРОКОВ: Благодарю. У меня свои…
СЕВЕРЦЕВ: Простите, тут одна маленькая формальность (протягивает перо и бумагу). Подписка о неразглашении. Будьте любезны (Широков, не читая, подписывает). Благодарю вас… (меняя тон) Вы знакомы с Евгением Климовым?
ШИРОКОВ: Да, знаком.
СЕВЕРЦЕВ: Он — жених вашей дочери?
ШИРОКОВ: Да.
СЕВЕРЦЕВ: Еще раз сожалею, что накануне свадьбы…
ШИРОКОВ: Вы ошибаетесь. Свадьба была отложена на неопределенное время. У меня убили сына в Корее.
СЕВЕРЦЕВ: Ах, вот как!
ШИРОКОВ: Да ведь и вы это знаете. Не понимаю, зачем притворяться.
СЕВЕРЦЕВ: Сожалею, генерал, сожалею… Евгений Климов обвиняется в шпионаже. Он выполнял задания арестованного в Праге американского шпиона Юджина Смита…
ШИРОКОВ: Я догадывался.
СЕВЕРЦЕВ: Ах, вот как! Это очень, очень важно, генерал.
ШИРОКОВ: Наоборот, полковник, это совершенно неважно.
СЕВЕРЦЕВ: То есть как это — неважно?
ШИРОКОВ: Да так, очень просто. В чем же еще можно обвинить честного, но не угодного вам человека, побывавшего заграницей? Конечно в шпионаже.
СЕВЕРЦЕВ: Товарищ Широков, чтобы нам не поссориться — убедительно прошу вас помнить о том, где вы находитесь…
ШИРОКОВ: Ну кто ж Лубянки не знает! Вы как — собираетесь меня арестовать теперь или позже?
СЕВЕРЦЕВ: Никто вас не собирается арестовывать. Но вы, как член партии, должны помочь нам разоблачить представителя иностранной разведки.
ШИРОКОВ: Ну, какой я партиец… (пауза).
СЕВЕРЦЕВ: Ах, вот как!…
ШИРОКОВ: В самом деле, какой я член партии…
СЕВЕРЦЕВ: Впрочем, вы правы. Ведь о ваших настроениях мы давно осведомлены. Хотите убедиться? (где-то под столом включает аппарат со звукозаписью).
ГОЛОС ШИРОКОВА: … Неужели они думают, что от того, что насильно засунули мне красную книжку в карман, что нацепили генеральскую форму, что задарили орденами, — неужели они думают, что от этого я буду молчать, когда они делают подлости?…
ГОЛОС АЛЕКСАНДРЫ СЕРГЕЕВНЫ: Федя, тише, пожалуйста… Ведь и у стен есть уши.
ГОЛОС ШИРОКОВА: Да пошли они к чорту! И плевать мне на все их МГБ, МВД, НКВД… До меня…
СЕВЕРЦЕВ: Достаточно? Как видите, ваша супруга не ошиблась: в наше время и у стен есть уши. (Широков молчит; он как бы застыл). Почему вы молчите? Достаточно, я говорю?
ШИРОКОВ: Значит, и дом мой — не мой дом. Вот вы говорите — Смит шпион, а по-моему — вы, полковник.
СЕВЕРЦЕВ: По долгу службы, генерал. По долгу службы… И не думайте, пожалуйста, что вы незаменимы. Незаменимых у нас в стране нет.
ШИРОКОВ: Я этого и не думаю. Наоборот, я подал заявление об уходе с завода по состоянию здоровья, но вы же не отпускаете.
