Я вдруг заметил, что вокруг глаз Его Величества появились морщинки, а на висках — седые волосы. А ведь он ещё так молод! Сколько же ему пришлось пережить за последнее время...
Как бы в ответ моим мыслям тень печали вновь легла на его лицо.
— Афонсо, — сказал он, — сегодня к нам приехал дьякон Мартин. Он служил у Карломана, а сейчас служит у Дезидерия, но продолжает оставаться верен нам. Рассказал, что происходит в Лангобардии. Франков страшно угнетают. Поджигают дома, заставляют уезжать угрозами. Дезидерий продолжает ущемлять папу Стефана, отнимая у него церковные земли. А главное — он требует от папы помазать на царство наших племянников. Ты понимаешь, Афонсо, что это значит? Королевство Франков окажется вновь раздробленным! — Он резко взмахнул рукой, будто разрубая что-то надвое. — Пойдут мятежи в Аквитании и Гаскони. А нам нельзя возвращаться к пройденному, иначе мы не успеем построить Град Божий до Страшного суда. И не успеем обратить и спасти от геенны огненной множество наших братьев! По земному суду наши племянники имеют право на царство, но небесный суд говорит другое, и Бог не простит нам, если мы будем руководствоваться земным судом. Афонсо! Да что с тобой такое?
Я упал перед ним на колени, не в силах сдержать слёз:
Ваше Величество! Зачем вы говорите столь важные вещи такому недостойному рабу, как я?
Его Величество сильной рукой взял меня за шиворот и легко поставил на ноги:
— Какая молния тебя укусила на этот раз? Что это ещё за безумие?!
— Мне страшно знать слишком много. Я и так незаслуженно приближен...
Король коротко рассмеялся:
— Это не тебе решать. Открывай книгу.
Вечером я вышел прогуляться на лужайку перед замком и столкнулся с дядей Хильдебертом. Он ухмыльнулся:
— Как работа, племянничек? Достаточно ли совершенен был сегодня твой почерк?
Я понял: нужно срочно кинуть дяде какую-нибудь кость, чтобы окончательно развеять подозрения насчёт меня. Тогда, может быть, хоть немного получится пожить спокойно. Только вот как сказать, чтобы заинтересовать дядю и не повредить королю? Надо бы про Лангобардию, но вдруг я выдам таким образом дьякона Мартина?
— Дядя, — осторожно начал я, — известно ли вам, что происходит в Лангобардии?
— Что происходит? Да то, что и должно. Лангобарды выдавливают помаленьку франков. Обычная грызня варваров. А почему ты спрашиваешь? — Он уставился мне прямо в глаза.
— Короля волнуют вести, приходящие оттуда.
— Хм! Это неудивительно. Его любимый папский престол уже фактически под Дезидерием. Да опять же, наследники Карломана. Он знает, что их будут короновать?
— Похоже, нет, но сам факт их существования доставляет ему немало беспокойства.
— Было бы странно, если по-другому. Я вижу, наша беседа пошла тебе на пользу. Ничего полезного ты пока не узнал, но это дело наживное. Главное — старание. Завтра я должен ехать в Саксонию. Девочек и монахов обещаю тебе не посылать. При дворе у нас есть один доверенный человек из свиты короля — Беремунд, ты его знаешь. Но это на самый крайний случай, ему, как ты понимаешь, негоже отлучаться со службы. Матушка твоя в Ахене. Здорова. Вышивает Бахкауфа на большом полотне. Бедное чудище само подносит покойному Пипину свой отрубленный хвост. Такой вот у неё заказ.
Дядя ушёл, переваливаясь с боку на бок, точно жирный довольный бобёр. Неприятное чувство охватило меня. Вдруг я всё же сказал ему лишнее и навредил своему королю? Ещё и Беремунд предатель! И ведь не сделаешь ему ничего. Служит безупречно, в излишнем пьянстве и расточительстве не замечен. Вот уж действительно жизнь много проще и одновременно хитрее того, что пишут в книгах...
* * * — Мы идём в Верону! — объявил король однажды, когда я, по обыкновению, открыл труды Августина. Карл, посмотрев на книгу, качнул головой: — Нет. Как бы нам не нравились мудрые мысли этого святого человека, сегодня мы должны припасть к источнику напрямую. Афонсо... у тебя ведь чудо-память, ты наверняка помнишь, в каком Евангелии нужно искать о родственниках. О том, что они не должны мешать нам служить Господу.
— Не нужно искать, Ваше Величество! Я помню наизусть этот фрагмент Евангелия от Матфея: «Nolite arbitrari quia venerim mittere pacem in terram non veni pacem mittere sed gladium.veni enim separare hominem adversus patrem suum et filiam adversus matrem suam et nurum adversus socrum suam et inimici hominis domestici ejus».
«Не мир пришёл Я принести, но меч, ибо Я пришёл разделить человека с отцом его и дочь с матерью её, и невестку со свекровью её. И враги человеку — домашние его».
— Мы не ошиблись в тебе, Афонсо! Открой всё же Священное Писание. Не из-за недоверия к твоему дару. Я хочу посмотреть своими глазами на буквы, передающие эти слова.
Без труда найдя нужное место, я положил раскрытую книгу перед королём и вдруг задумался: а умеет ли тот читать? Никогда на моей памяти он не брал в руки книг. Да и мои чтения вслух... Зачем они ему, если бы он легко читал сам?
И тут я почувствовал, что мои представления о мире вновь накренились. Ведь остатки культа логики и ясной научной мысли Аристотеля продолжали жить в моей душе — несмотря на понимание христианской молитвы. Поэтому образованного человека я ставил выше верующего, а не умеющих читать, не задумываясь, относил к людям второго сорта.
Что же за человек наш король? Он говорил, как блестящий ритор, и на самом деле являлся им. Знал латынь и греческий не хуже меня, да ещё вдобавок, мог изъясняться на саксонском наречии. А когда я читал ему — задавал такие глубокие вопросы, что нередко ставил меня в тупик. Я видел, как он пытался тренироваться в письме, но всегда почти сразу отставлял письменные приборы, говоря, что рука его слишком сильно приучена к тяжёлому мечу и лёгкое перо ускользает из пальцев.
Сейчас он долго смотрел на открытые страницы. Исподтишка наблюдая, я заметил, что взгляд его не движется по строчкам. В то же время, Его Величество не ушёл в свои мысли, глядя именно на текст, и глядя очень внимательно. Такое ощущение, будто он воспринимал всю страницу, как единый, нераздельный монолит.
Наконец он нарушил молчание:
— Итак, мы идём в Верону. Там находится жена нашего покойного брата с детьми. Она поступила неправильно, отказавшись от покровительства короля франков и прибегнув к помощи нашего врага, Дезидерия. Ибо король лангобардов — наш враг, раз он враг Святой церкви. Мы должны исправить ошибку нашей родственницы.
Помолчав ещё немного, он тихо прибавил:
— Сердце моё разрывается. Хильдегарда зачахнет от разлуки. Но она ещё так слаба! А у нас нет времени на ожидание. Решается судьба Града Божьего на земле!
Тяжело вздохнул и закрыл Евангелие.
— Завтра утром мы выезжаем.
Мы выехали небольшим отрядом, состоящим из крепких, хорошо обученных воинов. Называлось это скаррой. Я выглядел среди них белой вороной, но королю зачем-то потребовалось моё присутствие, хотя даже читать в пути он не попросил ни разу.
Стояли дни Великого поста. Сама природа, измученная зимой, словно изливала безмолвную строгую печаль. Бурые луга не радовали глаз, пожухлые виноградные лозы скорбно тянули руки к серому безответному небу. А когда выходило солнце — горные вершины начинали сиять светом ослепительным, но холодным и мертвенным, напоминающим ту безотрадную пустыню, где сорок долгих дней без пищи в молитве провёл Спаситель.
Я впервые задумался о смысле поста. Раньше с матерью мы соблюдали посты только для того, чтобы не навлечь на себя неприятностей. Помню, мать ещё утешалась пользой для здоровья, хотя я не особенно понимал, какая от голода может быть польза.
Сейчас я тоже навряд ли смог бы внятно объяснить себе, что такое пост, но собственное лёгкое головокружение и всеобщая величавая сдержанность наполняли мою душу странным ощущением свободы. Я словно парил где-то среди холодных вечных вершин, и это было посильнее логики Аристотеля.
Франкские доспехи, гордость короля, нестерпимо сверкали на солнце и поблескивали во мгле. Медленно, как во сне, мы двигались по горным дорогам, напоминая призрачное небесное воинство.
Вдруг кони резко остановились. Справа нависала гора, покрытая низкорослым тёмно-зелёным кустарником, а над нею словно тень этой горы реяло огромное треугольное облако. Из-за него часть долины, что простёрлась внизу слева, казалась залитой тёмной краской. Зато другая часть, озарённая солнцем, играла яркими оттенками, непонятно откуда возникшими в это время года.
— Что стоим? — спрашивали меж тем друг друга воины.
— Его Величество пошёл поклониться Кресту, — ответил кто-то.
Все смотрели на гору. Приглядевшись, я заметил небольшую площадку, недалеко от самой вершины, и тонкий, еле различимый крест на ней. А на склоне, гораздо ниже, — маленькую фигурку, неуклонно поднимающуюся вверх. Она ползла среди кустарника, исчезала и появлялась вновь.
