угадывалась усыпальница.
Мне потребовалось немало времени, чтобы понять, что и Будда и Махавира представлялись своим поклонникам чем-то большим, чем просто учителя и пророки. Они воспринимались как нечто более великое, чем все боги. Такая идея кажется мне столь же головокружительной, сколь и ужасной. Хотя обычно буддисты и джайны продолжают молиться Варуне и Митре и прочим ведическим божествам, богов этих они считают ниже двадцати трех просветленных и двадцати трех переправщиков, поскольку боги не могут достичь нирваны и кевалы, не возродившись в человеческом образе. Я повторяю, Демокрит. Никакой бог не станет просветленным и не достигнет угасания, не родившись сначала человеком.
Удивительно, что миллионы людей в мое время — да и сейчас тоже — действительно думают, что в данный исторический момент два человеческих существа оказались на более высокой ступени развития, чем все прежние и будущие боги. Греки назвали бы это титанизмом. А это безумие.
Пока я был в Вайшали, у меня сложилось впечатление, что хотя республики и ожидали нападения со стороны Магадхи, войска им было бы собрать трудно. Так всегда случается в странах, где каждый состоятельный человек считает себя царем. Нельзя вести войну, имея десять тысяч военачальников. Отдавая неизменную дань народной мудрости, не стоит забывать о том, что известно каждому дураку: народ не только легко подвержен влиянию демагогов, он склонен к подкупу. Хуже того, люди редко стремятся к дисциплине, без которой нельзя воевать, а тем более победить. Я предрекаю возвращение в Афины тиранов. Демокрит со мной не согласен.
Уже на закате мы выехали на северный берег реки Равати. Шравасти находится на южном берегу. Поскольку медленная, мутная, пересохшая от жары река делает в этом месте широкую дугу, Шравасти имеет форму полумесяца. С суши его окружает кирпичная стена с грозными сторожевыми башнями. Со стороны реки построены пристани, доки и склады — обычный кавардак речного порта. Порт отделен от города шатким частоколом, — очевидно, местные жители не боятся нападения с реки. В стране без мостов и боевых кораблей вода — отличная защита. Я с удовлетворением отметил, что Великий Царь сможет захватить Шравасти за один день. Такое же удовольствие мне доставил вид высоких городских башен в свете раннего утра — они казались сложенными из роз.
Поскольку караван шел дальше на север в Таксилу, ему не было смысла переправляться через реку, и я распрощался со всем своим посольством, кроме моей личной охраны и неоценимого Караки.
Сам же я, переправляясь через реку, начал отчасти понимать тягу буддистов и джайнов к рекам, паромам, переправам и дальнему берегу. На середине реки, увидев, как быстро караван на северном берегу уменьшается в размерах, а городские башни и храмы растут на глазах, я живо представил образ, нарисованный принцем Джетой. Приближаясь к резиденции просветленного, я ощутил себя видящим этот образ наяву. Покинутый мною берег был знакомой обыденной жизнью. Река — потоком существования, где легко утонуть. Передо мной был не столько город Шравасти, сколько «отчий берег от рождения до смерти», как говорят буддисты.
В Шравасти моего прибытия ждали, и на пристани меня встречала блестящая делегация. Принц Джета лично представил меня градоначальнику и свите. Встречавшие нас особы отличались от своих магадханских собратьев более светлой кожей и волосами. И еще они распространяли вокруг себя атмосферу самоуверенности, редкой при магадханском дворе. Но царь Пасенади не претендовал быть вселенским монархом, к тому же у него не было Варшакары, чья секретная полиция и внезапные аресты держали всех в постоянном напряжении. Какие бы беды ни испытывало государство Кошала, жизнь здесь протекала вполне приятно для тех, кто мог себе позволить комфортное пребывание в Шравасти, роскошнейшем из городов этого мира.
— Почетные гости обычно прибывают с юга, и мы в их честь устраиваем подобающую церемонию, но здесь, у реки… — извинялся градоначальник за огромную толпу портовых рабочих, рыбаков, лодочников.
Несмотря на попытки городских полицейских оттеснить толпу, они толкали и пихали нас. Хотя все выражали доброжелательность, всегда тревожно оказаться в бушующем море темных, пахучих индийских тел. Полицейский кордон был смят, и толпа прижала нас к деревянному частоколу. Только благодаря моим персидским телохранителям меня не раздавили насмерть. Толпа отхлынула. Градоначальник громким голосом приказал открыть ворота. Но ворота не открывались. Мы оставались в опасности между бушующей толпой и частоколом.
— В Кошале всегда так, — сказал принц Джета, ударив по чьей-то воровской руке, умудрившейся украдкой просунуться между двумя телохранителями.
— А народ, кажется… веселый, — сказал я.
— О, народ здесь очень веселый.
— И людей так много, — добавил я бессмысленно.
— О да! В Шравасти живет пятьдесят семь тысяч семей.
Между тем градоначальник продолжал кричать во всю глотку и стучать кулаками в ворота. Казалось, прошел полный цикл ведического мироздания, пока деревянные створки со скрипом не отворились и прямо за ними не появился строй воинов с копьями наперевес. Толпа отпрянула, и мы вошли в Шравасти скорее торопливо, чем степенно и с достоинством.
Нас ждала запряженная лошадьми повозка, но я сказал, что предпочел бы пройтись пешком, потому что «за три недели у меня одеревенели ноги». И я совершил весьма утомительную прогулку, пройдя от начала до конца самую короткую из четырех прямых улиц, идущих на караванную площадь. Три длинные улицы идут от площади к юго-западным, юго-восточным и южным воротам, и каждая является началом или концом караванного пути.
Своими несметными богатствами Шравасти обязан географическому положению — город находится на пересечении торговых путей с запада на восток и с севера на юг. В результате им правят богатые магнаты. На практике это означает, что брахманы и воины занимают на иерархической лестнице вторую и третью ступень после касты торговцев — аномалия в ведическом мире, очень обижающая свергнутый, а точнее, оставленный без внимания правящий класс. В мирное время царь, знать и брахманы полностью зависят от торговцев, которые, как и везде, заинтересованы в торговле, прибыли и мире. Только во время войны правящий класс занимает подобающее ему место, потому что торговцы прячутся и ждут, пока война закончится.
Принц Джета считает, что потому-то класс торговцев и поддерживает буддистов и джайнов: обе секты почитают все живое и осуждают войну. Две эти секты привлекают также на свою сторону сельских жителей, молящихся доарийским богам. Во-первых, в деревнях предпочитают войне мир; во-вторых, они питают отвращение к закланию быков, лошадей и ягнят, жертвуемых брахманами ведическим богам. Крестьяне не хотят никому отдавать свою скотину, будь то арии или неарии, люди или боги. Думаю, благодаря усилиям торговцев и неарийского местного населения буддийские и джайнийские верования
