Кербалай стоял, держа в руке то, что осталось от саза, и, казалось, готов был перебить всех сидящих в комнате.
— Что случилось, хозяин? — растерянно спросил Гамло.
— Негодяй, разве ты не знаешь, что сейчас траур?
«Да что он, с ума сошел?» — подумал Гамло. Махаррам был летом. Гамло, поминая убитых имамов, рассек кинжалом себе лоб. Рана оказалась глубокой и иногда, когда мороз крепчал, напоминала о себе.
— Так ты держишь траур по нашим святым?!
— Ты имеешь в виду имама Гусейна и имама Гасана?
Кербалай не удостоил Гамло ответа, махнул рукой и так же стремительно, как появился, покинул комнату...
Мираса вошла во двор. В большой черной шали она совершенно сливалась с ночью. Она спросила одного из тех, кто вывел Худагулу во двор:
— Кербалай здесь?
— Нет, только Гамло.
Она хотела уйти, но любопытство взяло верх, и Мираса толкнула дверь. Внутри все пропахло дымом и копотью. Слышались разгоряченные голоса.
«Нет его здесь, — подумала она. В сердцах выругала Кербалай Исмаила. — Было время, не ел из одной тарелки с беками, боясь запачкать усы. А теперь водится с бандитами. Будто сборище чертей! И моего сына впутали в это. Чем все это кончится, боже?!»
Мираса повернула к дому Кербалай Исмаила. Здесь тоже горела лампа, но копоти не было. В тихой и теплой комнате сидел Кербалай, бессмысленно уставившись в одну точку.
— Послушай, Магеррам уехал.
— Куда? — встрепенувшись, спросил Кербалай.
— Я не знаю. Только сказал: «Я ухожу, не ждите меня». Что делать, Кербалай?
— Ты хоть видела, куда он направился?
—Насколько я поняла, в Котуз.
— Иди домой, Мираса. Я разыщу его.
— Умоляю тебя, Кербалай, только не посылай за ним Гамло. Они давно не ладят. Может случиться беда.
— Не беспокойся, я пошлю Вели...
Талыбов стремительно поднялся по лестнице. Когда он оказался в знакомом кабинете Шабанзаде, снежинки на нем уже растаяли. Он снял папаху, и Шабанзаде увидел седину на его гладко зачесанных назад волосах. Когда он только появился здесь, седины у него, насколько помнилось секретарю, не было.
«Результат пережитого страха. Оттого и поседел внезапно, как приговоренный к казни».
— Вы вызывали? Что-нибудь новое? — отрывисто спросил он.
Шабанзаде не ответил, лишь показал взглядом на смежную с кабинетом комнату, где он жил. Талыбов понял, что там кто-то есть. Может, даже прибыл из города. Ведь он говорил по телефону с центром. Доложил обстановку, мол, парламентеры ничего не добились. Его выслушали, сказали, чтобы он ждал дальнейших указаний. А вслед за этим пришла телеграмма:
«Мобилизуйте местных коммунистов. Назначьте командиром отряда начальника управления милиции. На подготовку дается два дня. В течение недели кулацкий бунт должен быть подавлен».
Талыбов подумал, что за стеной находится человек, направленный для руководства операцией. Отдыхает с дороги в комнате Шабанзаде. Но, пройдя в комнату, он понял, что ошибся. На кровати лежал, натянув по горло одеяло, желтобородый человек с черными кругами под глазами. Весь его облик выдавал бесконечную усталость.
— Кто это?
— Попробуйте догадаться!
— Не обессудьте, похож на грабителя с большой дороги. В Карабагларе я их навидался.
--- Это Иман! Председатель Карабагларского сельсовета, — шепотом, боясь разбудить спящего, сказал Шабанзаде.
Талыбов удивленно посмотрел на Имана, затем перевел взгляд на ружье, прислоненное к углу.
— Как ему удалось бежать? Где он достал ружье?
Иман добрался до укома поздней ночью, часовой не хотел пускать его. Шабанзаде проснулся и, узнав голос Имана, спустился вниз.
— Ему очень повезло. Двое суток был в пути: Днем прятался, шел по ночам. Говорит, что Абасгулубек и Халил убиты.
Талыбов присел у печки, стал греть над огнем руки.
— Может быть. Я слышал выстрелы. — Он помолчал, затем спросил: — Можно ли считать это официальной, версией? Иман — человек проверенный?
— Если и в нем сомневаться... Не станет он врать!..
— Я спрашиваю потому, что если то, что говорит Иман, правда... — Он покосился на спящего и, взяв Шабанзаде под руку, перешел в кабинет. — Прошу меня верно понять, товарищ секретарь. Мы всюду заявляем: «Мы ликвидировали кулачество как класс». А я вижу, что здесь ничего не ликвидировано. Там, где проявляется мягкость, слабеет классовая борьба, притупляется классовое чутье. Борьбу следует вести невзирая на лица. Надо бороться с каждым, кто изменил нашим идеалам,
Шабанзаде промолчал.
«Удивительный все же человек этот Талыбов. Вот если он узнает о моем родстве с Гамло... И главное, им движет не личная выгода...»
— Следует ускорить операцию. Мы и правда проявляем медлительность.
— Где те списки? Мы же говорили о мобилизации...
Шабанзаде открыл сейф, выложил на стол бумаги.
Талыбов надел очки.
— Все верные люди? — спросил он, просматривая списки.
— Это наши коммунисты.
— Кто будет командовать ими?
— Начальник милиции, как сказано в телеграмме. Бывший красногвардеец Исмаил Керимов. Здесь у нас его все зовут Шихалиоглу...
— Вы всех хвалите. Всем поете дифирамбы...
— И все достойны похвал, — ответил Шабанзаде.
Дверь осторожно отворилась, и в комнату вошел милиционер с перекинутым через руку костюмом. Шабанзаде дал ему знак пройти в соседнюю комнату. Час назад он звонил в милицию и просил подыскать для Имана какую-нибудь одежду.
— Пригласите Исмаила Керимова, надо поговорить с ним.
Чуть выше села Дейнез до сих пор стоят развалины старой мельницы. За мельницей, в зарослях ежевики, проглядываются стены разрушенного дома. Здесь, у подножия скал, жили в свое время сыновья знаменитого беглеца — гачага-Керима и его смелой жены Шахпери.
Керим был жителем села Веди. Гачагом он стал, освободив двоюродного брата, заточенного в Эриванскую крепость, и собрав отряд из тех, кто обрел вместе с его братом свободу. О его храбрости, бесстрашии и силе ходили легенды. Это о нем говорили, что стоит Кериму махнуть рукой — поднимется ветер, топнуть ногой — прогремит гром.
Рождения на свет сыновей Керима тоже напоминали легенду. Шахпери родила шестерых, но детей в отряде растить конечно же не было возможности, и она оставляла их у верных людей. Сыновья выросли, встали на ноги, но жилось им трудно, люди боялись брать в работники сыновей гачага. Вот тогда-то они и построили рядом с селом Дейнез мельницу и дом, расширили тропинки, ведущие к селу, проложили мост через речку. В последние годы на мельнице оставался лишь Шихали — младший сын Шахпери. Когда скончался и он, его дети перебрались в Веди, к своей бабушке. Из ребят наиболее смышленным и трудолюбивым оказался Исмаил; он батрачил у богатеев, растил хлеб, пас скот. Старший брат, Мамедали, был ашугом. Все лето и осень он вместе с женой обходил села, играя на свадьбах, а зимой возвращался домой, как правило, без единой копейки за душой. Все заботы по содержанию семьи целиком падали на плечи Исмаила.
«Только Исмаил пошел в отца», — говорили односельчане. Может, оттого, когда он стал старше, его начали называть Шихалиоглу.
В смутные дни восемнадцатого года он одним из первых вступил в отряд Абасгулубека и прошел вместе с ним весь трудный и сложный поход «Красного табора».
В отряде его ценили за смелость и исполнительность, за то, что любое порученное дело он исполнял без суеты и надежно.
Позже в отношениях между ним и Абасгулубеком словно пробежала кошка, и еще долго потом он таил обиду, стремясь, чтобы их дороги не пересекались.
Каждый раз, когда при нем заводили разговор об Абасгулубеке, под начальством которого он сражался в рядах «Красного табора», Шихалиоглу принимал отсутствующий вид.
Друзья пытались узнать о причине размолвки, но всякий раз наталкивались на молчание Шихалиоглу.
— Видишь те скалы? Жители называют это место «гумлаг» — песчаник. Отряды дашнаков находились вот там, на склоне Агдага. Дети до сих пор находят гильзы. Здесь держал оборону Абасгулубек, — рассказывал Шихалиоглу, пропуская вперед Шабанзаде, который тоже вел коня на поводу. За скалами начиналась равнина, лежащая под толстым слоем снега. Только у холмов снег редел, над почерневшей землей поднимался пар. В ущелье били подземные ключи, над ними тоже поднимался пар.
Миновав скалы, Шабанзаде и Шихалиоглу вскочили в седла. Они пустили коней по кем-то проложенной тропинке.
— Жаль, потеряли такого человека, — вздохнул Шихалиоглу.
— Да, очень жаль. Надо отомстить за Абасгулубека и Халила. Но дело в том, что мы не имеем права поддаваться чувству мести. Растолкуй это как следует своим людям. С бедняками пусть обращаются помягче. Хоть и попали под влияние кулаков, их можно простить. Темные, неграмотные, забитые люди. А вот главарям бунта пощады не будет. Постарайтесь взять их живыми.
